Салон 1-67 - Сборник любительских околоюморных текстов от Anekdot,ru

Неизвестен 3 Автор

Story Teller

так холодно и скучно в пыли и зеркале барахтается нудный свет открытки в забытьи тома провидцев тучны напыщенны судьбой затворника. валет прибит к стене за трусость манию непослушанье и увяданье жизни безразлично мне и жертвенная суть молчанья. навязчиво орут про тайный смысл какие-то уродливые тени. а средоточение существ и чисел томится в браке света вещи лени. и ненасытна лень как порванные губы желающие пососать фетиш и апокалиптические трубы режим сознания: "москва-париж". мерещится тоскующее тело давно обещанное голое палящей спелостью болело топтало липкий путь в бесполое. так в диссонансе дней и кожи влюбленные травились ядом и мы с тобой на них похожи я буду думать что ты рядом

viveur

Время Зайчика звали Зяблик. Это имя дали ему, когда он был маленьким. Знакомым он представлялся просто: ?Заяц?. ?Ну почему, - спрашивал себя он, - ну кто угодно, ну почему Зяблик?!? К сожалению, никто так и не ответил ему на его вопрос. Однажды к Зяблику приползла

его старинная подруга Улиточка Лолита.
– Привет, - сказала она, и кокетливо завязала бантиком все свои четыре глаза.
– Привет, - обрадовался Зайчик, - как дела?
– Ничего, - ответила Лолита и, заглянув себе за ракушку, таинственно прошептала, - Дядя Богомол сказал, что пришло Положенное Время!
– Ой!
– испугался Зяблик, - а куда?
– Сюда, - доверительно сообщила та.
– А что такое Положенное Время?
– совсем растерялся Зайчик.
– Дядя Богомол сказал, что Время бывает Хорошее, Плохое и Положенное. В Плохое Время думаешь о Хорошем, в Хорошее вспоминаешь Плохое, а в Положенное ты делаешь Великие Глупости.
– Глупости, - зачарованно повторил Зяблик, - а какие?
– Всякие, - снова перешла на шепот Лолита, и, зловеще нахмурив глазки, сказала, - Тот, кто сумеет сделать Всякую Великую Глупость, тому будет разрешено навсегда остаться в Положенном Времени!
– Понял, - ничего не понимая, сказал Зайчик, - а кем разрешено? Лолита спряталась в ракушку и, высунув один глазик, прошептала: - Кем-кем... Ним... Тут Зяблик перепугался не на шутку и забарабанил по пеньку лапками.
– А давай разобьем твою ракушку. А то я очень не люблю, когда ты в нее прячешься, - закончив нервничать предложил он. Улиточка выползла целиком и обиженно втянула глазки: - Это будет Глупая Глупость. Я же не предлагаю отрезать тебе уши.
– Не злись, - примирительно сказал Зайчик, - Я больше не будем, ой, не буду.
– Ладно, - согласилась та. И вдруг улыбнулась.
– Ты чего?
– удивился Зяблик - Просто так, - подумала Лолита, а вслух сказала, - Просто так.
– Ага!
– подумал Зайчик, а вслух сказал, - А-а-а!!! Тут из-за кустов выглянул Дядя Богомол и угрюмо сказал: - Хм! Сидят!
– Ой, Дядя Богомол, а оно еще долго будет?
– обрадовался Зяблик.
– Кто?
– посучил лапками тот.
– Положенное Время, - подтвердила Лолита, - вы же сами говорили, что нужно делать Великие Глупости.
– А-а-а...
– сказал Дядя Богомол, - так вы уже не успели. Положенное Время на то и положенное, что на него нужно положиться. А вы не положились.
– А какое же сейчас Время, я и не заметил, - удивился Зайчик.
– Сейчас подумаю, - сказал тот и заснул. Лолита и Зяблик сидели тихо, чтобы не разбудить его. А потом им надоело и они пошли играть в снежки. Они шли и играли, потом просто шли, потом отдыхали... Когда они ушли на другой конец леса, до них донесся крик Дяди Богомола: - Я поду-ума-ал. Сейчас самое хорошее Время - Плохое...
– А чего оно самое хорошее?
– прошептала Улиточка Зайчику. Голос, затихая, прокричал: - Потому, что в Плохое Время можно мечтать о Хоро-ошем...

Саша С. Осташко <[e-mail]>

В пустыне жаркой, где шакалята, и в поднебесье, где соколята, Не марципанов, не мармелада, а справедливости все хотят! Но - по-шакальи - она такая, а - по-сокольи - она - другая, И,все на свете ругмя ругая, растут шакалы из соколят. Не говорите, что провели вас, и не пеняйте на справедливость, Покуда пьеса не завершилась - хотя не многим понятна суть. Сто вариантов у каждой сцены - какую правду найдем в конце мы? А наши дети растут как цены - вот-вот уж спросят о чем-нибудь...

Pimenov <[e-mail]>

Когда кожа станет, как дуба кора И белая муть подернет глаза, Походка не будет лететь от бедра, Туман будет там, где сверкала гроза Я успокоюсь в сознании мира, Одною ногою стоя в могиле. Уже в ожиданьи последнего пира Я сброшу ярмо подчинения силе. Мое наваждение будет разбито, Вино наслажденья до капли испито, И так, не коснувшись ни разу свободы Я проживу бесконечные годы. А может быть лучше, сгорев в одночасье, До дна исчерпать свое горькое счастье, Прекрасно и чисто уйти молодым, Сгореть, отсветив, не больным и седым. Вздохнут на прощанье: "Так ярко и мало". А где-то на небе звездой больше стало... Юрате <[e-mail]>

Понедельник, 27 февраля 1999

Выпуск 31

ФРАГМЕНТЫ... Frame 8. Этот праздник случается так -Мы подолгу не знаем, где он: Но в момент, когда над головой (С детства помним их. Терпко-дефисНерифмованных, впрочем) цитат Зажигается синий неон -Этот праздник всегда и с тобой, И со мной. Наш А Moveable Feast. Story Teller

Я - Слово Здравствуйте, всемогущие господа, лишь на одно ударение отставшие от Господа! Здравствуйте, прекрасные мадонны с красотою из силикона! Здравствуй, честная столица! Поверни же ко мне свои лица! Я когда-то (не верю сам!) в вас влюбленный был Помню, жили тогда душа в душу мы. Но теперь, черт возьми, стал поэт я, блин, Променял вас всех на Есенина с Пушкиным! Так что, сами поймите, нынче негоже мне разговаривать этаким будничным "здрасьте", Появляться с улыбкой мигающей рожею, Разделять с вами скуку, веселье и страсти. Нелюдима, злословна,

пошла наша братия Ни иконам ее не унять, ни погонам, и Хоть за семь замков затолкать ее Все бросается ономатопоэтиконами! Захотел бы, так сам сел на вас верхом Молокосос с гранитной рифмой! Захотел бы - кораблем-титаником-айсбергом Поразбивали б носы вы о пятистопный риф мой! Испугались, от страха трясутся животики? Вы и вправду сочли все меня дебоширом? Хоть поэт я - да, но и человек тоже все-таки, Не боись, народ, иди с миром! Отдохну я теперь, вас слегка поносив Мне от вас, чертей, нужно много ли? Ну а вы, как всегда, лишь воротите прочь носы, Начитались, поди-ка, все Гоголя...

Виктор Максимов

Белым туманом окрестность одета, Белым туманом одеты поля, На огородах - сырая земля, Будто на свежей могиле лета. Белым туманом разлита печаль В мертвой, убитой морозом,траве, В мокрых бурьянах, в осклизлой ботве, И в колеях, где вода словно сталь. Оцепененье, канун холодов В спутанных травах, утративших цвет, Кто-то рассыпал прощальный букет Крупных, тяжелых осенних цветов. Быстро смеркается, гаснут огни, Вечер приходит - тосклив и угрюм... Как благодарен я октябрю За эти прощальные хмурые дни Сердцу легко и легко голове, И не влекут уже вечные темы... Кладбищенско-свежие хризантемы Рассыпаны в спутанной мертвой траве. Boris <[e-mail]>

Среда, 3 марта 1999

Выпуск 32

"Февраль. Достать чернил и плакать..." И заключить в подарочную рамку Горячий треск каштанов на огне, Сады Моне, граффити на стене, От створки устричной на пальце ранку, И Сен-Мишель, и фото на мосту, В метро случайный всплеск аккордов струнных, Негромкий дождь и маленький отель. И, возвратясь в метель, А, может, в слякоть, Достать чернил, заправить принтер струйный, Доверить письма чистому листу... Наверно, это будет акварель, Когда тихонько над листом заплакать.

Ежинька

*** Пришел апрель, снега расчистив, Парят берез крыла расправленные. В дымящуюся кучу листьев Бросаю письма неотправленные. Водою жизни, быта хлебом Во мне, будто в тюрьме, измученные, На выдохе - в шальное небо Летите, мысли неозвученные. Между крестами золочеными, Над куполами жестяными, Взлелеянные и точеные, Они летят - и Бог бы с ними. Сколь им лететь - неважно, милая: Сегодня, через год - когда-то, В пути налившись новой силою, Они достигнут адресата. И я сгребаю листья горкой, Под снегом на зиму оставленные, И причастившись дымом горьким, Сжигаю письма неотправленные. *** Июль. Небрежно брошены подушки, излом бровей, запястий, речь живая... "Вы пишете стихи? Как Пушкин? Боже!... Прочтете что-нибудь?" "Быть может, позже..." "Ах, да, je comprenez... А я вот - вышиваю... Ах, душно как! Уж что ль бы, дождик!.." Дождик. *** Ты далеко. Но в шорохе листвы, В паденьи капель, в запахе случайном Вдруг что-то сдавит сердце, и - увы Опять уйдет, не открывая тайны. И вновь, и вновь неведомая грусть Вдруг захлестнет - и сразу же отпустит. Смешно, но - слезы выступят. И пусть. Мне сладко и спокойно в этой грусти. По мокрым крышам - барабанный бой, Немолчный шум - по водосточным трубам, Я оглянусь, услышав голос твой, И в пустоту уронят "здравствуй" губы. Ты далеко. Вчерашние мечты Во мне звучат наивнее и тише. И, Боже мой, вообще - причем здесь ты? Ведь это просто дождь стучит по крыше.

Алексей Ермолин <[e-mail]>

С. Я, тридцати неполных лет, Такой-то, некий, Задира, умница, атлет В девятом веке, Изведав древнюю вражду, Однажды встретил Копье тяжелое между Шестым и третьим. Я йорик - думалось: навек. Ах, руки эти Меня на солнышко, наверх, На свежий ветер. И волос кисти из глазниц Мне мусор вымел. Я свет увидел. Я возник. Мне дали имя. Теперь я старше. Я живу (Тьфу-тьфу - не сглазить). И я летаю наяву (В туристском классе). Копье мне больше не грозит, Я понимаю. И от меня вином разит Второго мая. Мой дом не стал меня держать: Я счел полезным То, что сожрет меня, как ржа Сжует железо. Но, дом мой, я еще вернусь К тебе под взоры. И я улягусь - я клянусь В свои подзолы. Я стану йориком. Года Спрядут столетья, И я - о, Боже мой, когда? Ах, руки эти... Павел <[e-mail]>

Я нарисую строчек тени Мелками из мечты и чувств И дивный свет твоих видений, Твою безоблачную грусть. По жизни параллель рисуя, Беззвучно прикоснусь к холсту, И нить судьбы слегка тяну я К тебе сквозь мир и пустоту...

Шамайка <[e-mail]>

Понедельник, 8 марта 1999

Выпуск 33

В день начала листопада город тих и скорбно-светел. Листья падают - так надо! но пришел нежданный ветер. Крикнул ветер: "Нигилист я!" Налетел, вскружил, ворвался в умирающие листья в полусумасшедшем вальсе. Он играл в каминных трубах и гремел листом на крыше, и взлетали в звуках грубых листья выше, выше, выше... Выше серого асфальта, выше всех пятиэтажек, выше флейты, выше альта, выше первой скрипки даже. И кружились, танцевали, будто не в конце - в начале, и заметили едва ли, что в окно мне постучали. "Жизнь все выше, интересней! Полетели, побежали!" Я не сочинял им песню я стоял и провожал их. ...Ночью дождь о ком-то плакал и стучал мне в подоконник. Простыней, как белым флагом, хлопал ветер на балконе. Матерился утром дворник, скреб метлой ожесточенно, не признав танцоров гордых в грязной куче желто-черной. Алексей Ермолин <[e-mail]>