Салон 1-67 - Сборник любительских околоюморных текстов от Anekdot,ru

Неизвестен 3 Автор

NN

Родник. Ты пил из моих сомкнутых ладоней, Хрусталь воды ласкал сухие губы. Хранили нас от ветра ветви дуба, Он тоже напоен был той водою. Не иссякал серебряный источник, Прозрачной влаги мог напиться каждый... И мы пришли, измученные жаждой. Осталась грязь. И эти восемь строчек. *** Взгляни на лезвие свечи Есть тайный смысл в наплывах стеарина. Ночь умерла, глотнув ультрамарина, Стих гул шагов, метавшихся в ночи. Брандмейстер тихо прыгнул с каланчи, Доев траву, спокойно сдохли козы. В степи бредут усталые завхозы, Сжимая в пальцах ржавые ключи. Астролог видит дьявольские сны, Уткнувшись лбом в тупую грань кристалла. Чехлы снимают с пультов генералы, Любуясь геометрией войны. Свеча взвилась сияющим копьем. Из внешней мглы туман, змеясь, вползает. Смотри, как незаметно исчезает Весь мир, пронзенный желтым острием. В. Крупский <[e-mail]>

Колдует Дождь Не спится мне, А за окном колдует дождь, И на стекле Рисует что-то - не поймешь: То ли звезду, Что тонет, падая, в реке, То ли судьбу Две тонких нити на руке. И не узнать, Где там судьба, а где звезда, Не разобрать, В одно сливается вода. Колдует дождь, шепча волшебные слова, Как будто ложь Когда-то может быть права, Твердит чудак, Что можно жить и не любя, Как старый маг, Заколдовавший сам себя.

Елена Верн <[e-mail]>

Былая песнь волшебных терций погребена под тишиной, и боль страдающего сердца сменилась болью головной, и входит в дом тоска без стука, и гуще сигаретный дым. А между встречей

и разлукой всего лишь полчаса езды. От перекрестка до вокзала за четвертной домчит такси. Что на прощанье ты сказала теперь уж некого спросить. И на нулях гринвич и цельсий, бумажник тоже на нулях. И только в перестуке рельсов со скрипом вертится Земля. Алексей Ермолин <[e-mail]>

Пропили, пропили матушку Русь! Где вы, с тузами на спинах горбатых Спойте о воле, не то я сопьюсь, Глядя как небо ветрами измято. Матушка, матушка, степь да погост, Тундра с тайгою, оскалом болота. Плач или вьюга? То голод иль пост? Стон или песня усталых от пота? Так бы напиться и к ним. Под конвой. Чтоб ничего у меня не осталось. Матушка, сжалься! Я пьяный, но твой! Боже, к чему это все показалось?..

Гена

Пессимистическая комедия. Колбаса - это змей, заползающий в дом, Ее след заставляет рыдать богомола. Лошадь пала, убитая каплей ментола, И очнулся в холодном поту мажордом. Это уксус, а не передержанный эль. Стук бокала о кафель осеннего моря Предвещает нам распространение кори По ту сторону зеркала Галадриэль. Я вино ненавижу, как старый раввин, Как имам молодой, я брожу средь развалин. Я, как русский любой, интернационален, И, как швед, не люблю украинских равнин. Я знаток всех перпендикулярных миров, Я лапшою завесил все уши Зевеса. Наконец меня выбрали автором пьесы, Но очнулся я в морге и сбросил покров. В искушающем сне посетивших погост Я не вижу ни дна, ни любви, ни смиренья. В полумраке забытого чертом селенья Травит Сирина водкой чудной Алконост. Только смерть навсегда открывает глаза Двум блондинкам в утробной тиши чемодана. Ты, раскинувший сеть от Москвы до Судана, Никому не давай нажимать тормоза. Капельмейстер забил восемнадцатый гол, Перепутав его с восемнадцатой дозой. А наутро так жалобно блеяли козы, И рыдал за стеною взахлеб богомол. И его вдруг не стало. Стучал пулемет И метал во все стороны сонм междометий. В результате нет жизни на третьей планете, И Алиса в чудесной стране не живет. Плачет северный ветер в разбитом окне Об утраченной прелести юной Европы. Если б рвал Паганини не струны, а стропы, Он бы знал, каково беззащитной струне. Я Пирл-Харбор бомбил и бомбил Ленинград, В моих жилах струились потоки фреона. Догорел мой костюм благородного дона Средь разбитых сердец в тишине баррикад. Я поставил телегу оглоблей на лед. Я оставил свой car в глубине ассамблеи. Как тревожен разлив канцелярского клея... И меня унесли. Сапогами вперед. К.Константинов, В.Крупский <[e-mail] [e-mail]>

Пятница, 19 марта 1999

Выпуск 36

ОГЛАВЛЕНИЕ К МЕМУАРАМ - 1 Я сижу у окна, вспоминаю юность, Улыбнусь порою, порой отплюнусь. И. Бродский Я всегда считал, будто жизнь превратна: С корабля на бал, но потом обратно... На дороге тень, а за ней дорога. Хорошо везде, но народу много. Я всегда учил про "не плюй в колодцы". Разжигаешь пыл? А тушить придется... На собачке цепь, на цепочке дама. Хорошо везде, где есть ты и мама. Я всегда мечтал о тепле насеста. Если что-то брал - положи на место. Небеса - живот, а луна - липома. Хорошо везде и немножко дома. Я всегда молчал, если видел осень, А девятый вал - лишь один плюс восемь. Океан всегда прерываем сушей. Хорошо везде и все время лучше. Я всегда хотел потрепаться с Буддой. Если пил и ел - убери посуду. Если соль - моря, если парус - судно. Хорошо везде, а где плохо - трудно. Я всегда сжигал за собою мостик. Покидай вокзал, оставляя хвостик. На дворе трава, а в полене ножик. Хорошо везде, кое-где дороже. Никогда не спал в ледяной пороше, Молодой нахал, но чуть-чуть хороший. Иногда я жил, а живу я кучно. Хорошо везде, но немного скучно. Я всегда любил и все время сильно. Открывая тыл, порастаешь былью. Захотел вернуться - бросай монетку. Хорошо везде, но слегка и редко... * * * ОГЛАВЛЕНИЕ К МЕМУАРАМ - 2 Разве должно было быть иначе? Мы платили за всех, и не нужно сдачи... И. Бродский Мы жестки, как пол, и, как взятки, гладки, Развиваем мир по спирали в матке, Мы мешаем Вань - дурачков и Грозных, Мы хотим сейчас, а чуть раньше - поздно. Мы не любим драк, дураков и касты, Чтоб нырнуть в стакан, надеваем ласты. Потому что жить нам мешают стены Представляем Землю большой ареной. Улыбаем рот, обнажая десны, Вырубая лес, не блуждаем в соснах, Каждый вечер мы умываем руки, Уважая двери, не любим люки. Мы пускаем кровь, у нее нас много, Мы живем с медведем в одной берлоге, Мы не делим час на года и сутки, Мы уйдем от всех, не сказав "Минутку..." Создадим мы фирму и свяжем веник. Что такое друг? У тебя нет денег? Мы оплатим счет и уйдем надолго. Мы заплатим все, не считая долгом. Даже в картах мы поменяем масти, Нам отлично жить, мы не рвемся к власти. Мы сломаем меч, опуская в ножны, Много раз живем, этот раз - безбожно. Отольем свечу, не жалея воска, На подсвечник - мир, а фитиль - из мозга. Мы зажжем ее, возжелавши света, Мы и так живем, на свече согреты. Мы рожали детей: сыновей и дочек, Удаляли аппендикс путем примочек, Мы платили за всех: от Земли до Неба, Мы платили за все... Помогите хлебом... Саша С. Осташко <[e-mail]>

Самоубийца "Желания сбываются ПОТОМ, страдания происходят СЕЙЧАС" - я решил сорвать этот лозунг, притороченный к коре моего головного мозга. Я изменил своей кровати с женским телом. Я изменил своим мечтам, окончательно поверив в реальность. Я изменил своим мечтам в кровати, отдавшись женской реальности. Почти все было готово к началу. Но чего-то недоставало... Я подумал: если я не жду никаких перемен, мне нужно изолироваться. Я забаррикадировал свои уши наушниками, я заблокировал свои глаза противосолнечными очками, я задраил свой рот сигаретой. Все входы были перекрыты. Впереди был только один выход - распахнутое окно, врата для жаждущих свободы. Я был готов. Но я подумал: а ведь я даже толком и не знаю то, что я хочу убить. И я побежал на крышу познать свой мир. Но когда я был уже там, моему взору открылись только крыши близлежащих домов. На каждой из них стоял такой же, как я, самоубийца. Я хотел им что-то крикнуть, но мне мешала сигарета, да они бы и не услышали меня, потому что их слух надежно защищали такие же, как у меня, наушники. Мир показался мне таким убогим, что мне стало неинтересно его убивать, и я начал спускаться с крыши обратно. Но на пол-пути меня осенило, что именно из-за этого убожества нужно всему положить конец, и начал опять подниматься на крышу. Но на полпути мне пришла в голову мысль, что... Так я провел весь день на лестнице, меняя направление своих мыслей и шагов, пока я вконец не запыхался и не опустился на ступеньку передохнуть. Очки натерли мне переносицу, и я, поколебавшись, снял их. И тогда я увидел Свет. В немом изумлении я стащил наушники. И тогда я услышал Звук. ...И тогда я выплюнул сигарету и закричал... 2. Когда ты упадешь с шестнадцатого этажа вниз на серый асфальт, и твоя голова треснет, как яичная скорлупа, ты не увидишь, что будет ПОСЛЕ. Ты не увидишь, как возле твоего трупа соберется молчаливая толпа, и напряженные лица будут стараться выражать только грусть и сострадание. Ты не увидишь, как к тебе осторожно подойдет бродячая паршивая собака и попытается лизнуть вытекающую из тебя жижу языком, но тут же будет отброшена прочь чьим-то раздраженным ботинком. Ты не увидишь, как маленькая девочка будет непонимающе хныкать,

тянуть за руку свою маму и лепетать: "Маамаа, я хочу пииисааать!", и смущенная мать торопливо прикроет ей рот ладонью. Ты не увидишь, как кто-то в толпе попытается сказать что-то осуждающее о молодом самоубийце, но никто не поддержит его, и слова так и останутся одиноко висеть в воздухе, не разделенные ничьим вниманием. Ты не увидишь, как из пасмурного неба польет дождь, и его вода смешается с твоей кровью, и алые потоки побегут по тротуару к водостоку. Потом тишину разрежет вой скорой помощи и люди в белом возьмут тебя на руки, бережно поддерживая твой раскроеный череп, и толпа начнет с облегчением расходиться - их функция тут уже выполнена. Но ты не увидишь всего этого. Ты не увидишь и того, что случится спустя минуту, спустя час или год. Ты не захочешь этого увидеть. Ты не сможешь даже захотеть сделать это. Но если ты даже найдешь в себе силы оторвать загипнотизированный взгляд от асфальта внизу, заставить себя повернуться, покинуть крышу, спуститься на лифте вниз и навсегда уйти прочь от этого рокового дома, ты все равно ничего не увидишь. Ты не увидишь, проходя мимо табачного киоска, остановлю ли я на тебе свои глаза и пойду следом за тобой или же так и останусь стоять в очереди за сигаретами. Ты не увидишь, трясясь в гудящем вагоне метро, вытащу ли я свой блокнот и украду момент из твоей жизни своими незамысловатыми словами или же так и буду сидеть, уткнувшись в утренний номер газеты. И когда ты подойдешь к своему дому, и уже будешь готов раствориться в недрах своего подъезда, и случайный звук заставит тебя обернуться, ты не узнаешь, кто там таится в темноте неосвещенного переулка - я, с усмешкой сощурив глаза, или же твоя смерть, но так же сощурив глаза и в такой же усмешке... Спокойной ночи! 3. Вечер. Звезды соревнуются с фонарями в свете. Луна смотрит на все это и остается равнодушной. Я тоже смотрю на все это и остаюсь равнодушным. Я соревнуюсь с Луной в равнодушии. Апатия. Предметы теряют всякое значение и распадаются на атомы, которые начинают кружиться перед моими глазами разноцветными точками. Довольно неприятное зрелище, но я пытаюсь оставаться равнодушным. Апатия пульсирует внутри и вырывается наружу непереваренным вином. Почему-то вспоминается Фрейд. Я принюхиваюсь к карусели атомов перед моим лицом и чувствую, что они переполнены сексом. Все в мире стремится к соединению, даже в разрыве, даже в распаде. Соединение - единственный фактор вселенского движения, это просто формула жизни, вокруг этого все и вертится. А как религия сексуальна! Один я остаюсь равнодушным ко всякому движению, сидя тут на скамейке. Я - вне пола. Я - стазис в этой круговерти. Я - ноль. Я - центр мироздания. Хе-хе... Атомы замедляют свой бег, и я выуживаю из их неразберихи какой-то образ. Кто-то волосатый на четвереньках пощипывает травку. И слева тоже. И справа. Неужели я просидел так долго, что даже не заметил, как мир вернулся к началу своего пути? Как это прекрасно! Я приподымаюсь со скамейки и тоже падаю на четвереньки. Как хорошо, как легко! Мы опять в саду Эдема и где-то там, за облаками, за нами наблюдает добрый седобородый Бог. Мееее... Мееее... Я ползу по асфальту среди окурков и пробок от Кока-Колы... ...И разверзлись тут хляби небесные и Бог сказал мне металлическим голосом: "Гражданин! Зоопарк закрывается, пройдите к выходу!" И чьи-то сильные руки схватили меня и потащили, потащили, потащили...

Виктор Максимов <[e-mail]>

А нальем-ка, друзья, а поплачем-ка! Что за время на нашем дворе-то? Который там год? А свихнулись года, а свернулись года да калачиком, Спрятав хвост, свой лысеющий хвост Да под теплый живот. А нальем-ка, друзья, по второй еще! Кем мы были на свете? Подвалы набив суетой, Мы хранили среди, мы лелеяли ларчик с сокровищем. А открыли ларец - да ларец оказался пустой. А по третьей, друзья, да отмерим-ка! Эта третья - за тех, кто в пути, что почти что итог. За окном во дворе вечереет Европа-Америка, Солнце падает навзничь, лицом обратясь на восток. А нальем-ка, друзья, по одной еще. Сколько их не хватило, друзья, на кухонный наш век? Да на дымное то, полунищее наше становище, Что годами хранило тепло прилетевших на свет! А споем-ка, друзья, наши ладушки. А померим-ка жизнь, как велось, протяженностью струн! Допоем - да и кончится молодость. Дальше - расклад уж как. Ну, еще посошок. Да еще посошок. Поутру.

Павел <[e-mail]>

Бокал отставить и уйти, чуть счастья пригубя, чтобы потом, в конце пути, вновь полюбить тебя. Чтобы любить тебя, как лес, как ветер в проводах, как отражение небес в прозрачной корке льда, как влагу утренней травы в алеющем луче, как увядание листвы ни для чего, ни с чем. Алексей Ермолин <[e-mail]>

Вращение.

Сегодня ночью умерли цветы, Пропитанные медным купоросом, И мир замолк. И плавились кресты, И глохли гонги. Двигались колеса

По пищеводам видевших Исход, Сплетая нить событий. Слышишь лепет Воротничков, упрятанных в комод, И труб водопроводных влажный трепет,

И чайника кипящего мятеж, И сковородки ароматный шепот? Тебя увозит траурный кортеж Под оглушительный мустангов топот

В Аркадию, где зреет ананас, В Лимонию... Ах нет, ведь план утерян; У Авалона затонул баркас И пал под Ланселотом тощий мерин.

Он нынче одинок в пустой нирване, Он держит путь к созвездью Волопаса И оживет под кистью Пиросмани В обличьи недоразвитого Спаса.

А я смеюсь. Я лишь интерпретатор Болезненных видений замполита. Я Бог. Я червь. Я грязь. Я экскаватор. Я терминатор. Я Хрущев Никита... В. Крупский, К. Константинов <[e-mail], [e-mail]>

Однажды на свет появился маленький рояльчик. Вроде бы ничего особенного, если бы не одно "но": он был зеленого цвета. Рояльчик рос, учился красиво петь, как это и должны делать все уважающие себя рояли, и однажды вырос. Все вокруг очень пренебрежительно относились к нему. Мол, как это, такой солидный инструмент, и такого дурацкого цвета. Все ругались, а Рояль не обращал на это никакого внимания. Он старел. Уже все, кто злились, умерли, вместо них пришли другие. Рояль состарился, его гордый зеленый цвет потемнел и пожух. Однажды он неправильно взял ноту "ля" и расстроился... Потом он не играл, он отдыхал. И было утро, и был день, и вечер наступил тоже... И однажды из зеленых досок, сваленных в каком-то сарае, появился росток. Росток был таким же, как все остальные растения, но кое-чем отличался: он был красного цвета и умел громко шелестеть ноту "ля".

Саша С. Осташко <[e-mail]>

Вторник, 23 марта 1999

Выпуск 37

Вечером смутное море за берегом, Не отвергая процесс уплотнения, Кажется маленьким, миленьким сквериком, Более-менее, более-менее. Вечером в небе закат просыпается И засыпает опять с намерением Как-нибудь снова проснуться, исправиться, Более-менее, более-менее. Вечером облако любит испарину От повелительного наклонения, Так некто Женечка Танечку Ларину Некогда баловал, более-менее. Вечером облако хочет нарядное Платьишко - серой луны поклонение, Так получается строго фасадное Более-менее общее мнение. Вечером к звездам приходят Уныния, Горести, Радости, Клятвы, Забвения. Так из гостей образуется линия, Только лишь линия, только лишь менее. Вечером разные люди по улицам Бродят за личной, банальною долею. Кто-то различный различному молится, Только лишь молится, только лишь более. Что-то лишь более, как откровение, Что-то лишь менее - это История. Но в ежедневность вторгается "менее" И из-за этого хочется более. *** МУХА По столу шагает муха, По земле идет весна. Он, конечно же, старуха, А быть может и она. Он одета в теплый свитер, Как турецкий, но теплей. Он жужжит, как Болен Дитер, Но быстрей и веселей. Он идет, иская дружбы, А за ним идет жена. А быть может это муж был, Если, правда, он - она. Муха радостно топочет, Уводя с собой детей. Одного он только хочет: Дружбы мухов и людей. Саша С. Осташко <[e-mail]>