Салон 1-67 - Сборник любительских околоюморных текстов от Anekdot,ru
Шрифт:
Девлет-Хаджи <devlet@rinet.ru>
Так говорил Замминистра. Роман (продолжение) Глава 3. Манго и Хэш С трудом оторвавшись от стойки бара, он повернулся и сделал шаг к выходу. Его нога, не найдя пола, запуталась в струях воздуха, вытекавшего с улицы. Незаметно для себя он начал икать. Она появилась на тридцать восьмом ике. Взмахнув ресницами, она молча согласилась с его немым предложением и рухнула за столик у окна. Впрочем, сделала она это так, словно оказывала ни с чем не сравнимую услугу нашей Вселенной. Даже следы пожелтевшей спермы на ее платье сияли алмазным ожерельем ночного неба. Присев рядом, он пододвинул к ней початую бутыль с джином без тоника. Обуревавшая ее жажда тут же нашла выход наружу, в три глотка опустошив емкость. Оценив сей факт положительно, он заказал еще джина и музыки. Под мелодичные звуки джаз-рока он выдернул ее на середину бара и, прижавшись щекой к ее левой - правая была ампутирована - груди, начал вращение против часовой стрелки. Нежный напев завладел ими, заставив забыть о времени года. Он отметил про себя, что танцует она безупречно, наступая ему на ноги лишь в конце каждого такта. Усталые и вспотевшие, они уселись обратно за свой покосившийся столик и принялись за джин. Потом он предложил ей закурить. Отказавшись от протянутой пачки сигарет с ментолом, она извлекла из сумочки зеркальце, "Магнум" 47-го калибра, грязную наволочку, шеститомник Пруста, банку килек в томате и нетрезвого хомяка. Наконец, на самом дне обнаружились сандаловая трубка и пачка махорки. Набив трубку, она сгребла все свои аксессуары в сумку, чиркнула спичкой и удовлетворенно затянулась. Тут же она надрывно закашлялась. Он ободряюще постучал донышком бутылки по ее горбатой спине. Она благодарно чавкнула и затянулась еще раз. Клубы сизого дыма нехотя выползли из ее ушей и прилипли к столику. Сопроводив затяжку половиной имеющегося в наличии джина, она блаженно откинулась назад и подняла вверх свои кривоватые ноги. Его небритое лицо
В.Крупский, К.Константинов <vl.krupski@mail.ee, ungwe@geocities.com>
Вторник, 27 апреля 1999
Выпуск 47
Кюрасао Побережье. Грозные волны Плавно сменяются мягким прибоем. Нежно качают смуглого боя. Издали трудно сказать - он худой или полный, Да и видно его, пожалуй, чуть-чуть, еле-еле, Ветер плавно пальмами стелет Побережье. Два мулата играют на укалеле. И закат, англичане говорят ?pink-gold, но Чуть-чуть он другой, не только золото с розой, Но и зелень деревьев и синь этикетки На банке с пивом, что валяется рядом. Субретки С госпожами в бунгало, стихами и прозой Общаются. Тишь и покой, как говорил Лао Цзы, есть основа. Может, где-то идет весна, о Которой не слышали в вечном августе Кюрасао. Море дышит глюкозой На тебя, на банку от пива, на свежесть постели, На пароход, грустно бредущий из Гонолулу. Очень спокойно и незаметно уснула Вилла, и пальмы, словно в борделе, Стоящие в очередь до побережья Сквозь песок, наваленный пшеничной лежью. А волны опять качают нежно Весь Кюрасао. И два мулата все так же играют на укалеле.
Саша С. Осташко <sasha2605@hotmail.com>
* * * - Я могу вызвать ветер. Сегодня или завтра, - сказал один мудрец другому, но если он не захочет, он не прилетит.
– А я не умею его вызывать, - честно признался второй, - скажи, ты ведь тоже не можешь этого делать? Они поспорили. На другой день прилетел ветер. Он трепал фиолетовые мантии двух сидящих на краю обрыва мудрецов, шуршал о своем, о ветреном, ждал объяснений, но не дождался, потому что два человека без конца разговаривали, да и вряд ли бы они его услышали, даже если бы захотели. Это ему скоро надоело, и он полетел дальше.
– Это случайность, - сказал второй мудрец, - ветер прилетает к нам один раз в два дня, ты не мог его вызвать.
– Если ты этого очень хочешь, - сказал первый мудрец, - это придет к тебе, даже если понимаешь, что это нереально, но откуда ты знаешь, что реально, а что нет? Смотри, ветер улетает, он пытался побеседовать с нами, но мы НЕ ХОТЕЛИ говорить с ним. Видишь эту пропасть? Ты думаешь, что разобьешься, если шагнешь в нее? Ты можешь думать, что она ПРОПАСТЬ, в которую ты упадешь и разобьешься, шагнув; но ты можешь думать о ней как о пропасти, похожей на ТРОПИНКУ и пройти по ней, как по лесу.
– Это ТВОЙ МИР, это ТЫ в нем, - с этими словами он кувыркнулся в пропасть и полетел. Наверное мудрец подумал о небе, и как хорошо летать по нему, потому что его фиолетовая мантия превратилась в броню вертолета, наверху была приделана огромная труба, из которой шел дым, он издал прощальный гудок и улетел за горизонт. Пигмалион почесал затылок и пошел домой. К своей Галатее.
Svetik <svetic_98@mail.ru>
Рождение Венеры (продолжение) Лида Курганкина была девушкой честной. Нет, конечно, как и большинство психически нормальных людей (да и оставшаяся их часть, пожалуй, тоже), нередко она не говорила всей правды, иногда не говорила правды вообще, бывало не раз, что просто привирала или даже врала, ну, и, случалось, лгала... Как все прекрасно понимают, в этом нет ничего плохого и страшного, и беспокоиться надо лишь тогда, когда эта необходимость лгать становится потребностью. И Лида это тоже понимала, и, каждый раз, когда ей доводилось вводить в заблуждение своего начальника или кавалера, покупателя или контролера в троллейбусе, она была с собой честна и искренне огорчалась обстоятельствам, заставляющим это делать. Единственным местом, где Лида решила не обратить внимания на обстоятельства и забыть о своей принадлежности к большинству людей, стал небольшой приход на окраине их города. Вообще-то, если бы Лиду спросили - верует ли она?
– Лида бы не знала, что ответить. Но, к счастью, никогда и никто этим не интересовался, что, наверное, объясняется или наличием приобретенной интеллигентности или отсутствием врожденного любопытства у окружающих. Но, в любом случае, Лида была таким образом избавлена от необходимости в очередной раз испытывать неловкость под влиянием обстоятельств. Лидино решение родилось случайно. Хотя, конечно, Лида знала, что случайность - лишь частный случай закономерности, и даже гении, революции и прорыв канализации случаются только тогда, когда к ним есть исторические предпосылки. Но Лиде было некогда задумываться над первопричинами, потому что начать она уже решила, да и заканчивающийся через неделю великий пост так удачно совпадал с ее длительной диетой. Начать свой путь она решила с отпущения своих грехов, тем более, что в силу честности перед собой, Лида их имела много. У нее было вообще-то смутное представление о заповедях и их количестве, но Лида видела некоторые фильмы со сценами исповеди, и понимала, что вполне могла бы покаяться хотя бы по трем направлениям. Не откладывая дело в долгий ящик, Лида узнала процедуру и расписание утренней службы, купила дорогое темно-голубое шелковое кашне, очень удачно подчеркивающее глубину ее глаз, и поставила будильник на половину пятого утра... Переведя стрелку будильника на обычные для рабочего дня семь часов, проанализировав события минувших суток и окончательно успокоившись, Лида признала свою ошибку: по своей неопытности она не захотела удовлетвориться обшей исповедью, предполагающей покаяние хором, но при которой толпа древних старушек в выцветших от времени и в силу некачественного прокраса платках поглощала бы ее изящно задрапированную в голубое голову. Но Лида была искренне уверена в исключительности своих грехов и справедливо потребовала соответствующего к ним отношения. В процессе интимной беседы с батюшкой Лиде привелось неприятно удивиться двум вещам: во-первых, грехов оказалось несколько больше, чем она предполагала, а, во-вторых, ее симпатия к интересному бородатому мужчине, которому так шел черный цвет, обратно зависела от решимости отвечать правду на его строгие вопросы. Когда же батюшка вернулся к 7-й заповеди, в нарушении которой Лида успела честно признаться, уточнил семейное положение соучастника падения, и стал требовать от Лиды обещания боле не повторять такой грех, а работать над изменением своих социально-демографических характеристик, Лида расстроилась и даже возмутилась, как, наверное, возмущаются голодные, когда не находят общего языка с сытыми, и наоборот. Помня, что истина нередко рождается в споре, Лида сперва попыталась возражать, и даже начала объяснять некоторые вещи этому страшно далекому от реальности человеку, но, увы, не обнаружив готовности собеседника к дискуссии, честно отказала в принятии на себя таких обязательств. Когда Лида вышла на свежий воздух, она ощутила себя изгоем, страдалицей и бунтарем, отлученным от церкви, а перед глазами почему-то появилась и потом исчезла репродукция известной картины русского художника-передвижника В.И.Сурикова ?Боярыня Морозова? из учебника русской литературы за 8 класс.
NN Буневич
Так говорил Замминистра. Роман (продолжение) Глава 4. Секстан и буссоль. В тот день, когда у них кончилось пиво, солнце палило беспощадно. Струи дождя изредка прорывались сквозь белое одеяло тумана и, немного поплутав, поворачивали обратно. Темное звездное небо бороздили метеориты, летающие тарелки и один кофейник. Она скорчилась в шезлонге на прогнившей заплеванной палубе и читала записку, оставленную им неделю назад. Наконец, размазав по всему телу выступивший на лице пот, она крадучись отворила дверь в рубку. Он стоял в той же позе, что и последние восемнадцать лет прижав к груди штурвальное колесо и всматриваясь в проплывающие мимо дорожные знаки. "Милый, - сказала она, - извини, но я не смогла ничего понять. Ты такой умный". Искоса бросив взгляд на бумагу, он произнес: "Ах да, я не заметил, что у меня кончились чернила". Потом, не снимая рук со штурвала, он привлек к себе ее содрогающееся в эпилепсии тело и прошептал: "И вообще это не тебе". Мимо пронеслись два торнадо, промчалось цунами, а за кормой гнойным нарывом вспучился небольшой вулкан. Она удивленно смотрела на его волевое лицо, покрытое шрамами, грязью, противогазом и накомарником: "Мы же здесь одни - на судне". Об палубу звонко брякнулась пустая консервная банка. Подняв кверху глаза, они некоторое время наблюдали
– Кстати, и тормоза отказали". Они проплыли указанное расстояние и еще немного. Внезапно решившись, она обратила к нему одухотворенное тройным одеколоном лицо: "Дорогой, если что-то случится с нами - знай, я никогда не любила тебя. Ты был мне противен. Как часто я хотела тебя прикончить, но ты так вонял, что я сразу теряла сознание. И у меня был любовник. Помнишь того голландца? Теперь, на краю гибели, я рада признаться: если умру я, то это будет ничтожной платой за то, что при этом наконец сдохнешь и ты. Прощай, дорогой". Она шумно отдувалась, испытывая огромное облегчение. Он изумленно уставился на нее; взор его был светел и лучился счастьем. Бросившись на колени, он исступленно целовал ее лысую макушку: "Сокровище мое, я и не подозревал о силе твоего чувства. Ты принесла свет, надежду и смысл в мою убогую жизнь. Должен сказать, что ты ненавистна мне еще больше, и не спорь; прости, что у меня совсем не было времени, чтобы бросить тебя за борт, и виной тому не безразличие, а проклятая работа. И теперь, на краю гибели, я говорю тебе: пусть тухлую плоть твою сожрут слепые рыбы, пусть кости твои разъест морская соль, и сама память о тебе утонет в пучине. Прощай, дорогая". Он раскрыл объятия, и не удерживаемый ничем штурвал покатился и с плеском исчез за бортом. Она бросилась ему на грудь, на лету заряжая пистолет. Их тела слились, объединенные чувством, победить которое не смогли ни годы, ни океан, и волна экстаза затопила их целиком, выплеснулась на палубу и низринулась в трюмы, где тихие сонные крысы принялись грызть и рвать когтями друг друга. Наконец, все стихло, и, обессилев, они смогли оторваться один от другого. Счастливые, они сидели на палубе, привалившись к кормовой надстройке. "Смотри, - показала она на темное пятно, приближавшееся с правого борта. Там кто-то плывет". Они привстали, наблюдая, как голое и заросшее существо влезает по якорной цепи. "Приветствуем тебя на этом славном дредноуте, о пловец, и поздравляем со спасением от хладных глубин и кровожадных морских чудовищ", - он торжественно начал читать заготовленную речь, но запнулся. Гость, ступивший на палубу, нервно осмотрелся, подпрыгнул в непритворном испуге и бросился к противоположному борту. Там он оглянулся на них, стоявших в некотором смятении смачно харкнул, выругался на незнакомом языке и бросился в воду. Когда проклятия затихли вдали, лишь зеленая полоса желчи обозначала его путь среди объедков и экскрементов. Помолчали. "Да, так о чем это я ?" - он потер лоб, и она не нашла, что ответить. Подумав еще, он спросил: "Кстати, а как называется этот корабль?" Она пожала плечами: "Сейчас посмотрю", - потом, перейдя на нос судна, перегнулась через борт. Прошло так много времени, что ему стало скучно, но он не хотел отвлекать ее. Наконец, она выпрямилась; взгляд ее был дик и бессмыслен. Озираясь по сторонам, она шарила руками в воздухе и, не найдя опоры, рухнула навзничь и забилась в конвульсиях. Он наблюдал с интересом; потом, вспомнив собственный вопрос, склонился над бездной и принялся разбирать покрытые ракушками и слизью буквы. Когда он сполз обратно, седина проступала сквозь корку грязи на его волосах, руки тряслись, словно пытаясь нащупать что-то утерянное безвозвратно. Он беспомощно огляделся, сел на палубу и заплакал. "** ниссана **** года береговой охраной Соединенных Штатов Японии было замечено неизвестное судно, дрейфующее у побережья префектуры Флорида. При осмотре не было обнаружено ни команды, ни останков оной. Обшивка корабля испытала, очевидно, разрушительное воздействие времени и морской стихии, так что название судна и порт приписки установить не удалось. Без сомнения, перед нами еще одно звено в цепи загадок Бермудского треугольника". "Банзай таймс".
В.Крупский, К.Константинов <vl.krupski@mail.ee, ungwe@geocities.com>
Пятница, 30 апреля 1999
Выпуск 48
КОШКА Кошка гуляет по синагоге: Портик обогнут, вышла за угол. Голубь сидит у нее на дороге, Вывертом шеи сигналит: ?Испуган. Видовой нету здесь места борьбе, Кошка гуляет сама по себе. Кошка гуляет по синагоге, Словно вначале был кот, а не слово. Мягко ступает, в мыслях о Боге: ?Может ли дичью служить Иегова?? Вдруг за углом переходит на бег, Кошка гуляет сама по себе. Здание скрыто плющом, будто тогой. Падает вечер. Краски померкли. Вдоль запестревшей в свечах синагоги Кошка выходит к украинской церкви. Много сомнений в кошачьей судьбе, Кошка гуляет сама по себе.
Саша С. Осташко <sasha2605@hotmail.com>
* * * На пpодавленном кpесле застыв, как медуза в скольженье, Я тянул сквозь себя это липкое жидкое вpемя, Я пытался поймать хоть одно из текущих мгновений, Чтоб pазличье найти между этим мгновеньем и теми. А очнувшись, вскочил и бежал, задыхаясь, далеко. Мне казалось, что я ощущаю пpоцессы стаpенья. Я хотел очутиться в чужой стоpоне одиноким, Отказавшись от стаpых друзей, испытать обновленье. Я бежал чеpез ночь под следящими взглядами окон. В их глазницах мелькали зpачки в темно-сеpых костюмах. Над моим содpоганьем они усмехались жестоко, И кивали мне вслед, и на стекла дышали угpюмо. Хирург<leo@neuro.duke.edu>
СУДЬБА Полюбуйтесь-ка: вот, неприкаянна, Кривобока, горбата, слепа Все бредет по дорогам окраинным Моя рыжая, злая судьба. Что ж со мною ты сделала, подлая?! Нет ни денег, ни славы, негодная. Жизнь моя - то полосочка белая, Только чаще - пронзительно черная. Не сули мне напрасно везение Мы ведь оба с тобой бесталанные. Надоели прилунные бдения, Да надежды мои окаянные. Не меняйся, Судьба моя пьяная! Я не зол. Жизнь с тобою мне нравится. Мы ведь оба бродяги, буяны мы. Что ж, веди меня, ты, некрасавица. Не меняйся, прошу тебя, рыжая! Мы не пара - единое целое. Не гляди на меня так обиженно. Будет снова полосочка белая!
PiligRIM <br><piligrim@post.kz>
* * * Тоска невыносимая... Какой-то чертов бес На серый сумрак выменял Всю синеву небес. Кругом все мерзнет, хмурится И ежится в пальто, И не весна на улице, А неизвестно что. Природа тихо молится На солнечные дни. В деревне за околицей Лишь леса чернь да пни, Унылая прелюдия Зеленому огню. Но в этой серой жути я Мечты свои храню Мечты о летнем вечере С сиреневой каймой, О том, как странник встреченный Возьмет меня с собой Туда, где в душу просится Простор лесов и рек, Где ветер песнью носится, Что я люблю навек.
* * * С неба крыши Капли-слезы. Птицы - тише, Мрак - серьезней. Дождик просит В лужу-шляпу Душу бросить, Не заляпав, И с гитарой Нервов хочет Погутарить Этой ночью. Дождь-бродяга, Плачь, но помни: Сила мрака В блеске молний.
Margaux
Так говорил Замминистра. Роман (продолжение) Глава 5. Тристан-Изо-Льда. Вместе с часами, замеревшими на четверти седьмого, остановилось и течение жизни. Вечно спешившие куда-то бюргеры застыли в нелепых позах кадра кинохроники. В небе дневными звездами зияли тушки птиц. Лишь провода продолжали тихо вызванивать загадочную и слезливую сонатину. Он отвернулся и шагнул с карниза. Приземление оказалось как нельзя более удачным. "Ну ты и везунчик", - произнес он, выплевывая останки зубов, - "но тебя это не портит". Вздохнув, он поднялся с коричневато-серого асфальта городского дворика и зашагал вдаль. Она решительно не понимала, зачем ей нужны эти уроки музыки. Правда, клавиши ей нравились, они были такими приятно-прохладными на ощупь... Но все остальное - фу, мерзость! Она решительно встала и метнула инструмент в застекленную дверь. Старенький аккордеон тонко всхлипнул и развалился надвое. Дверь, немного подумав, рухнула. Во внезапно открывшемся проеме стоял он. Заметно покачиваясь в такт едва слышной музыке сфер, он заметил: "Это я. Ты хотела меня..." "Да", - резко оборвала она его, "ты должен это видеть". Он молча вперивался взглядом в морозную даль. Там, за стенами холодильника, скрывалась от его взора целая вселенная, и он начинал понимать, почему она так поступает. Ветра нет, это хорошо. Мысли текли патокой по ледяным иглам. Его движения были замедленными, словно он перемещался по морскому дну. Ленивым жестом она протянула к нему ногу. "Иди же, иди... " - поманил его указательный палец. Но не успел он сделать шаг, как сверху что-то упало. Нет, не упало. Это скорее походило на погружение камня в Марианскую впадину на пятый час спуска. К его ногам опустился меч. Клинок словно бы рассек то немногое, что связывало их, и они ошеломленно отпрянули в стороны. Меч воткнулся в инеистый пол и замер. "Ну иди же" - настойчиво дернулся палец. Потеряв голову, он выдернул меч и швырнул его обратно. Король уж в который раз мрачно помянул чью-то родительницу и, широко размахнувшись, услышал треск рвущейся в подмышке ткани. "Тысяча чертей!" заорал Артур и разжал руку. Меч сперва вяло, а затем все быстрее и быстрее полетел к центру озера. Когда над последним самоцветом в рукояти сомкнулась бурая гладь, король облегченно вздохнул и уставился в дурно пахнущую воду. Ничего не происходило. "Ну вот и все", - радостно произнес Артур, поворачиваясь к выходу. И вдруг что-то увесисто ткнуло его в спину. "Ну что еще?!" - недовольно выкрикнул король всей Британии и, побледнев, рухнул на прибрежный песок. Из широкой и плоской, словно каменная плита, спины короля торчал меч. (Продолжение следует) В.Крупский, К.Константинов <vl.krupski@mail.ee, ungwe@geocities.com>