Салон 1-67 - Сборник любительских околоюморных текстов от Anekdot,ru
Шрифт:
* * *
Словно колокол судьбы, ночь Разливает лунный благовест - свет, Разбивает разум на осколки мыслей, Раздевает душу, пробуждая чувства. Одинокая птица улетает прочь Ни гнезда у нее, ни насеста нет, Лишь свободы на сердце привкус кислый, Да еще выше сосен парить искусство. И ничто ей не сможет помочь Отряхнуть свои крылья от лет. Лишь заря кушаком на бору повиснет, Как в бескрайние дали лететь - напутствие. ...За закатом - снова темноокая ночь, А потом будет тихий туманный рассвет. Не ищи мелочей, ведь жизни смыслом Будет выше неба парить искусство.
* * *
Зачем уходят от меня Любовь, привязанность к жилищу? Зачем душа покоя ищет, В сад одиночества маня? Я утешаюсь лишь одним Закатным небом, теплым ветром. На все вопросы лишь ответом Мятущийся сомнений дым... Дым без огня, огня желаний. Неужто старость - на носу? И точит старую косу Старушка-смерть из состраданья Кому нужна моя душа? И черт не дал бы ни гроша. Margaux
Так говорил Замминистра. Роман. "Из дома горящего вынес скамью и присел, Спокоен мой разум и гладок, как воды реки. Ведь это жилище соседа горит." (Из приписываемого Конфуцию
Глава 1. Родео и Вендетта. ..."Я так люблю тебя, дорогой!"- прошептала она, надеясь, что это из Гете. "Я, кажется, простудился,"- прохрипел он, задыхаясь от запаха ее духов и невольно цитируя Аристотеля. Не найдя, что ответить, она сочла за благо грохнуться в обморок и немного подумать. Падая, она придирчиво наблюдала за своим отражением в его бриллиантовой коронке, и, удостоверившись в безукоризненности оного, закрыла глаза. Минут через десять открыла их, так ничего и не придумав. Он стоял лицом к окну и курил, поглощенный романтическим видом вечернего кладбища. Мягко, как кошка, она на четвереньках подкралась к нему. "Сколько времени ?"- спросил он, оборачиваясь. "Шестнадцатый час после падения Нью-Йорка",- она успела разглядеть часы на грубом мужском запястье, когда его левый кулак был на пути к ее правому глазу. "Мне всегда нравились левши",- нежно проворковала она, стряхивая украдкой остатки глаза в потрескавшийся носовой платок. Он молча курил, наблюдая, как тень старухи - процентщицы марширует над распахнутыми склепами в такт симфонии Стравинского, доносящейся из ближайшего ресторана. Внизу слышался стук лопат, ударяющихся о деревянные крышки. Вечерело. "Я так люблю тебя, милый",- попробовала она еще раз, на дюйм вонзая губы в его ухо. "У меня, кажется, кончились сигареты",- подумал он, но она находилась уже так глубоко в его мозге, что поняла без труда. "Все для тебя, единственный",- ползая в гулкой темноте его черепа, она наткнулась на едва начатую пачку. Сунув пару сигарет за лифчик, протянула ему остальное. "Я такие не курю",- он закурил, рассматривая незнакомую упаковку. В левой части оконного проема появился символ ислама. Она встала у него за спиной, обхватив его теплую пупырчатую шею. "Любимый, я согласна",- после долгих мучительных раздумий произнесла она, ощупывая указательными пальцами его горло, - "согласна выйти за тебя замуж". "Кто здесь?",- спросил он, но оборачиваться не стал. Кладбище строем покидали последние покойники. Она аккуратно, чтобы не испортить маникюр, привела в движение пальцы. Через полчаса, обессилев, она сползла вниз, несколько раз обернувшись вокруг его ног. Бог Ра в полуденном небе карманным фонариком освещал опустевшее кладбище, куда вскоре должны были доставить свежих покойников из ближайшего ресторана. "У меня садятся батарейки",- сказал Бог Ра. "Милый",- аппетитно чавкнула она, вытаскивая поредевшие зубы из его лодыжки, -"давай начнем все сначала. У нас еще все получится". "Душно сегодня",- проговорил он, выбивая раму ее головой. Потом, подумав, добавил : "У меня кончились сигареты". Смеркалось. (продолжение следует) В.Крупский, К.Константинов <vl.krupski@mail.ee, ungwe@geocities.com>
Вторник, 20 апреля 1999
Выпуск 45
Посмотри, как выветрилось лето Сквозь морщины в небе, и тепло Отнято у солнечного света, Словно письма ветром унесло. На ветру твою сжимаю руку, Рвущуюся трепетным листом. Но, подобно гаснущему звуку, Ты исчезнешь в воздухе густом. Как пришла, так и уйдешь за солнцем, Улыбнувшись вслед его лучам. И осенний обморок прольется На глубоководную печаль.
* * * Не подбирай оторванных Страниц календаря Их треплют ветры-вороны, Бродяги января, На все четыре стороны Посеяв травы сорные, Дела повсюду вздорные Творя... Вернись, о странник, засветло Не выживешь в ночи! И жалобы напрасные На ветер не кричи. Оставь мечты несчастные, Пусть слезы дня ненастного Остудят веки красные Твои. Где люди ходят по небу Там нету грязных стен. Услышь меня, хоть кто-нибудь, Разрушь мой страшный плен! Ответь же мне, склоненному, Прости мне все, прожженному, Чтоб встать мне, вновь рожденному, С колен!
Леонард Хируг <>
* * * Я завью туманы мыслей На дубовый кол раздумий И вобью клин меж мирами Миром этим и иным. И овсом из ржавых яслей Накормлю кобылу будней Пусть несет над городами Суматохи едкий дым. Лишь лесной коснувшись кромки, Солнце - одинокий странник Полыхнет костром заката И погаснет до утра, Свистну я луну негромко, Ночь прискачет - черный всадник, Брызнет звездная соната С неба пыльного ковра. Прекратится незаметно Разговор души и сердца, И раскроются, как крылья, Неземные ощущенья. Я исчезну до рассвета, Приоткрыв в иное дверцуМанит зеленью кецали Змей пернатый сновиденья...
* * * Тебя я больше не виню, Ведь ты не можешь быть причиной Того, что предала огню Я лик любви, как зла личину. Утихли страсти - так волна, Взметнувшись раз, в пучине тонет. Душевной грусти глубина Надолго их в себе схоронит... Вновь в осень, как заведено, Весна сквозь лето устремится, И будет время, как в кино, Скорей судьбы листать страницы. Когда-нибудь и я уйду, Забудусь в мелочном уюте, И соловей в ночном саду Былых мечтаний не разбудит. Лишь сердца память сбережет То лучшее, что с нами было... Пускай тогда огонь сожжет Тот образ, что я так любила.
Margaux
наступает не полночь. жесткость нового пота узнают мои губы. охватили в случайном - незавидные клочья, незнакомая немощь мне разбавили в жизни и отбросили прежние судьбы. и продлится недолго отыграет не больно маскарад одиночеств. я нашел на ресницах неприснившийся шорох. не покажется мелкой жизнь в тисках циферблата под прикрытием тела и новшеств, долгожданных событий, и смешения вкусов. биографии жженье потревожит нарывы - в них меня растворяла, оставляла забытым уносила в руке в глубине просто запах женьшеня.
viveur <>
Так говорил Замминистра. Роман (продолжение) Глава 2. Тархун и Махра. Муха уже давно умерла, а он все стучал и стучал себя по лбу. На стук никто не отзывался. Наконец он отворил дверь. Причудливые тени шныряли по окровавленным стенам в неземном сиянии трассирующих пуль, и вдруг ему показалось, что в комнате кто-то есть. Он включил свет и понял, что ошибся. Как всегда при нечаянной встрече, всепоглощающее ликование охватило его сердце, от радости чуть не выпрыгнувшее из холодильника. "Я так долго ждал", - нужные слова сами слетали с его губ, -"ждал твоего прихода, что мог бы подождать еще несколько лет." Она улыбнулась любяще и благодарно: "Ты будешь пить чай? Я заварила твой любимый, на травах... Ты помнишь?" Да, он помнил; эти воспоминания взволновали его до глубин, которых он в себе и не подозревал, и его тут же вырвало на ее платье. "Ты стал плохо кушать", произнесла она, задумчиво сортируя его недавний обед тонкими когтистыми пальцами. "А у тебя красивое платье", - он чувствовал облегчение, смешанное с благодарностью, - "оно хорошо скрывает проказу. И капюшон тебе очень к лицу." "Ты всегда был внимателен, - она улыбнулась, но он успел отвернуться.
– "Поцелуй же меня!" "Я буду пить чай", - он быстро налил себе полную кружку пузырящегося напитка.
– "Буду!" И они замолчали. Тишину нарушала лишь нервная дробь зубов, бившихся о штампованный алюминий. Два часа пролетели незаметно. Наконец, скрученный судорогой, он пал к ее затянутым во французский капрон протезам. Закрыв глаза, он чувствовал, как ее гибкое юное тело горным обвалом рушится на него, и когда уста его раскрылись, чтобы сделать последний вдох, ее волчья пасть уже прижалась к его заячьей губе. Он понял, что все кончено. А потом они пили чай. "Может, сыграешь что-нибудь?" - блаженно потянулась она. "Ага. А ты споешь", - не подумав, ляпнул он и спохватился: "С удовольствием, дорогая." Он вынул из футляра один из лучших своих контрабасов, и инструмент словно умер в его руках. Он играл ей, как никогда, поскольку никогда до этого не играл. Она молча смеялась, и музыка уносила ее прочь, прочь из его дома, но она не послушалась и осталась. Тогда он отрезал ей голову самым дорогим смычком, дважды прерываясь и натирая его канифолью. Было уже поздно, но спать почему-то не хотелось. Уставший, он отрешенно смотрел, как восемь тощих ангелов тщетно обшаривали ее бренное тело в поисках бессмертной души и, огорченные своей профнепригодностью, скрылись. К утру крысы доели останки, но, когда рассвело, смутное ощущение, появившееся у него накануне, разбухло, лопнуло и пролилось в нем робкой уверенностью, что в комнате все-таки кто-то был. (продолжение следует) В.Крупский, К.Константинов <>
Континентальная блокада
Пятница, 23 апреля 1999
Выпуск 46
* * * В туче тонут купола Одинокой церкви, Все великие дела Перед тучей меркнут. Тучка прописью стиха Закрывает звезды. Туча шепчет: "Чепуха, Все немножко просто..." Между тучей и людьми Вырастает купол. Тучка шепчет мне: "Пойми, Все немножко глупо..."
Саша С. Осташко <sasha2605@hotmail.com >
* * * Ночь: погасший костер. Догорело либретто. Мы сыграем и так В нашу злую игру. Я неважный актер. Ты уходишь с рассветом В полубред, полумрак, И к другому костру. Жизнь стекает с руки. Был мне сон, был мне знак ли? День окончился в срок, Как антракт. И опять Приближенье тоски. Предвкушенье спектакля. Вечер: третий звонок. Я иду открывать. То был странный сезон, Пахло гарью и тленом. Нарисованный век Был незрим сквозь пургу. Ночь: раздавленный сон, Прокаженные стены. Город выброшен в снег. И следы на снегу. В.Крупский <vl.krupski@mail.ee>
* * * "Прочти меня насквозь, На вкус, на цвет и запах",Идут две мысли врозь На параллельных лапах. Узнай, чего боюсь, Кого я ненавижу, И не робей, не трусьЯ только смелых вижу. Смотри в мои глаза, Пойми меня без словаПритворная гроза На солнечной основе. Прибей гвоздями дни, В которые мы вместе. Мы счастливы одниПусть будет мир на месте. Поверь - не улечу, Покуда будет сладок Мне новизны кетчуп Из страсти шоколадок! Margaux
Третья дума дьяка Охрюты во время побега из Малороссии по обвинению в прелюбодеянии с поповной ... И колокольчик, дарвалдая, во тьме пугает кур в упор А звезды гаснут и, сгорая, Ховают в темень наш позор. позор беременности плодом (причем, пока неясно, чьим) и вот, обузою подводам, сидим мы грузно и молчим как будто я отец как будто (кто знает) был же и другой! была ты нетто, стала брутто и вот мы едем под луной куда незнамо. Слов не слышно вдали поскок-поскок-поскок (а впереди маячит дышло и указует на восток) то твой отец: отстать не может его коня не удержать он нас настигнет, взвоет, сгложет (меня, конечно, бонна-мать) поповна жирная и злая своею пихвою быстра (башка болит от дарвалдая...) ты скудоумия сестра ужель понять тебе невмочь что поп свою жалеет дочь а мне аминь сготовить тщится повозка же едва тащится и слышен цок волов копыт а сзади поп (расстричь бы надо) с попом и егерь следопыт и много сволочи и смрада иль смерда... все вотще. Давай же поцелуй меня поповна я слышу - слышишь?
– близкий лай облезлы гончие церковны а мне... ( хор бенедиктинцев: здесь рукопись обрывается. Господи помилуй!)