Сальватор. Том 2
Шрифт:
Лошади понеслись галопом.
Спустя десять минут г-н де Вальженез вошел в палату пэров и попросил слова.
X.
О речи г-на Лоредана де Вальженеза в палате пэров и о том, что за ней последовало
Победа в Наваринском сражении, последняя реакция Европы против Азии, только что была куплена ценой шести лет нескончаемых сражений. Современные Эпаминондасы, Альцибиады, Фемистоклы удивляли весь мир. Казалось, они отыскали, подобно Тесею, тяжелые мечи своих отцов, сокрытые на полях Марафона, Левктра и Мантинея.
После многих лет бездействия греки снова почувствовали вкус к независимости; повеяло французской революцией, и вся Европа воспряла ото сна. Греков воспевали Гюго и Ламартин, за них погиб Байрон. Их цель в каком-то смысле стала делом Франции, и их поражение причиняло огорчение, как радовали их победы.
Но по мере того, как это чувство охватывало всю нацию, г-ну де Виллелю оно нравилось все меньше, а мы помним: он больше, чем кто бы то ни было, проявил враждебность к греческой революции.
Когда г-н Лоредан де Вальженез, известный своими ультрароялистскими взглядами, попросил слова, половина или даже три четверти пэров, разделявшие мнение уважаемого пэра, в один голос закричали:
– Говорите! Говорите!
Вкратце перечислив основные этапы восстания, г-н де Вальженез стал под аплодисменты всего зала оплакивать страшные события, которые кое-кто превозносил как победу.
– Тем не менее, – заявил он, – нам не в чем упрекнуть правительство большинства; из благородного чувства, восходящего еще ко временам Крестовых походов, оно допустило эту роковую коалицию против турок. Сдержим наш гнев, прибережем всю нашу суровость против тех, кто ее заслужил, кто из безумия или ради личной выгоды поддерживает революции в других странах, не имея возможности поднять бунт у себя дома. Я не хочу никого называть, – прибавил оратор, – однако имя одного известного банкира у всех на слуху. Известно, в какой кассе Революция черпает питающие ее сокровища. Итак, господа, пусть мне придется заплатить за это своей кровью, но я хочу спросить вас, так как меня волнует вопрос о недавнем бунте в Париже: уж не один ли и тот же человек субсидирует бунтовщиков Греции и парижских греков?
Это противопоставление вызвало гром аплодисментов. Имя г-на де Маранда передавалось из уст в уста; в палате пэров банкира не любили: его стремительный взлет, неожиданное назначение в министерство финансов не противоречили сложившемуся о нем мнению. И теперь все были просто счастливы, что г-н де Вальженез публично его оскорбил.
Впрочем, среди общего одобрения раздалось и несколько возражающих голосов.
Генерал Эрбель перебил молодого пэра и с места выразил протест, требуя от г-на де Вальженеза взять назад свои слова, похожие на грубое оскорбление.
– Ну и пусть будет оскорбление! – заявил в ответ г-н де Вальженез. – Раз вы принимаете правду за оскорбление!
– Но не может же быть, чтобы вы всерьез обвиняли господина де Маранда в субсидировании бунтовщиков с улицы СенДени! – воскликнул другой пэр.
– Это ваши слова, сударь, а не мои, – вызывающе бросил г-н де Вальженез.
– Иезуит! – пробормотал генерал достаточно громко для того, чтобы его услышали.
Господин де Вальженез сейчас же подхватил это слово, он не рассердился, как можно было ожидать.
– Если генерал полагает, что оскорбил меня, назвав иезуитом, – сказал молодой пэр, – он глубоко заблуждается. Это все равно как если бы я назвал его солдатом. Я не думаю, что он увидит в этом что-то для себя обидное.
На этом дискуссия была закончена, и все перешли к повестке дня.
Вернувшись около пяти часов домой, генерал Эрбель застал у себя г-на де Маранда.
Банкиру уже рассказали об инциденте в палате и подробностях, его сопровождавших.
При виде банкира генерал догадался о причине его прихода, он протянул ему руку и предложил сесть.
– Генерал! – начал банкир. – Я с удивлением узнал, что господин де Вальженез меня, не называя правда, оскорбил в палате пэров. В то же время я с удовлетворением и гордостью узнал, что вы меня защищали. Получить оскорбление от господина де Вальженеза и поддержку от вас – вдвойне честь для меня. И я решил, не теряя времени, поблагодарить вас за участие.
Генерал поклонился с таким видом, будто хотел сказать:
«Я лишь исполнил свой долг».
– Кроме того, – продолжал банкир, – у меня появилась надежда: раз вы встали на мою сторону, когда я вас не просил, вы вряд ли меня покинете, если я захочу ответить на полученное оскорбление.
– Я к вашим услугам, дорогой мой господин де Маранд.
Зная вас, как я знаю, я даже хотел, не дожидаясь вашего прихода, попросить от вашего имени удовлетворения у оскорбителя.
– Я счастлив вашим вниманием, генерал, ведь это свидетельство того, как высоко вы меня цените.
– Теперь скажите: вы знаете своего противника?
– Очень мало.
– Это молодой фат, не имеющий твердых убеждений.
– О! – обронил г-н де Маранд, нахмурившись и придав своему лицу выражение ненависти, в которой его невозможно было заподозрить.
– У таких типов, – продолжал генерал, – после ужина, как правило, мнение резко меняется.
– Ну что же, генерал, – рассмеялся г-н де Маранд, – есть один способ помешать ему в этом.
– Что за способ?
– Уладить с ним все дела до ужина.
Банкир вынул часы.
– Сейчас только пять. Ужинает он не раньше половины седьмого. Если вы не против быть моим первым секундантом, давайте сядем в карету и отправимся на поиски второго. А по дороге обсудим условия поединка.
– С огромным удовольствием, – отвечал генерал. – Боюсь только, что лошадей уже расседлали.
– Не страшно! У меня карета, – сказал г-н де Маранд. – Улица Макон, дом номер четыре, – приказал он кучеру.
– Улица Макон? – повторил генерал, недоумевая, что это за улица.
Карета помчалась вперед.
– Где, черт побери, мы находимся? – спросил генерал, когда карета остановилась у двери Сальватора.
– Мы приехали туда, куда я приказывал кучеру нас отвезти.
– До чего отвратительная улица!
Он окинул взглядом дом.
– Нам сюда? – спросил граф Эрбель.