Сальватор
Шрифт:
А что вы хотите, дорогие читатели! Мне была поставлена задача, хотя это и приводит в отчаяние директоров театров и книгоиздателей, а возможно, нагоняет скуку и на вас, писать драмы из пятнадцати сцен и романы в десять – двенадцать томов! Здесь моей вины нет: во всем виноват мой темперамент, порождением которого является мое воображение.
И вот мы уже находимся в окружении собачек Броканты и просим вашего разрешения представить вам одно из этих милых животных.
Одной из самых любимых собачек нашей колдуньи был маленький черный пуделек самого гнусного вида. У колдуний странные вкусы: не потому ли они колдуньи, что у них странные вкусы? А может, эти странные вкусы появляются у них, потому что они колдуньи? Мы этого не знаем и предоставляем решить этот вопрос людям более сообразительным. Итак, пудель был вида самого неприглядного. Но мы даем эту оценку, естественно, исходя из точки зрения высокомерного человека. В природе же гнусных видов просто нет.
Все дело в том, что, с точки зрения человека, – мы не знаем, что он значит для природы, – собачка эта была поистине необычайно уродливой: маленькой, приземистой, вечно грязной, злобной, завистливой и наглой. Одним словом, в пудельке этом были собраны все пороки старого холостяка. И за это пуделя другие собаки, безусловно, недолюбливали.
А из этой всеобщей нелюбви получилось следующее: его хозяйка Броканта с чисто женским упрямством с самого начала стала питать по отношению к нему поистине материнскую нежность, а со временем эта любовь все более возрастала по мере того, как другие собаки открыто проявляли к нему все большее недружелюбие.
Дошло до того, что в проявлениях внимания к нему хозяйка стала давать ему еду отдельно в своей комнате для того, чтобы он не умер от истощения, поскольку все другие собаки высказывали этому пуделю тысячи нелицеприятных вещей и всячески поносили его в торжественные часы приема пищи.
Вы знаете, что такое спесь в характере человека, не так ли, дорогие читатели? А теперь давайте посмотрим, как она проявляется в поведении животных.
Этот черный пес, этот грязный пудель, это Бабилас, наконец, который был – с нашей точки зрения – ужасным уродцем, видя, что хозяйка ласкает его, гладит, нежит, балует и кормит отдельно от других собак, вообразил, что он самый красивый, самый привлекательный, самый умный, самый любезный и самый соблазнительный среди всех остальных собак. И как только эта мысль зародилась в его мозгу, он, что вполне естественно, и люди тоже так поступают, – начал издеваться над себе подобными, бесстыдно их задевать, таскать за хвост одних, кусать за уши других, досаждая каждой собаке, находясь в полной уверенности в том, что наказания за это не последует. Он начал вести себя высокомерно, ходить с высоко поднятой головой и выпятив вперед грудь. Короче говоря, вести себя с такой важностью, что его приятели улыбались с презрением и, пожимая плечами, говорили друг другу:
– Какое высокомерие!
Я полагаю, дорогие читатели, что вы имеете честь сделать мне замечание.
– Хорошо, господин писатель! Толкуйте, как хотите, слова и поступки людей, но только не надо нам внушать, что собаки умеют говорить, пожимать плечами и улыбаться!
Но позвольте возразить, дорогие читатели. Что касается улыбки, то у моих приятельниц есть одна собачка, маленькая белая ливретка, принадлежащая к самым аристократическим собачьим кругам, которая всякий раз при виде меня улыбается, показывая свои мелкие белые зубки. Вначале я думал, что она на меня сердится, но потом увидел, что всеми остальными частями своего тела она проявляет все признаки радости. Зовут эту собачку Жизель.
Поэтому я уверен в том, что собаки могут улыбаться: ведь моя дорогая Жизель улыбается мне всякий раз, когда мы с ней встречаемся.
Относительно пожатия плечами я не стану утверждать, что собаки пожимают ими так же, как люди. Я неправильно выразился: мне следовало бы сказать не пожимая плечами, а потрясая плечами. А разве вы сами никогда не замечали, что когда одна собака хочет познакомиться с другой – а вы знаете, каким простым и наивным способом знакомятся собаки, – и когда эта собака, обманутая в своих ожиданиях, презрительно встряхивает плечами и уходит прочь, обнаружив, словно капитан Памфиль из красочной истории, которую я написал двадцать пять лет тому назад, поняв, что вместо негритянки перед ним был негр? Это – неоспоримый факт. А посему, дорогие читатели, не стоит с этим спорить.
А теперь о разговоре.
Разве собаки не умеют говорить?! Горделивые и заносчивые люди! Вы полагаете, что только вам одним Провидение дало способ выражать свои мысли вслух! Вы говорите на английском, французском, китайском, испанском, немецком языках. Но, не зная языка собачьего, беретесь со спокойной совестью утверждать: «Собаки говорить не могут!»
Вы ошибаетесь! Собаки на своем языке говорят точно так же, как вы говорите на своем! Более того: вы, заносчивые люди, не слышите того, что они вам говорят. А собаки, какими бы они низкими существами ни казались, слушают то, что вы им говорите. Спросите у любого охотника, который видел, как во сне собака гонится за зайцем или дерется с врагом! Что же это бодрствует в то время, когда собака спит? Это ли не душа, пусть менее развитая и более простая, чем у человека?
Собаки не умеют говорить! Скажите это вашему трехлетнему малышу, который кувыркается на лужайке с толстым трехмесячным ньюфаунлендом. Дитя человека и дитя животного играют, словно два брата, слушая нечленораздельные звуки, вылетающие из их ртов во время игр и ласок. Бог мой! В это время животное пытается говорить на языке ребенка, а ребенок – на языке животного. Нет сомнения в том, что на каком бы языке они ни говорили, они прекрасно понимают друг друга. И, возможно, именно на этом непонятном нам языке они говорят друг другу те истины о Боге и о природе, которые не смогли сказать Платон или Боссюэ.
Значит, собаки умеют разговаривать. У нас в этом нет ни малейшего сомнения. У них есть перед нами огромное преимущество: говоря по-собачьи, они понимают французский, немецкий, испанский, китайский, итальянский, в то время, как мы, говоря по-итальянски, по-китайски, по-испански, по-немецки или же по-французски, вовсе не понимаем по-собачьи.
Но давайте вернемся к несчастным животным Броканты и к тому положению, в котором они оказались из-за смешных притязаний Бабиласа на свою исключительность.
Те проявления неуважения, которые высказывались собаками при каждом удобном случае Бабиласу, не делали их жизнь лучше: скорее даже наоборот.
Броканта, поскольку она была колдуньей, говорила на всех языках. И, услышав малейшую грубость, немедленно вмешивалась в разговор, хватаясь при этом в зависимости от степени грубости или за плетку-семихвостку или за метлу. Плетка была у нее волшебной палочкой феи, а метла – трезубцем Нептуна. Броканта вне сомнения не знала, что означают слова: «Quos ego!» [3] , но собаки немедленно переводили для себя это как угрозу: «Куча каналий!» И все, дрожа от страха, разбегались по своим конурам и только по прошествии некоторого времени осмеливались высунуть нос или посмотреть на нее в прорезь своей бочки.
3
«Quos ego!» (лат.) – «Вот я вас!» (Прим. изд.)
И когда борзая скулила, пудель тявкал, бульдог рычал, одного нетерпеливого удара ногой по паркету и ужасных слов «Да замолчите ли вы наконец?» хватало для того, чтобы заставить смолкнуть все это собачье собрание. Все собаки тогда разбегались по своим углам, а гнусный Бабилас оставался хозяином посреди комнаты. А иногда в наглости своей доходил до того, что проверял, глубоко ли каждый из недовольных забился в свою камеру.
Поведение Бабиласа с каждым днем становилось все более вызывающим и привело наконец, сами понимаете, к тому, что вся собачья республика потеряла терпение. И два-три раза, воспользовавшись отсутствием Броканты, собаки попытались было хорошенько проучить Бабиласа. Но, к счастью, как это всегда случается с тиранами и фатами, в самый последний момент, когда заговор уже созревал, Броканта, как античное божество, внезапно появлялась на пороге и с помощью плетки-семихвостки или метлы загоняла незадачливых заговорщиков в их конуры.