Сальватор
Шрифт:
– О, отец, отец! – рыдая, воскликнул Петрюс. – Неужели ферма и впрямь продана?
– Позавчера утром, дружок.
– Кому же, бог мой?
– Господин Пейра, нотариус, мне этого не сказал. Понимаешь ли, мне ведь важно было получить деньги. Вот я и взял десять тысяч франков, о которых ты попросил, и приехал сюда.
– Отец, – сказал Петрюс, вставая. – Я хочу знать, кому вы продали ферму моей матери!
В этот момент дверь мастерской приоткрылась и на пороге появился слуга Петрюса. Вид у него был явно нерешительный, в руке он держал письмо.
– О! Не беспокойте меня! – вскричал Петрюс, вырывая у него из рук письмо. – Меня ни для кого нет дома!
Но, собираясь бросить письмо на стол, он заметил, что в обратном адресе стояло название Сен-Мало.
На какое-то мгновение ему показалось, что это было письмо отца.
Но на письме было написано:
Господину виконту Петрюсу Эрбелю де Куртенэ.
И он быстро распечатал письмо.
Оно было от нотариуса, который, как только что сказал капитан, оформлял сделку о купле-продаже фермы.
Петрюс встряхнул головой, словно стараясь затушить окружившее его пламя, и прочел следующее:
«Господин виконт,
Ваш отец, заняв у меня в несколько приемов сумму в двадцать пять тысяч франков, пришел ко мне три дня тому назад для того, чтобы продать мне ферму, уже заложенную под указанные двадцать пять тысяч франков.
Он заявил мне, что эти двадцать пять тысяч франков, как и первые двадцать пять тысяч франков, предназначались Вам.
Мне в голову пришла мысль – прошу Вас извинить меня за это, господин виконт – о том, что Вы, вероятно, не знаете, на какие жертвы идет для Вас Ваш отец и что эта последняя жертва полностью его разоряет.
Я посчитал долгом чести, к которому обязывает меня положение нотариуса вашей семьи и друга вашего отца, которого я знаю вот уже тридцать лет, сделать два следующих поступка: во-первых, вручить ему требуемые двадцать пять тысяч франков, сделав вид, что совершается акт купли-продажи, и, во-вторых, предупредить Вас о том плачевном состоянии, в котором находится имущество Вашего отца, будучи уверенным в том, что вы этого не знаете, и что когда узнаете, приложите все усилия для того, чтобы не разорять отца окончательно, а постараться поправить дело.
Если вы предпочтете оставить у себя эти двадцать пять тысяч франков, я буду вынужден считать продажу свершившимся актом.
Но если же потребность Ваша в этих двадцати пяти тысячах франков не столь срочна или же не существует вовсе и Вы сможете в восьмидневный срок вернуть мне и остальные двадцать пять тысяч франков, Ваш отец останется владельцем фермы и Вы избавите его, надо полагать, от огромного огорчения.
Не знаю, как Вы расцените мое к Вам обращение, но полагаю, что действую, как человек честный и как друг.
Примите выражения и т. д.
Пейра, нотариус в Сен-Мало».
Это было снабжено вычурнейшей подписью, которую ставили двадцать пять лет тому назад все провинциальные нотариусы.
Петрюс облегченно вздохнул и поднес к губам письмо достопочтенного нотариуса, который, надо полагать, и не подозревал, что его письмо удостоится такой чести.
Затем, обернувшись к капитану, Петрюс сказал:
– Отец, сегодня вечером я еду с вами в Сен-Мало.
Капитан даже воскликнул от нежданной радости. Но тут же поразмыслил и произнес с некоторым беспокойством:
– А зачем ты поедешь в Сен-Мало?
– Просто так… Провожу вас до места, отец… Увидев вас здесь, я подумал, что смогу провести в вашем обществе несколько дней. Но поскольку вы торопитесь вернуться, то я поеду с вами.
И, действительно, вечером того же дня, написав два письма: одно – Регине, а второе – Сальватору, сводив отца поужинать, но не к генералу, чьи упреки и сарказм смогли бы ранить его больное сердце, а в ресторан, где они, усевшись вдвоем за столик, смогли поужинать в атмосфере близости и нежности, Петрюс уселся с отцом в карету, следовавшую в Сен-Мало, и покинул Париж, твердо убежденный в правильности принятого им решения.
Глава LXVII
Сердечные и денежные огорчения
Так какое же решение принял Петрюс?
Может быть, мы найдем ответ на этот вопрос в одном из писем, которое он написал перед отъездом?
Начнем с того, которое было адресовано на бульвар Инвалидов.
«Любимая моя Регина,
прошу Вас простить меня за то, что я на несколько дней уехал из Парижа, не увидевшись с Вами, не предупредив Вас ни запиской, ни лично об этом отъезде. Непредвиденные события, в которых, уверяю Вас, нет ничего страшного, вынудили меня сопровождать отца в Сен-Мало.
Но, чтобы окончательно Вас успокоить, позвольте признаться, что то, что я так горделиво назвал событиями, вызвано простым денежным интересом.
Дело в том, что все это касается человека, которого я – позвольте мне это кощунство и простите меня за него – люблю больше всего на свете после Вас: моего отца.
Я говорю это, Регина, совсем тихо, опасаясь, как бы это не услышал Господь и не наказал меня за то, что я люблю Вас больше всего на свете.
Если Вы так же хотите сказать мне о том, что любите меня, как я хочу это слышать и хотите заставить меня, нет, не забыть, а перенести Ваше отсутствие с помощью одного из тех писем, в которых Вы присылаете мне частичку Вашей души, напишите мне до востребования в Сен-Мало, но не позднее, чем сегодня или же завтра утром. Я рассчитываю отсутствовать только то время, которое мне нужно на то, чтобы совершить поездку и закончить дело, по которому еду. Другими словами, меня не будет в Париже не более восьми дней.