Сальватор
Шрифт:
– О-о! – сказал Петрюс. – Вы все про меня знаете, крестный. Словно настоящий второй отец.
– И готов поспорить, – продолжил капитан с грубым смехом, в котором смешались вульгарность и ирония, – что ты всех их любишь. Или ты не сын своего отца. Ведь был же некий римский император, который очень хотел, чтобы у всех людей была одна-единственная голова для того, чтобы он мог одним махом снести голову всему человечеству?
– Да, был такой. Калигула.
– Так вот твой славный папаша желал, как этот бандит желал конца света, чтобы у него было сто ртов для того, чтобы иметь возможность разом поцеловать всех женщин.
– Я не такой гурман, как отец, – сказал Петрюс со смехом. – С меня достаточно и одного рта.
– Значит, мы влюблены?
– Увы! – ответил Петрюс.
– Браво! Если бы ты не был влюблен, я лишил бы тебя наследства… И нам отвечают взаимностью, конечно же?
– Да… О! Меня любят, и я благодарю небо за это!
– Все складывается, как нельзя лучше… Она красива?
– Прекрасна, как ангел!
– Что ж, мой мальчик, я прибыл, как прилив в пост. Ведь я – дитя моря и знаю, что надо говорить прилив в пост, а не март в пост, как говорите вы, сухопутные крысы. Так что же мешает вашей свадьбе? Приданое? Я дам его даже два, если нужно.
– Сто раз спасибо, крестный. Она замужем.
– Как! Несчастный! Ты любишь замужнюю женщину! А где же мораль?
– Дорогой крестный, обстоятельства сложились так, что, несмотря на то, что она замужем, я могу ее любить так, что моя любовь никоим образом не задевает мораль.
– Хорошо, хорошо, этот роман ты расскажешь мне после. Не расскажешь? Тогда не будем больше об этом. Храни свою тайну, мой мальчик. Ты обо всем расскажешь мне, когда мы сойдемся поближе. И, возможно, не пожалеешь об этом. Я человек изобретательный! Мы, старые морские волки, изучили все премудрости войны. Я мог бы быть тебе полезен в этом деле. А пока все, молчок! Больше об этом ни слова! «Гораздо легче вообще промолчать, нежели не начать говорить, когда уже открыл рот» – сказано в «Подражании Иисусу Христу», книга первая, глава двадцатая.
Услышав эту цитату, Петрюс, который уже начал было вставать, рухнул в кресло.
Решительно, крестный Пьер был кладезем знаний. И если бы знаменитый Говорящий колодец действительно смог заговорить, он не смог бы позволить себе говорить лучше, чем это делал капитан Берто по прозвищу «Влезь на ванты».
Он говорил на любую тему, все видел, все знал, словно Отшельник, во всем разбирался: в астрономии и гастрономии, в живописи и в медицине, в философии и в литературе. Он обладал универсальными знаниями, и можно было заподозрить его в том, что говорил он далеко не все, что знал.
Петрюс вытер рукой пот, крупными каплями выступивший на его лбу. А другой рукой он стал тереть глаза, чтобы, если это возможно, получше взглянуть на все, что с ним сегодня приключилось.
– Ох-ох! – произнес моряк, вытаскивая из кармашка жилета огромный хронометр, – уже десять часов. Пора отчаливать, мой мальчик.
Они взяли шляпы и вышли на улицу.
Счет за ужин составил сто семьдесят франков.
Капитан отсчитал двести франков и сказал, чтобы сдачу официант оставил себе на чай.
Карета Петрюса стояла у дверей.
Петрюс пригласил капитана сесть в нее, но тот отказался, сказав, что уже послал мальчишку за наемной каретой для того, чтобы Петрюс мог свободно распоряжаться своим экипажем.
Петрюс попытался было возразить, но капитан остался непреклонен.
Подъехала наемная карета.
– До вечера, мой мальчик, – сказал Пьер Берто, взбираясь в карету, которую пригнал ему мальчишка. – Возвращайся домой, когда хочешь. Сегодня не говорю тебе доброй ночи, поскольку думаю завтра сказать тебе доброе утро. Кучер, Шоссе д'Антен, отель «Гавр», – приказал он вознице.
– До вечера! – ответил Петрюс, махнув капитану на прощание рукой.
Затем, наклонясь к вознице, сказал ему на ухо:
– Вы знаете, куда ехать.
И кареты разъехались в разные стороны. Карета с капитаном направилась в сторону правого берега, а карета Петрюса, переехав Сену по мосту Тюильри, покатила по левому берегу в сторону бульвара Инвалидов.
Мы надеемся, что самый недогадливый читатель уже, несомненно, сообразил, куда именно направился молодой человек.
Карета остановилась на углу бульвара и улицы Севр, которая, как известно, идет параллельно улице Плюме.
Прибыв на место, Петрюс сам открыл дверцу кареты и с легкостью спрыгнул на землю. Затем, предоставив кучеру самому закрывать дверцу, он начал свою привычную прогулку под окнами Регины.
Все окна особняка были закрыты жалюзи, за исключением окон спальни принцессы.
Регина обычно не закрывала жалюзи на окнах своей комнаты для того, чтобы просыпаться с первыми лучами солнца.
Двойные шторы были опущены, но подвешенная к розетке потолка лампа освещала шторы так, что можно было видеть, как по комнате перемещался силуэт молодой женщины. Подобно тому, как на белых простынях наблюдают стеклянных героев волшебной лампы.
Молодая женщина медленно ходила по комнате, опустив голову и подперев щеку ладонью правой руки, локоть которой опирался на ладонь левой руки.
Эта мечтательная поза придавала ее облику большое очарование.
О чем же она думала?
О! Догадаться об этом не составляет большого труда!
О любви, которую она испытывала к Петрюсу и о любви Петрюса к ней.
Да и о чем другом может думать молодая женщина, когда этот ангел ее молитв, как она звала своего возлюбленного, протягивает к ней свои руки?
А что же он хочет рассказать этой очаровательной мечтательнице, которая и не знает о том, что он стоит под ее окнами?
Он пришел рассказать ей о вечерней феерии, выразить ей свою радость, поделиться с ней мысленно или на словах свалившимся на него богатством, поскольку он уже привык жить только в ней, только ею и только для нее. Он пришел высказать ей все, что произошло с ним за день: грустного и веселого, счастливого и несчастливого.
Так он и гулял под ее окнами приблизительно час, и ушел только тогда, когда увидел, что лампа в комнате Регины погасла.