Сальватор
Шрифт:
Капитан так сильно сжал крестника в объятиях, что едва не задушил его.
– О! Черт возьми! Как это приятно! – воскликнул капитан.
Затем, отстранившись, но не разжимая объятий:
– Ну просто вылитый отец, – сказал он, глядя на молодого человека с восхищением. – Ах, когда мы познакомились с твоим отцом, он был точно такого же возраста… Но нет, нет, я очень предвзято к нему отношусь, черт меня подери! Он не столь же красив, как ты. Твоя мать добавила тебе свою красоту и ничего не испортила, мой маленький Пьер. Ах, при виде твоего лица я чувствую себя помолодевшим лет на двадцать пять. Ну, мой мальчик, присядь, я хочу получше тебя рассмотреть.
И, вытерев глаза рукавом одной руки, он другой усадил молодого человека на канапе.
– Слушай, – сказал он прежде, чем сесть рядом. – А я тебя не задерживаю? Надеюсь, ты сможешь уделить мне несколько минут?
– Весь остаток дня, если пожелаете, мсье. И эти несколько минут, которые вы просите, я не уделю вам, а сам их у вас отниму.
– «Мсье»… Что значит это «мсье»? А, ну да! Цивилизация, город, столица… Был бы ты крестьянином, ты называл бы меня просто крестным Берто. Но поскольку вы кабальеро, вы и называете меня «мсье».
И капитан горестно вздохнул.
– Ах, – сказал он, – если бы твой отец, мой бедный старый Эрбель, знал, что его сын называет меня «мсье»!
– Обещайте мне, что не скажете отцу, что я назвал вас «мсье», и тогда я буду звать вас просто – крестный Берто.
– В добрый час, как говорится! Что же касается меня, то тут уж ничего не попишешь – старая морская привычка! Но я должен буду говорить тебе «ты». Я говорил «ты» и твоему отцу, который был старше меня по возрасту и по положению. Сам посуди, что получится, если такой мальчишка, как ты, а ты и есть мальчишка, будет заставлять меня обращаться к нему на «вы».
– Да никто и не думает заставлять вас желать это, – со смехом ответил Петрюс.
– И правильно делает. Кстати сказать, я не смог бы, обращаясь к тебе на «вы», сказать то, что я должен тебе сейчас сказать.
– Вы что-то должны мне сказать?
– Конечно, господин крестник.
– Тогда говорите, крестный.
Пьер Берто посмотрел Петрюсу в глаза.
Затем, словно делая усилие, произнес:
– Итак, мой бедный мальчик, мы сели на мель?
Петрюс вздрогнул и покраснел.
– Как это на мель? Что вы под этим имеете в виду, – спросил Петрюс, не ожидавший этого вопроса и сбитый с толку прямотой, с которой этот вопрос был задан.
– Конечно, на мель, – повторил капитан. – Другими словами, англичане закинули уже абордажный крюк на нашу мебель?
– Увы! Дорогой крестный, – сказал Петрюс, вновь обретая свое хладнокровие и пытаясь улыбаться, – сухопутные англичане гораздо более жестоки, чем морские!
– Я всегда думал, что наоборот, – произнес капитан с напускным простодушием. – Значит, я ошибался.
– Однако, – живо сказал Петрюс, – вы должны знать всё: меня никто не принуждает продавать обстановку.
Пьер Берто с недоверием покачал головой.
– Почему же – нет? – спросил Петрюс.
– Нет, – повторил капитан.
– Но я вас уверяю…
– Слушай, крестник, не старайся внушить мне, что когда человек продает такую коллекцию, как твоя, что, когда он сумел в твоем возрасте собрать эти японские вазочки, эти голландские сундучки, этот севрский фарфор, эти санксонские фигурки – я ведь тоже любитель подобных безделушек, – он добровольно и с радостью на сердце расстается со всем этим!
– Я и не говорил вам, капитан, – ответил на это Петрюс, стараясь не употреблять слово крестный, которое казалось ему смешным в подобной ситуации. – Что продаю все это добровольно и с радостью на сердце. Но я по крайней мере делаю это без принуждения. Меня никто и ничто не заставляет это делать.
– Да, это значит, что мы еще не получили гербовую бумагу, что еще не было суда, что эта добровольная полюбовная распродажа лучше, нежели распродажа через судебного исполнителя. Я все прекрасно понимаю. Крестник Петрюс – честный человек, и он предпочитает расплатиться с кредиторами, нежели дать возможность погреть руки судебным исполнителям. Но я правильно сказал: ты оказался на мели.
– Ну, что ж, если смотреть с этой точки зрения, то я должен вам признаться в том, что вы совершенно правы, – ответил Петрюс.
– Тогда, – сказал Пьер Берто, – меня принес сюда счастливый попутный ветер. И привела меня сюда очень вовремя Богаматерь-Избавительница.
– Не понимаю вас, мсье, – сказал Петрюс.
– «Мсье»!.. Да что же это такое? – вскричал Пьер Берто, вставая и оглядываясь вокруг. – Где ты увидел какого-то «мсье»? Кого это ты называешь «мсье»?
– Ну, ну, крестный, не сердитесь, это просто оговорка, lapsus linguae. [14]
14
Lapsus linguae (лат.) – обмолвка, оговорка. (Прим. изд.)
– Ах так! Ладно! Теперь ты заговорил со мной по-арабски, а это – единственный язык, которого я не знаю. Черт возьми! Говори со мной по-французски, по-английски, по-испански, по-нижнебретонски, и я отвечу тебе. Но не употребляй этого lapsus linguae, я не знаю, что это означает.
– Я просто хотел сказать вам, крестный, чтобы вы присели.
Петрюс сделал ударение на слове крестный.
– Хорошо, я сяду, но при одном условии.
– Что же это за условие?
– Если ты меня выслушаешь.
– Буду внимать вам в тишине.
– И ответишь на мои вопросы.
– Дам самые исчерпывающие ответы.
– Итак, я начинаю говорить.
– А я – слушать.
И Петрюс, живо заинтересованный тем, что скажет крестный, широко растворил, если можно так выразиться, свои уши.
– Итак, – начал капитан, – у твоего доброго отца нет за душой ни гроша? Меня это не удивляет. Когда я с ним расстался, он уже был почти что нищим, а бедность надвигается на человека, тем более на преданного, неумолимо.