Сальватор
Шрифт:
– На этом самом месте.
– В этой мастерской?
– В этой мастерской.
– Вы уверены в том, что говорите?
– Еще бы мне не быть в этом уверенным! Ведь это я привел его наверх. Точнее, это он меня спустил с лестницы!
– Это еще почему?
– Потому что я не давал ему войти сюда.
– Да зачем это моему старому другу, – спросил капитан, – надо было приходить в мастерскую какого-то художника?
– Да потому что этот самый художник доводится ему сыном, – ответил слуга.
– Что?! – вскричал капитан, делая два шага вперед. – Знаменитый художник Петрюс – сын славного капитана Эрбеля?
– Да, мсье, родной сын, – сказал слуга. – И племянник генерала де Куртенэ.
– Ладно-ладно! Я – моряк и с сухопутными генералами не знаюсь. Тем более с генералами, получившими звание в армии Конде.
Но он тут же взял себя в руки.
– Простите, господа, – сказал он. – Возможно, моя грубость кого-то задевает. Но прошу поверить, я не имел намерения никого оскорблять.
– Что вы, капитан, все в порядке, – ответило несколько голосов.
– Но в таком случае, – сказал капитан, чье лицо просто засветилось от радости, – тогда… если этот юный Петрюс… сын моего друга Эрбеля…
– Но что тогда?.. – спросили заинтересовавшиеся присутствующие.
– Пригласите-ка сюда этого молодого человека! – резко произнес капитан.
– Извините, – ответил слуга, – но хозяин никого сегодня не принимает.
Лицо капитана перекосилось от гнева, мускулы заходили, словно морские волны.
– Так ты меня считаешь никем… или всяким разным? – взревел капитан громовым голосом, наступая на бедного малого с явным намерением схватить его за шиворот.
Слуга вспомнил о том, каким образом прошел к сыну капитан Эрбель, и, не имея никаких оснований полагать, что капитан Монтобан спокойнее нравом, чем его собрат, вежливо попросил посетителей выйти для того, чтобы капитан смог побеседовать с глазу на глаз с тем, кого он так хотел видеть.
Посетители с большим сожалением вынуждены были очистить помещение.
Они с удовольствием понаблюдали бы за радостью, с которой этот славный капитан обнимет сына своего старого друга.
Когда слуга остался один с капитаном, он спросил:
– Как прикажете о вас доложить, мсье?
– Доложи, что пришел один из героев «Прекрасной Терезы», – сказал капитан, прокашливаясь.
Слуга вошел в комнату Петрюса.
Глава LXXXIII
Абордаж
Оставшись один, капитан Берто по прозвищу Монтобан, или «Влезь на ванты», уселся на диванчик, провел ладонью по волосам и бакенбардам. Затем, закинув ногу на ногу, оперся локтем о колено и, оставаясь в такой позе, погрузился в глубокое раздумье. Именно в этой позе и застал его Петрюс, появившийся на пороге мастерской.
Вошел Петрюс так тихо, что капитан явно не заметил его присутствия, поскольку он продолжал сидеть, опершись на колено в позе человека, занятого своими мыслями.
Петрюс подождал немного, а затем кашлянул, чтобы привлечь внимание посетителя.
Услышав это покашливание, капитан вздрогнул, поднял голову, открыл глаза, словно только что проснувшийся человек, и посмотрел на Петрюса, не вставая с диванчика.
– Вы хотели поговорить со мной, мсье? – спросил Петрюс.
– Этот голос! Точная копия голоса отца! – воскликнул капитан, вскакивая на ноги и устремляясь к молодому человеку.
– Вы знавали моего отца, мсье? – спросил Петрюс, шагнув к нему навстречу.
– И походка! Походка его отца! – снова воскликнул капитан. – Знал ли я твоего… вашего отца? Черт возьми, полагаю, что знал!
Затем, скрестив руки на груди:
– Взгляни же на меня, – сказал он.
– Я гляжу на вас, мсье, – удивленно сказал Петрюс.
– Это точный портрет его отца в том же самом возрасте, – продолжал капитан, с любовью глядя на молодого человека, или, как очень выразительно говорят в народе, поедая его глазами. – Да-да, и кто бы ни сказал мне обратного, я просто-напросто заявлю, что он лжет. Ты похож на своего отца как две капли воды. Ну, обними же меня, мой мальчик!
– Но с кем же я имею честь говорить? – спросил Петрюс, все больше и больше удивляясь облику, голосу и фамильярным манерам этого незнакомца.
– С кем ты говоришь, Петрюс?.. – продолжал капитан, открывая объятия. – Ты смотрел на меня и не узнал! Хотя, – грустно добавил он, – в последний раз, когда ты меня видел, ты был вот такого росточка.
И капитан показал рост пяти– или шестилетнего малыша.
– Признаюсь, мсье, – сказал Петрюс, начиная уже терять терпение, – что, несмотря на новые сведения, которые вы мне дали… нет… я вас не узнаю.
– Я прощаю тебя, – с лаской в голосе произнес капитан. – И все же, – продолжил он с оттенком грусти, – я предпочел бы, чтобы ты меня узнал: обычно люди не забывают своих крестных отцов.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Петрюс, пристально глядя на моряка и начиная обо всем догадываться.
– Я хочу сказать, неблагодарный, – ответил капитан, – что военным будням и тропическому солнцу пришлось немало потрудиться над тем, чтобы так изменить мое лицо, что ты не узнаешь собственного крестного.
– Как! Это вы – друг моего отца, Берто по прозвищу «Влезь на ванты», с которым отец расстался в Рошфоре и больше уже никогда с той поры не виделся?
– Эх, черт возьми, да! Ну, наконец-то вспомнил, тысяча бойниц! Хотя и не без труда. Ну же, обними меня скорей, мой маленький Пьер. Ведь тебя, как и меня, зовут Пьер. Это имя тебе дал я.
– С большим удовольствием, крестный, – с улыбкой ответил Петрюс.
И, поскольку капитан уже распахнул ему свои объятия, он с ребяческим восторгом бросился ему на грудь.