Сальватор
Шрифт:
На полотне была изображена кухарка, чистящая овощи и приготовившаяся бросить их в котел.
Огонь, котел и овощи были написаны так выразительно и достоверно, что при виде котелка, крышка которого лежала на печи, он шумно вздохнул и громко воскликнул:
– Гм! Гм!..
И, прищелкнув языком, добавил:
– Бульон так и просится в рот!
Затем поднял левую руку движением, которое выражало полнейший восторг.
– Великолепно! – произнес он все тем же восторженным тоном, словно он был в помещении один. – Великолепно со всех точек зрения!
Несколько посетителей, разделявших мнение вновь прибывшего о картине Шардена, подошли поближе. Те же, кто это мнение не разделял, наоборот, отошли подальше.
После долгого и пристального любования картиной, во время которого он то поднимал очки, то снова опускал их на нос, незнакомец отошел с явным сожалением и направился к одному из ранних рисунков мариниста Гюдена.
– Ох-ох! – сказал он. – Вот и вода. Посмотрим-ка на нее поближе.
И приблизился к полотну, едва не касаясь его носом.
– Да, тысяча бойниц! – сказал он. – Это вода, и даже соленая… О! О! Но кто же написал эту картину?..
– Один молодой художник, мсье, один молодой человек, – сказал какой-то старый господин, наслаждавшийся понюшкой табака точно так же, как моряк видом моря.
– Гюден, – снова произнес любитель живописи, обнаружив подпись на картине. – Я, помнится, слышал это имя в Америке. Но полотно этого художника я вижу впервые, поскольку я считаю, что этот художник, как бы молод, как вы говорите, он ни был, но является настоящим мастером. Ибо только мастер мог так нарисовать вот этот барк и вот эту волну. Я не так доволен взбирающимися по вантам матросами, но сделать великолепно все просто невозможно. Ах! А это еще что? Посмотрим, посмотрим…
И моряк снова принялся разглядывать картину вблизи.
– А что вы скажете по поводу вон того брига, что виднеется вдали?
– Не желая вас огорчать, мсье, я скажу, что это – корвет, а вовсе не бриг… Да, корвет, который несется по ветру левым галсом под гротом, бизанью и обоими марселями. С его стороны это весьма скромно, поскольку при таком ветре он вполне бы мог поднять и брамсели и топсели. Я, к примеру, в подобную погоду всегда командовал: «Поднять все паруса!»
И, верный своей привычке, которую сохранил и на суше, моряк отдал эту команду, используя всю силу своих легких.
Все обернулись. Только несколько любителей живописи продолжали разглядывать картины. Но большинство присутствующих собрались вокруг моряка и составили ему внимательную аудиторию.
Незнакомец, как мы видим, говорил все не для глухих.
И пожилой господин, который уже успел переброситься с ним несколькими словами, немедленно спросил:
– Ах-ах! Мсье, вы, кажется, командовали кораблем?
– Имел такую честь, мсье, – ответил незнакомец.
– Трехмачтовым? Бригом? Корветом?
– Корветом.
Затем, явно не желая продолжать этот разговор, по крайней мере на морскую тему, моряк отошел от волн, барка и корвета Гюдена и приблизился к полотну Буше.
Но старый знаток живописи, который, безусловно, желал узнать мнение столь искушенного в искусстве человека по поводу мастерства художника мадам дю Барри, ни на шаг не отставал от моряка в его маневрах.
Подобно тому, как светило тянет за собой спутники, моряк двигался по мастерской в сопровождении многочисленных и внимательных слушателей.
– Хотя тут и нет никакой подписи, – сказал наш моряк, глядя на картину преемника Карла Ван-Лоо, – нет никакой необходимости спрашивать, что это такое: это «Туалет Венеры» кисти Буше. Художник из чувства лести придал Венере черты несчастной куртизанки, которая в то время позорила французскую монархию… Плохая картина! Никудышний художник! Буше мне не нравится! А вам, господа?
И, не дожидаясь ответа у тех, чье мнение он спросил:
– Я знаю, у него неплохо подобран цвет, – добавил он как всегда громко. – Но это – претенциозный и манерный художник. Такой же, какими были и все его персонажи… Гнусная эпоха! Убогое подражание манерам Ренессанса! Это не плоть, как у Тициана, и не мясо, как у Рубенса!
Затем, обернувшись к слушателям:
– И именно поэтому, господа, – сказал он, – мне нравится Шарден: он один действительно силен, поскольку он действительно прост среди всего этого жеманства и гнусностей своего века… О! Простота, господа, простота! Что бы вы ни говорили, к ней всегда нужно возвращаться!..
Против этой аксиомы никто возражать не стал.
Более того, любитель живописи, уже имевший честь разговаривать с моряком, оглядев всех присутствующих, словно просил слова, и увидев, что никто против этого не возражал, произнес:
– Совершенно правильно, мсье, совершенно верно!
Этот любитель живописи начал уже проникаться особенной симпатией к резкому в суждениях, но откровенному моряку. К этому грубому, но философски мыслящему человеку.
– Если бы я смог прожить достаточно долго для того, чтобы привести в исполнение мою мечту, – грустным тоном продолжал капитан, – я умер бы самым счастливым из смертных, поскольку приобщил бы мое имя к великому делу.
– Не будет ли нескромным узнать, мсье, – спросил его старый любитель живописи, – какова мечта всей вашей жизни?
– Нисколько, мсье, нисколько, – ответил капитан. – Я хочу основать бесплатную школу рисования, в которой учителя будут обучать учеников простоте в искусстве.
– Это великая идея, мсье!
– Вы согласны?
– Очень великая, очень! И полностью филантропическая. Вы живете в столице?
– Нет, но думаю здесь поселиться. Мне уже начало надоедать слоняться по всему свету.
– Вы объездили весь мир? – восхищенно воскликнул пожилой господин.
– Шесть раз, мсье, – просто ответил капитан.