Сальватор
Шрифт:
Но не видеть больше Регины значило отказаться от жизни.
Это было хуже того: это значило бы продолжать жить с умершим сердцем.
Был момент, когда Петрюс пожалел не о том, что не смог спасти отца от разорения – скажем, что эта дурная мысль ему даже и в голову не пришла, – а о том, что отказался от предложения Жана Робера.
Петрюсу действительно оставалось бы в таком случае упорно работать, как он это делал раньше, для того, чтобы как можно скорее вернуть Жану Роберу те деньги, которые он у него взял бы.
Его краткосрочное безделье, роскошная меблировка, лошади, карета произвели на него, с коммерческой точки зрения, чудесное действие.
Все решили, что он получил наследство от некоего неизвестного дядюшки, что в деньгах он не нуждается. И, начиная с этого времени, цены на его картины поднялись вдвое.
Но, с головой уйдя в свою любовь, Петрюс больше не писал картин.
Да если бы он только смог занять где-нибудь десять тысяч франков, он написал бы много новых полотен и за три месяца вернул бы долг, под какие бы проценты ему этот заем ни предоставили.
Ну почему он не попросил у Сальватора одолжить ему эту сумму?!
Но нет: суровое лицо Сальватора делало невозможной подобную просьбу.
К тому же разве не голос Сальватора, подобно отдаленному эху неумолимого закона, ответил ему: «Четвертое апреля!»
И Петрюс покачал головой, словно бы отвечая самому себе на эту мысль.
– Нет, нет, – сказал он. – Если и обращаться, то только не к Сальватору!
Но тут же добавил:
– Но лучше уж обратиться к нему, чем потерять Регину!..
В этот самый момент на лестнице появился новый посетитель.
Поскольку этому новому посетителю суждено сыграть большую роль в последующих событиях, мы с позволения наших читателей оставим Петрюса наедине с его мрачными мыслями и обратим наш взор на вновь прибывшего.
Это был человек лет сорока пяти или пятидесяти, довольно высокого роста, широкоплечий, с мощной шеей и сильно развитой грудью.
Голова его была покрыта зарослями рыжих вьющихся, почти курчавых волос. Брови его были смоляного цвета и очень контрастировали с цветом волос на голове. Они были густыми и жесткими. Из них произрастали несколько толстых прямых волосинок, острых, словно жала.
Бакенбарды на его щеках, переходя в усы, были рыжего цвета, но поскольку в них было достаточно седых волос, то настоящий их цвет установить с точностью было никак невозможно.
В целом лицо незнакомца говорило об открытом, даже резком, но никак не злобном характере.
Напротив, его улыбка, которая постоянно играла у него на губах, свидетельствовала о радостном добродушии, о том, что, грубоватый внешне, он имел добрый и покладистый нрав.
Увидев его в первый раз, человек постарался бы отойти подальше.
Посмотрев на него во второй раз, человек протянул бы ему руку, поскольку веселость его лица внушила бы ему немедленно большую симпатию.
Мы уже сказали о том, сколько ему на вид можно было дать лет.
Этот возраст подчеркивался двойной глубокой морщиной, которая треугольником пересекала его лоб, начинаясь прямо над переносицей.
Что же касается профессии этого персонажа, то о ней можно было легко догадаться по многим признакам.
Прежде всего его походка выдавала в нем моряка: при ходьбе он покачивался из стороны в сторону, как это делают только люди, долгое время проведшие на палубах кораблей в море и продолжающие и на суше ходить вразвалочку, широко расставляя ноги. Такая походка позволяет сынам Нептуна, как выразился некий член французской Академии, бороться с килевой и бортовой качкой.
Кроме этого характерного признака, наблюдательный человек мог бы догадаться о профессии незнакомца и по другим, менее значительным деталям.
В ушах незнакомца были два маленьких золотых якорька.
Его довольно изысканный костюм наводил на мысль о профессии даже не очень сообразительных людей.
Под его чрезмерно распахнутым синим сюртуком с металлическими пуговицами был виден бархатный жилет, из кармашка которого свисала огромная золотая цепь.
Кроме того, на нем были надеты широкие штаны со сборками, заправленные в сапоги и известные в то время, как штаны а-ля казак.
И, наконец, сапоги в отличие от сужавшихся книзу штанов расширялись внизу, обтягивая такую огромную ступню, которую предусмотрительная природа только и могла сделать столь внушительной для того, чтобы ее обладатель мог сохранять равновесие в условиях самых невероятных болтанок корабля посреди бушующего океана.
А его лицо цвело в обрамлении белого галстука, повязанного на широкий воротник, словно букет пионов в упаковке из белой бумаги.
На огромной шее был повязан платок в красно-зеленую клетку. Повязан одним из узлов, которые называют морскими. Костюм незнакомца дополняла черная фетровая шляпа с широкими полями и длинным ворсом.
Добавим, что в руке он держал огромную трость, срезанную, несомненно, в лесах Вест-Индии или Ост-Индии, где только и могло произрастать такое растение. А незнакомец, очевидно, в память о каком-то приятном ему событии, связанном с этой тростью, украсил ее золотым набалдашником, увеличившим ее и без того огромные размеры.
Что же могло привлечь этого необычного человека на распродажу картин?
Был бы Петрюс художником-маринистом, в визите богатого отставного моряка, пожелавшего приобрести галерею морских полотен, не было бы ничего необычного.
Но появление моряка в мастерской художника, пишущего на исторические сюжеты и даже жанрового художника, вполне могло удивить истинных любителей живописи.
Посему при появлении моряка в мастерской внимание всех присутствующих там людей, до этого сосредоточенное исключительно на картинах, немедленно переключилось на вновь прибывшего.
А тот, не обращая на это внимание, остановился на середине лестницы, изучающе оглядел все вокруг, вынул из кармана чехол, а из чехла очки с золотыми дужками, нацепил очки на нос и направился прямехонько к картине Шардена, которая до его появления привлекала всеобщее внимание.