Сальватор
Шрифт:
Перенеся ногу за порог, Сальватор увидел, что противники стоят лицом к лицу: мадемуазель Фифина с растрепанными волосами и бледная как смерть грозила кулаком Жану Торо, красному как мак и рвущему на себе волосы.
– А! Несчастный! – вопила мадемуазель Фифина. – Ах, глупец! Ах, придурок! Ты думал, что эта малышка твоя?
– Фифина! – рявкнул Жан Торо. – Предупреждаю тебя, что я тебе сейчас врежу!
– Так вот знай: она не от тебя, а от него!
– Фифина, ты что же, хочешь, чтобы я засунул вас обоих в ступку и растер в порошок?
– Ты? – сказала угрожающе Фифина. – Ты, ты, ты?..
И, произнося это ты, она делала шаг вперед. А Жан Торо одновременно отступал на шаг.
– Ты? – произнесла она еще раз, хватая его за бороду и тряся, словно ребенок грушу, надеясь стряхнуть плоды. – Попробуй-ка только тронь меня, мерзавец! Только прикоснись ко мне, негодяй! Бездельник!.
Жан Торо поднял руку… Если бы этот кулак, удар которого мог завалить быка, опустился, словно молот на скотобойне, на голову мадемуазель Фифины, голова ее разлетелась бы по комнате. Но кулак застыл в воздухе.
– Ну, что у вас опять случилось? – спросил Сальватор довольно грубым голосом.
При звуке этого голоса Жан Торо побледнел, а мадемуазель Фифина, покраснев, отпустила бороду плотника и повернулась к Сальватору:
– Что случилось? – сказала она. – Ах, мсье Сальватор, вы вовремя пришли мне на помощь!.. Что случилось? Случилось то, что это чудовище в человеческом облике, как обычно, колотит меня.
Жан Торо и сам уже поверил в то, что он колотил мадемуазель Фифину.
– Но, мсье Сальватор, меня тоже можно понять: она меня так ругает!
– Ничего! Чем больше ты страдаешь в этой жизни, тем меньше будешь страдать в следующей.
– Мсье Сальватор, – воскликнул Жан Торо со слезами в голосе, – но ведь она говорит, что мой ребенок, моя бедная девочка, так на меня похожая, не моя дочь!
– Но если она так на тебя похожа, – заметил Сальватор, – почему же ты ей веришь?
– Да я ей и не верю, честное слово! Ведь если бы я ей верил, я взял бы ребенка за ноги и разбил бы ей голову о стену!
– Сделай это, злодей! Сделай! И я с удовольствием увижу, как ты взойдешь на эшафот!
– Слышите, мсье Сальватор?.. Это для нее будет удовольствием.
– Слышу.
– Ладно, я пойду на эшафот, – завопил Бартелеми Лелон, – я взойду на него. Но лишь за то, что хорошенько всыплю мсье Фафиу. Когда я думаю, мсье Сальватор, что она выйдет за человека, к которому я не смею прикоснуться из опасения, что сломаю его, как щепку, а поскольку мне стыдно бить его кулаком, я буду вынужден пырнуть его ножом.
– Вы слышите, что говорит этот убийца?
Сальватор это слышал. И бесполезно говорить, что он должным образом оценил всю серьезность угроз Жана Торо.
– Неужели я не могу хоть раз к вам зайти без того, чтобы не найти вас в состоянии драки или ссоры? Вы плохо кончите, мадемуазель Фифина, это я вам говорю. В один прекрасный день вы нарветесь на кого-нибудь, кто будет таким быстрым, что у вас не останется времени на раскаяние.
– Во всяком случае, это будет не он, – завопила мадемуазель Фифина, скрипя зубами и поднеся кулак к носу Бартелеми.
– Почему же не он? – спросил Сальватор.
– Потому что я твердо намерена бросить его, – ответила мадемуазель Фифина.
Жан Торо взвился, словно дотронувшись до вольтовой батареи.
– Ты хочешь меня бросить? – заорал он. – Бросить меня после такой жизни, которую ты мне устроила, тысяча чертей!.. О! Нет. Ты меня не бросишь, клянусь! Или я задушу тебя в том месте, где только поймаю!
– Вы слышите его, мсье Сальватор? Слышите? Если я подам на него в суд, надеюсь, вы будете моим свидетелем.
– Замолчите, Бартелеми, – нежно произнес Сальватор. – Фифина это только говорит, но в глубине души она вас очень любит.
Затем, сурово взглянув на молодую женщину взглядом, которым смотрят на гадюку змееловы сказал:
– По крайней мере она должна бы вас любить. Разве не вы, что бы она ни говорила, отец ее ребенка?
Девица под взглядом Сальватора смущенно поникла головой, почувствовав угрозу, и произнесла нежным голосом с невинностью девственницы:
– Действительно, в глубине души я его люблю, хотя он меня и лупцует почем зря… Но как же я могу быть нежной, мсье Сальватор, по отношению к человеку, который показывает мне или кулаки или зубы?
Жан Торо был глубоко тронут этим признанием своей любовницы.
– Ты права, Фифина, – сказал он со слезами на глазах. – Ты права: я животное, дикарь, турок. Но это сильнее меня, Фифина, что поделать!.. Когда ты говоришь мне об этом бандите Фафиу, когда грозишься отнять у меня мою дочку и уйти от меня, я помню только об одном: я должен махать кулаком в пятьдесят фунтов. Тогда я поднимаю руку и говорю: «Кто хочет попробовать? Ну, подходи!..» Но я прошу тебя простить меня, моя маленькая Фифина! Ты же знаешь, что я такой, потому что я тебя обожаю!.. Да к тому же, что значат в конечном счете два-три лишних удара в жизни женщины?
Не знаем, нашла ли мадемуазель Фифина этот довод логичным, но она отреагировала так, как смогла: она царственным жестом медленно протянула руку Бартелеми Лелону, который так поспешно поднес ее к губам, что создавалось впечатление, что он хочет ее съесть.
– Так-то лучше! – произнес Сальватор. – Теперь, когда мир восстановлен, поговорим о других вещах.
– Да, – сказала мадемуазель Фифина, чья наигранная ярость уже полностью прошла, в то время когда волнение Жана Торо еще клокотало в его груди. – А пока я пойду схожу за молоком.