Сальватор
Шрифт:
— Ба! — удивился Сальватор. — Я не верю своим глазам.
— Кто же это, по-вашему?
— Полковник Рапт?
— Он самый.
— Вернулся на военную службу?
— На один вечер.
— Ах, да, его же так и не избрали депутатом!..
— И хочет стать пэром!
— Значит, он выполняет особое задание?
— Вот именно, особое!
— И что он намерен делать?
— Что он сделает?
— Именно это я хочу знать.
— Приблизившись к баррикаде, он, не дрогнув, просто, спокойно произнесет одно-единственное слово из пяти букв — «Огонь!», и триста ружей послушно ответят на его приказ.
— Я должен это увидеть собственными глазами, — сказал Сальватор. — Надеюсь, хоть это поможет мне его возненавидеть.
— А до сих пор вы его?..
— Только презирал.
— Следите за ним. Только лучше держитесь позади него!
Сальватор последовал совету г-на Жакаля. Он увидел, как граф Рапт подъехал к баррикаде и ледяным ровным голосом, даже и не подумав сделать три положенные предупреждения, произнес страшное слово:
— Огонь!
IV
СНОВА БУНТ!
Вслед за этим словом раздался ужасный грохот, но его почти заглушили крики ужаса и боли.
Это было всеобщее проклятие, павшее на головы священников и солдат, чиновников и короля.
Еще не успели стихнуть крики, как граф Рапт повторил:
— Огонь!
Солдаты перезарядили ружья и снова открыли огонь.
Опять ответом им были крики ужаса. На сей раз толпа кричала не «Долой министров! Долой короля!», а «Смерть!».
Это слово оказало еще более жуткое действие, чем двойной залп, всколыхнув из конца в конец всю улицу с быстротой молнии.
Баррикада в проезде Гран-Сер была оставлена бунтовщиками, и ее захватили солдаты г-на Рапта.
Полковник Рапт бросал полные желчи и злобы взгляды на этих людей, из-за кого он совсем недавно потерпел сокрушительное поражение. Многое бы он отдал за то, чтобы перед ним оказались сейчас все избиратели, которых он принимал целых три дня — не говоря уж об аптекаре и пивоваре, братьях Букмонах и монсеньере Колетти! С какой радостью он захватил бы их на месте преступления, обвинив в неповиновении властям, и отомстил бы им за свой провал!
Но никого из тех, кого граф Рапт надеялся увидеть, на баррикаде не было. Аптекарь был занят дружеской беседой со своим приятелем-пивоваром; оба Букмона с благочестивым видом грели ноги у жарко натопленного камина, а монсеньер Колетти сладко спал в теплой постели, и снилось ему, что монсеньер де Келен умер, а он, Колетти, назначен архиепископом Парижским.
Итак, господин Рапт напрасно высматривал своих врагов. Впрочем, поскольку знакомых врагов не было, он стал бросать яростные взгляды на естественных врагов всех честолюбцев: мастеровых и буржуа. Он был готов испепелить их одним взглядом. Приказав расстреливать толпу, он сам ринулся в бой во главе отряда кавалеристов.
Он скакал вдогонку за разбегавшимися бунтовщиками, опрокидывал все, что ему попадалось на пути, топтал конем упавших на землю, рубил еще державшихся на ногах. Глаза его горели, он размахивал саблей, до крови терзал свою лошадь шпорами и напоминал не ангела-погубителя — ему не хватало божественного спокойствия, — а скорее демона мести. Увлекшись скачкой, он налетел на баррикаду и подобрал поводья, собираясь преодолеть неожиданное препятствие.
— Стоять, полковник! — внезапно раздался чей-то голос, словно выходивший из-под земли.
Полковник пригнулся к шее лошади, желая рассмотреть говорившего, как вдруг совершенно необъяснимым образом — так неожиданно и ловко все было проделано — кто-то приподнял лошадь, опрокинул ее на землю и животное упало, увлекая графа в своем падении.
Господину Рапту на какое-то время почудилось, что началось землетрясение.
Солдаты г-на Рапта и рады были бы следовать вплотную за своим полковником, но он оказался более решительно настроен, чем его подчиненные, да и лошадь под ним была лучше. Он перескочил первую, уже разрушенную баррикаду с такой горячностью, что оторвался от солдат больше чем на тридцать шагов.
А за этой баррикадой (как не бывает дыма без огня, так не увидите вы и баррикаду без защитников) находился Жан Бык: он пришел на поиски Туссен-Лувертюра и Кирпича, которых разметало огнем солдат г-на Рапта.
Сальватор приказал плотнику отправиться к друзьям и отослать их по домам, и вот теперь Жан Бык искал их, чтобы силой или уговорами заставить выполнить полученный им приказ.
После тщательных, но безуспешных поисков друзей честный плотник собирался было уйти, как вдруг по команде г-на Рапта раздался первый залп.
— Похоже, господин Сальватор был прав, — пробормотал Жан Бык, — ну, сейчас начнут кромсать прохожих.
Мы просим у читателей прощения за более чем разговорное выражение, но Жан Бык не принадлежал к школе аббата Делиля, а слово «кромсать» настолько полно выражало его мысль, настолько точно передает и нашу идею, что мы готовы пожертвовать формой ради содержания.
— Следовательно, я думаю, — продолжал рассуждать плотник вслух, — пора последовать примеру друзей и убраться отсюда.
К несчастью, это легко было сказать, но непросто — сделать.
— Дьявольщина! — оглянувшись, продолжал плотник. — Как же мне быть?
И действительно, впереди бежали люди; сквозь сплошную массу было трудно пробиться, да Жан и не собирался ни бежать, ни быть похожим на беглеца.
Сзади с саблями наголо галопом приближались кавалеристы.
Справа и слева в прилегавших улочках путь был перекрыт: их охраняли пикеты солдат с примкнутыми штыками.
Как известно, наш друг Жан Бык не был воплощением спокойствия. Он озадаченно поводил из стороны в сторону глазами и неожиданно заметил другую баррикаду, развороченную посредине, и решил, что за ней ему будет безопаснее.