Самарская область
Шрифт:
устраивали банкеты, на которых принимали адреса о необходимых преобразованиях. Самарские
купцы вначале побаивались: «а что если нас за банкеты да и в Сибирь сошлют? Нет, лучше уж не
ходить», – но потом решились. На банкете 17 ноября, после того, как самарское «общество»
хорошо подкрепилось, была принята резолюция о созыве Учредительного собрания, прекращении
войны, амнистии политическим заключенным. На утро многие ездили вычеркивать свои подписи
под резолюцией.
Известие
Поскольку газетные сообщения были предельно скупыми, по городу ходили самые невероятные
слухи. Революционеры в многочисленных листках призывали граждан Самары к неповиновению, к
стачке протеста. По образному выражению либеральствующего «Самарского курьера», Самара
«зажила чисто вулканической жизнью», все ждали необычайных, крупных событий. Встревожены
были и местные власти. Втрое против обычного (на 240 человек) были увеличены казачьи патрули,
которым приказали содержать оружие в полном порядке. Подняли на ноги полицию, которая
арестовывала «зачинщиков».
Заметным явлением стала общегородская стачка рабочих 18-24 января. Первыми в знак
сочувствия питерским рабочим бросили работу типографы «Самарской газеты», никаких
требований владельцу типографии они не предъявили. К вечеру этого же дня к стачке
присоединились некоторые рабочие железнодорожных мастерских. На улицах собирались толпы
людей, разъезжали отряды конной полиции. Власти, от греха подальше, приказали закрыть
пивные. На другой день на крупных и средних предприятиях шли собрания, избирались
представители для переговоров, выдвигались такие же экономические требования, как в петиции
петербургских рабочих.
Городская администрация не на шутку встревожилась. В городе было расклеено обращение
вице-губернатора В. Г. Кондоиди, в котором он заявлял, что забастовка началась «может быть»
происками японцев и служит их интересам. Он предостерегал бунтовщиков от насильственных
действий, угрожая репрессиями, вплоть до применения военной силы. Администрация
потребовала от предпринимателей пойти на максимум уступок. Под нажимом властей вначале
владельцы типографий, а затем и многие другие предприниматели обязались удовлетворить часть
требований рабочих. Это был первый случай крупной уступки предпринимателей Самары. Во
многом благодаря действиям властей, события в городе протекали мирно и 24 января стачка
прекратилась.
Зимой и весной 1905 г. многочисленные стачки, почти все исключительно экономические,
стали обыденным явлением жизни губернского города, спорадическими – уездных городов и
промышленных сел. Их объявляли рабочие мелких предприятий, разнообразных
грузчики, приказчики, модистки, официанты, служащие, учащиеся.
Потрясения побуждали к сплочению приверженцев существующего строя, тех, кто ранее
лишь исправно исполнял приказания властей предержащих. Большинство жителей Самары и
губернии жило заветами старины, верило в бога, царя, начальство, опасаясь смуты, которая
нарушала привычный прочный мир, грозила неисчислимыми бедами, они страдали от последствий
анархии. Это был тот устой, которым держался российский порядок. Консерваторов Самары
возглавляли губернский предводитель дворянства А. А. Чемоду-ров, человек волевой и
деятельный, и В. Г. Кондоиди. Консерваторы – обыватели, люмпены, которых именовали
«черносотенцами», организовывались для борьбы с «бунтовщиками» и «студентами». «Общество»
волновалось. По городу упорно ходили слухи, что на Пасхальную неделю будут громить евреев и
интеллигентов.
Весной, с началом полевых работ, волнения перекинулись в деревню. Во всей своей
необъятности поднимался коренной, земледельческий, российский вопрос. Из Бугурусланского
уезда 16 марта 1905 г. докладывали, что «настроение крестьян нехорошее», они недовольны
войной с Японией, называли начальников ворами и изменниками, а земских начальников
дармоедами, говорили, что на войну берут крестьян, у которых земли мало, а помещиков не берут,
предсказывали, что «скоро будут бить студентов и вообще всех образованных за то, чтобы они не
бунтовали против веры христианской и не шли против царя». По справедливости, говорили
крестьяне, обрабатываемая ими земля должна была принадлежать им, крестьянам, так как они
уже заработали ее. За землю, которой они не владеют как собственностью, их дети, братья,
родственники проливают теперь кровь на войне с Японией, а между тем, Самариных, вообще
людей, обладающих таким огромным количеством земли, как например, Аржановы, Шихобаловы и
пр., на войне нет. Настанет, наконец, время, утверждали крестьяне, когда они, не спрашиваясь
разных Самариных, сами запашут землю их и будут пользоваться наравне с ними. В течение
весны в губернии произошло 40 случаев самовольного пользования выгонами, покосов трав и
порубок леса. Такое, замечал губернатор Д. И. Засядко, бывало и в прежние годы, но крайне редко
и глубоко таилось; теперь же самоуправства совершались открыто, число участников в них много
больше и держали они себя вызывающе, угрожая в случае противодействия им жечь усадьбы или
прибегать к другим видам мести. Своеобразно организующим началом явилась община: на