Самая лучшая сказка Леонида Филатова
Шрифт:
Повидавший многих режиссеров-постановщиков, и маститых, и начинающих, оператор Павел Лебешев с этим был решительно не согласен: «С первой же минуты он (Филатов. – Ю. С .) повел себя так, как будто снимал не первую, а двадцать первую картину. Нервничал, конечно, был чересчур напряжен, но на работе это не отражалось».
Практически все актеры, занятые в фильме, с громадным удовольствием вспоминали время съемок. Исполнитель главной роли Владимир Ильин так просто таял: «Знаете, как в театре говорят: «Против кого будем дружить?» Так вот, на тех съемках никто
С ним был солидарен и Александр Абдулов: «Отказать Лене я никак не мог, несмотря на то что снимался одновременно в семи картинах. Во-первых, мы хорошие приятели, во-вторых, считаю, долг артиста помочь артисту. Я знаю его как талантливого человека и верил в то, что будет хорошая работа. И сценарий мне очень понравился, да еще про актеров – всегда интересно сыграть свою профессию… Бывало так, что мне приходилось целый день сниматься у итальянцев, потом ехал к Филатову, оттуда утром на репетицию в театр, после репетиции – к итальянцам, ночью у Лени. Часто после такого напряжения наступает озлобление. Здесь этого не было. Я видел, как ко мне относятся, видел, как меня любят, меня хотят. Актеры как дети. Скажи, что ты самый лучший, самый замечательный, и актер горы свернет… А Леня это говорил».
Хотя Филатов категорически отказывался проводить какие-либо параллели между фильмом и реальной биографией Театра на Таганке, но все же, все же, все же… Там есть кое-какой «привет» Любимову из уст партийного негодяя, которого я сыграл, – раскрывал карты Леонид Алексеевич. – Мой герой изумляется актерам некоего театра, их отношению к оставшемуся за границей режиссеру: «Он же вас предал!.. Почему же вы обвиняете всех вокруг, а его берете под защиту?» Слова эти с экрана говорит негодяй, но сыграл-то его я…»
Его Сергей Сергеевич яростно орал на взбунтовавшихся артистов: «Дураки! Чтобы стать Христом, надо иметь идею! А у вас ее нет и не может быть! И не прикидывайтесь детьми! Вы – злобные, коварные, хитрые, подлые и тупые существа! Нет, вы не дети! Вы – сукины дети!» В страстном филатовском монологе эхом отозвалась грустная фраза гениального драматурга, стоявшего, кстати, у истоков «Таганки», Николая Эрдмана, произнесенная им давным-давно: «Актеры как дети – пять минут играют, а сорок пять – сутяжничают».
Однако в целом у Филатова получилась далеко не документальная, не исключительно внутрицеховая история. А вполне показательная, горькая житейская притча. И даже не столько о театре, по крайней мере, не только о нем. По мнению автора, это должна была быть сказка о том, какими хорошими людьми могут быть актеры. В финале фильма он вообще хотел красиво отправить их всей труппой на небеса обетованные. Но отказался. И правильно сделал – ведь, если подумать, что такого особенного сделали эти актеры, чтобы их за это взяли на небеса?..
Филатов скромничал: «Мне дали деньги – я побаловался. Это и кино назвать нельзя. Простенькая история…» Кокетничал, напрашивался на безудержные комплименты? Да нет. Потому что считал: «человек, благосклонно воспринимающий комплименты, козел по определению. Ему поют оды, а он молчит, размышляет, насколько справедливы слова. Козел!..»
Да и вообще, обычно был, как всегда, прямолинеен и
Современники считали, что первый и, к огромному сожалению, последний авторский фильм Филатова стал крупным событием в российской культурной жизни «смутного времени». Как признавали авторитетные кинокритики из когорты «шестидесятников», это было «отважное, наотмашь бьющее свидетельство того, что мы-таки живы и нас не так легко ввергнуть в привычное, десятилетиями насаждавшееся состояние испуга и летаргии». Филатов объяснился в любви к коллегам по собачьей профессии. И сказал при этом все, что он о них думает, без злости и без фиги в кармане.
И все же Леонид Алексеевич не удержался и, что называется, вывернул душу наизнанку: «Это фильм о том, что люди, каждый из нас, носят в себе человека… Есть минуты, есть верховные часы, когда человек обязан стать человеком, и в нас проявляется ощущение достоинства: «Я живу один раз, и что мне все на свете начальники, плевать я на них хотел. Я умру с легкими, полными воздуха, а не так, как они мне предлагают: сползти к безымянной могиле. Жизнь уникальна, она все-таки подарок божий, а не Советской власти или правящей партии. И подчиняюсь я только Господу Богу, а не им, с их идеями, доктринами, укладами и всем прочим».
Уж кому-кому, как не соратнику Филатова по таганскому актерскому цеху, тонкому литератору и режиссеру Вениамину Смехову было дано объективно оценить работу коллеги! «Ленечка замечательно, сердечно написал, – говорил он радиослушателям «Эха Москвы». – Он не писал славу одному режиссеру и бесславие другому, он писал о веществе актерского механизма, об актерах, которые одновременно святые и предатели. Люди чести и трансформации, и вместе с тем проститутки по роду деятельности, функционально… Пришел один режиссер, они поют ему славу, пришел другой, они зависят от него и так далее. Это мучительно, но это такая комбинация нашей профессии…»
Вечный оппонент Валерий Золотухин, разумеется, слова доброго не нашел: «Уж чересчур всерьез Ленька запузырил эту чепуху. Чувство юмора изменило ему, однако. И мало «виходки», мало остроумного. Надо было (даю совет) ориентироваться на комедию. Слишком серьезны Шацкая, Евстигнеев…»
И факт чисто формальный, но тем не менее приятный – фильм Филатова «Сукины дети» получил первую премию на фестивале «Кинотавр».
Его неизменно привлекали сюжеты неожиданные, люди нестандартные, выбивающиеся из унылого, серого ряда. «Неординарность, талант, я уж не говорю о гениальности, всегда считались некоей аномалией. И поэтому интерес к таким людям закономерен. Что такое святая норма? Жующий, пьющий, заботится о семье. Но нет у него задачи осчастливить мир. Так чего изучать? Он без неожиданностей… Отразить, отобразить – бросьте! – злился Филатов. – Можно отражать и общественные туалеты. Задача искусства не кого-то чему-то научить, открыть истину человечеству, но хотя бы смягчить нравы. И если не дал Бог таланта подняться до откровения – занимайся хотя бы этим».