Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых
Шрифт:
Гасит свечи, затемнение.
В темноте она уходит.
Вечер следующего дня.
Лена ходит по комнате.
Вбегает возбужденный Григорьев.
ГРИГОРЬЕВ. Лена, Леночка, я допился до галлюцинаций! Я сегодня видел твою маму, честное слово! Минут двадцать за ней шел. Нет, не она, только похожа, но здорово похожа! Я чуть
ЛЕНА. Ну и любите дальше. Будет двадцать один год, потом тридцать. Сколько проживете, столько и любите.
ГРИГОРЬЕВ. И буду. То есть вспоминать. А любить надо живых людей, понимаешь? А не какие-то там призраки, понимаешь? (Снимает со стены фотопортрет инженера.)
ЛЕНА. Повесьте на место.
ГРИГОРЬЕВ. На помойке ему место! (Швыряет в угол.) Мне обидно, ты пойми! Тебе нужен человек живой, настоящий, и он где-то есть, не этот мальчик, который к тебе ходит, он вялый, как дохлый червяк, а кто-то… а ты сидишь тут и сходишь с ума!
ЛЕНА. Это не ваше дело.
ГРИГОРЬЕВ. Это мое дело!
ЛЕНА. Я вам никто.
ГРИГОРЬЕВ. И это прекрасно! Это замечательно! Ты – не моя дочь?
ЛЕНА. Я не ваша дочь. Вы абсолютно посторонний человек.
ГРИГОРЬЕВ. Очень хорошо. Я совершил ошибку – я ее исправлю. Мне нельзя было оставлять твою маму гнить здесь и сходить с ума! Я не оставлю тебя здесь. Я заработаю денег и увезу тебя.
ЛЕНА. Я не хочу.
ГРИГОРЬЕВ. Ты захочешь. Я страшно старый, но страшно обаятельный. От меня магнетизм исходит, девочка моя, глупая моя, я добьюсь своего! Ты уедешь отсюда моей подругой, любовницей, женой, все равно! Это будет! Если я чего-то очень хочу, я добиваюсь. Всегда! Ты пропала, девочка моя, ты погибла! Мертвый окончательно помер, а живой предъявляет свои права!
ЛЕНА. На вас смотреть смешно. Какие права?
ГРИГОРЬЕВ. Права любящего человека.
ЛЕНА. Ага. Вы меня уже любите?
ГРИГОРЬЕВ. Ты не веришь, что так бывает? Ты живешь среди этой плесени и сама стала как плесень! На тебя страшно смотреть! Юная старуха, вот ты кто! Поедем со мной, Лена. Потом ты меня бросишь, ладно, сопьюсь и подохну, но хоть месяц, хоть год ты будешь счастлива, я обещаю. Я умею делать женщин счастливыми. Это не хвастовство, это факт! После меня женщины ни с кем не могли жить! Вот твоя мама, почему она замуж не вышла? Почему?
ЛЕНА. После тебя ей было противно на мужчин вообще смотреть. Между прочим, это и мне передалось. По наследству.
ГРИГОРЬЕВ. Правильно. Потому что ты боишься! Ты боишься сама себя! Ты боишься зажечься – и сгореть! Но это твоя судьба! И опасность не там, где ты думаешь. Ты думаешь, это будет высокий, молодой, стройный, а оказывается – страшный, старый, угрюмый, избитый жизнью, – но!.. (Не находит слов.)
ЛЕНА. Вы удивительно самоуверенный человек.
ГРИГОРЬЕВ. Дурочка моя, просто ты…
ЛЕНА. Что – я?
ГРИГОРЬЕВ. Так, ерунда.
ЛЕНА. Я не играю в эти игры.
ГРИГОРЬЕВ. В какие? Лена, милая, это неизбежно.
ЛЕНА. Вы сумасшедший.
ГРИГОРЬЕВ. А ты? Этот твой покойный инженер, это что? Это то же самое, что я – только мертвый! А пришел я – живой, и ты испугалась, я видел, я прекрасно видел! Ты сама себя испугалась – и сейчас боишься!
ЛЕНА. Вы очень глупый человек. Вы самоуверенный идиот.
ГРИГОРЬЕВ. Это слова твоей матери! Точь-в-точь! Значит, тебя пробрало! Ты меня уже ненавидишь, то есть тебе кажется, что ненавидишь, ты хочешь ненавидеть, а на самом деле…
ЛЕНА. Слушайте, ну не смешно же уже! Давайте так: я вам наврала, вы мой отец, и на этом закончим.
ГРИГОРЬЕВ. А мне все равно. Я – отец? Когда это было! Это не считается! Я тебе счастья хочу, понимаешь? У меня такой характер, я маньяк, если хочешь. Кому-то смертельно хочется убивать и насиловать, а я смертельно хочу кого-то сделать счастливым. Я тебя хочу сделать счастливой. И ты будешь счастливой.
ЛЕНА. А может, я не хочу? Я не хочу быть счастливой. В наше время быть счастливым – это аномалия. Уродство.
ГРИГОРЬЕВ. Именно! Согласен! Но я – не боюсь! Пусть смотрят – и завидуют! Я живу так всю жизнь! В лютый мороз, вода в умывальнике в доме замерзала, а я брился, одеколонился, меня чуть не убивали за это, кто в Кавандыке одеколонится? – там одеколон только пьют! – но я был с иголочки, в поселке было три женщины, и все три были мои! То есть они и еще чьи-то были, но по-настоящему – мои! Ты спящая царевна, девочка моя, тебе надо проснуться!
ЛЕНА. А вы затейник, Владимир Сергеевич! Вы – большой затейник! Вы…
ГРИГОРЬЕВ. Не надо. Ничего больше не говори.
ЛЕНА. Вы…
ГРИГОРЬЕВ. Ты растеряна, я понимаю. Первый раз в жизни ты чувствуешь себя растерянной. Ты не знаешь, что сказать. И не нужно.
ЛЕНА. Я знаю, что нужно сказать. Вы старый козел, Владимир Сергеевич.
ГРИГОРЬЕВ. Ты умеешь быть честной?
ЛЕНА. Я свободна. Это, кстати, единственное, что у меня есть. А свободный человек не врет.
ГРИГОРЬЕВ. Хорошо. Только один вопрос: кто-нибудь за последний год – или вообще – кто-нибудь так раздражал тебя, как я?
ЛЕНА. Допустим, нет. Но…
ГРИГОРЬЕВ. Все! Больше ничего не нужно!
ЛЕНА. Это ничего не значит! Меня и телевизор за стенкой может раздражать.
ГРИГОРЬЕВ. Да. Конечно.
ЛЕНА. Уберите с морды эту вашу поганую улыбку!
ГРИГОРЬЕВ. Я не улыбаюсь. Это хорошо.
ЛЕНА. Что хорошо?
ГРИГОРЬЕВ. Ты видишь уже не то, что есть, а то, что тебе кажется. Не обманывай себя, не мучай себя.
ЛЕНА. Вы клинический тип. Знаете, я вас боюсь.
ГРИГОРЬЕВ. Очень хорошо.