Сами мы не местные

Жукова Юлия Борисовна

– Погоди, – встреваю я, наконец обретя дар речи. – Что это за бред? Почему этот провинциальный сброд позволяет себе оскорблять моего мужа?

Выражение «провинциальный сброд» я почерпнула от дам в клубе и вот уж не думала, что воспользуюсь.

Юнец немедленно надул щеки и стал похож на морского воробья.

– Да как ты смеешь, женщина…

– Это как ты смеешь, молокосос? Отец лежит умирает, а ты тут губу задираешь, кого в машину пускать? Смотри, как бы не выяснилось, что его отравили, а то я уже знаю, кто виноватым окажется.

Юнец и Алтонгирел оба распахивают глаза вдвое шире нормы, а Азамат тихо меня уговаривает:

– Лиза, не надо. Это нормально…

– В устрицу такое нормально! –

так же шепотом отвечаю я. Потом поворачиваюсь к сынку Изинтовтоя, который несколько замешкался с ответом. – В общем, так, мальчик. Меня сюда пригласили лечить твоего отца, я не напрашивалась. У меня дома дела и другие пациенты, от которых меня оторвали ради него. Если моя помощь не нужна, так мне нетрудно прямо отсюда вернуться, мне понравилось под водой кататься. А если нужна, то ты закроешь рот, откроешь дверь машины и оставишь при себе свое мнение о внешности моего мужа.

По мере того как я говорю, лицо у юноши становится все краснее. Видимо, нечасто ему дают такой отпор. Алтонгирел схватился за голову и ерошит волосы, шепча что-то про безголовых инопланетянок. Ничего, киса, и тебе достанется горяченьких. Азамат придерживает меня за плечо и шепчет, чтобы я успокоилась. Ага, десять раз. Плевать я хотела на ваши обычаи и приличия, всему есть предел.

Мой оппонент наконец разевает рот, чтобы что-то сказать, и я поглубже вдыхаю в предвкушении урагана, а то и драки. Если он сейчас продолжит в том же духе, что начал, я воспользуюсь тем, что женщин не бьют, и наваляю ему по полной морде, хоть она у него и довольно худая. От напряжения я даже прикусываю уголок губ, смотрю на него с кривой ухмылкой, нагнув голову, как Азаматов конь.

И вдруг парень бледнеет и отступает. Как заколдованный открывает заднюю дверь машины, потом садится за руль и сидит неподвижно, глядя перед собой. Алтонгирел оглядывает его, меня, потом медленно выдыхает и машет, дескать, залезайте, а сам бежит за вещами в псевдокоровник, вывозит их на тележке и сгружает в открытый багажник. Мы с Азаматом залезаем на заднее сиденье, Алтоша обходит и вскарабкивается на переднее – эта машина еще выше, чем Азаматова. Двери захлопываются, наш водитель трогается с места.

Мы едем в гробовой тишине минут двадцать, когда наконец среди зеленых лесистых холмов показывается большое село.

– А я думала, тут город, – шепотом и на всякий случай на всеобщем говорю я Азамату.

– Город в глубине острова. А… твой пациент живет в деревне близко к побережью.

Море и правда проглядывает бликами слева на горизонте, где холмы пониже.

Машина останавливается на центральной улице перед большим, богато украшенным домом. На калитке висит веревочка с цветными узлами и перьями. Я уже видела такие, когда ездила по вызовам. Она значит «глава семьи болен и не принимает». Очень меня забавляет это их веревочное письмо, как статус в чате. Наш провожатый распахивает калитку, и я направляюсь вслед за ним, прихватив чемодан, однако Азамат тихонько меня окликает.

– Я не пойду с вами, мне там нечего делать. Найду тут постоялый двор и там тебя подожду.

Я не успеваю ни возразить, ни согласиться, потому что Алтоша подталкивает меня в спину, и мы идем в дом.

В первой же комнате, пестрящей невероятным разнообразием гобеленов, мне навстречу поднимается целитель.

– А-а, ну наконец-то! Вот вы и прибыли. Ну что, дело к обеду, поедим – и за работу?

Муданжцы свято исповедуют принцип «если врач сыт, то и больному легче». На меня разок смертельно обиделись за то, что я отказалась есть до осмотра больного.

– Как печальный? – спрашиваю. – Изменения, ухудшения?

– Да все так же, – вздыхает целитель. – Лежит, мучается. Боюсь, недолго ему осталось. Но вы поглядите, вдруг это из тех болезней, что мне вовсе неизвестны.

– Давайте

я на него взгляну, а насчет еды потом. Я поздно завтракала, – вру я. Это быстрее, чем вдаваться в нравственные рассуждения.

Целитель снова вздыхает и провожает меня в дальнюю комнату. Я смотрю, он тут уже освоился. Сынок пациента порывается было следовать за нами, но Алтонгирел говорит ему не ходить. Будет некрасиво, говорит. Так что я избавлена от посторонних глаз, хоть за это спасибо духовнику.

Изинтовтой похож на Изинботора, насколько я могу судить по его осунувшейся физиономии. Только где у Старейшины высокомерие, у этого горделивое страдание. Однако не думаю, что симулирует, и правда анемичный вид. Губы совсем белые, глаза с желтизной.

– Здравствуйте, – говорю. – Я целительница с Земли. Рассказывайте, в чем у вас проблема.

Спрашиваю на всякий случай, вдруг целитель отмел какой-нибудь симптом как выдумку, с него станется. Но нет, больной повторяет все то же самое: головокружение, тошнота, слабость, боли в животе, онемение мизинцев. Осматриваю живот. Он вздутый, похоже на опухоль. В сочетании с прочими симптомами получается анемия, а то и вовсе рак. И это очень плохо. То есть это, конечно, всегда плохо, но в данном случае особенно. Во-первых, потому что это одна из тех болезней, о которых целитель ничего не знает, а прочие муданжцы – так и подавно. И я задолбаюсь объяснять. Во-вторых, потому что я вряд ли смогу его вылечить. На Земле-то у нас уже научились, но проблема в том, что для каждой микроразновидности опухолей, которой страдает сотая доля процента онкологических пациентов, разработана своя методика лечения, и, чтобы установить, какая именно подходит именно этому человеку, требуется иногда пара лет постоянного врачебного наблюдения с чуть ли не ежедневными анализами, а при остром заболевании некоторые больные редкими разновидностями и не выживают. У меня же тут и оборудования соответствующего нету, и препаратов, да и вообще, я одна на планету и не онколог, тем более не гематолог. Придется мужика на Землю посылать, а он еще может не согласиться. А чтобы он легально смог попасть на Землю и там лечиться (допустим, у него есть на это деньги, вроде небедный), надо сначала провести комплексный анализ его всего вдоль и поперек, да чтобы результат был заверен двумя врачами разного профиля, причем один из них должен быть инфектологом, а где ж я среди ночи на Муданге инфектолога возьму? А как на Гарнете и других цивилизованных планетах обстоит дело с лечением онкологии, я понятия не имею.

Унылая перспектива, естественно, отразилась на моей физиономии, и целитель тут же все понял. По-своему.

– Надежды нет? – с надрывом спрашивает он.

– Надежда есть всегда. К сожалению, нет гарантии. Мне нужно взять у вас немножко крови, – со вздохом говорю я, предвкушая объяснения. – Если вы опасаетесь, целитель вам подтвердит, что я не использую ее вам во вред…

– Берите, – отмахивается он. – Мне уже хуже не будет.

Ха! Оптимист.

Но мне же лучше. Обтираю руки стерилизующими салфетками (черт же знает, какое у них тут мыло и какая вода). Протираю руку пациента. Беру кровь, достаю портативный анализатор, жду.

В дверь без стука заходит девушка, явно родственница Изинтовтоя.

– Отец будет есть? – спрашивает она непонятно у кого.

Больной выкатывает глаза из-под век и слабо кивает.

– Немножко…

Я тем временем открываю бук и принимаюсь строчить письмо знакомому гематологу. Девушка входит вторично, с подносом. Чтоб этих муданжцев с их манерой входить без стука! Содержимое подноса, однако, не слишком-то соответствует вялому «немножко».

– Вот извольте. – Она ставит небольшую тарелку на тумбочку у кровати, а остальной поднос – перед целителем. – И Белую госпожу уговорите поесть, а то что же она…