Самоубийство. Подготовка
Шрифт:
Кинотеатр "Комсомолец" - из тех стеклянно-бетонных монстров, которые еще в семидесятые годы прошлого века казались настолько же безумно красивыми, сколько безумно унылыми они выглядят сейчас. Вот это уж точно место для прощания - лучше не придумаешь. Ты сам прям как этот кинотеатр - молодой и красивый тогда и обшарпанный, никому не нужный сейчас, прямо лицо эпохи, вернее - два лица двух эпох. У нас в городе было до черта кинотеатров, больше, чем в иной столице (впервые приехав в столицу, я это понял), но таких, как "Комсомолец", двухэтажных, всего два - еще был такой же "Союз", на другом берегу речки.
Вначале зашел на первый этаж, туда, где билетные кассы. Там, у касс, большой зал, как на центральном вокзале - наверное, чтобы поместилась очередь, раньше ведь люди часто в кино ходили, огромные очереди собирались (меня мама вечно посылала за билетами - в "Комсомольце" всегда показывали премьеры, и мама ни одной премьеры не пропускала, а мне от школы было недалеко),
На втором этаже был зрительный зал и буфет. Ни на какое кино я, естественно, не собирался, а попрощаться с кинотеатром решил в буфете. Мне там мама всегда покупала сок и лимонное пирожное. Из пирожных я в детстве кушал только лимонные (пару раз, правда, попробовал заварные с кремом - они тоже ничего, и один раз - пирожное "картошка", редкая дрянь), а сок пил яблочный или березовый. Сок мне мама всегда покупала в гастрономах (она каждый вечер подолгу стояла в очередях, чтобы купить какой-нибудь кусок масла, и это было что-то вроде ее материнского откупа за то, что я был несчастным заложником судьбы - торчал в этих очередях вместе с ней), а сок с пирожным - только здесь, в буфете кинотеатра "Комсомолец". Понимаете, почему я его запомнил? Мы нуждались в деньгах, мама не могла позволить покупать мне пирожное каждый день. Да и вредно оно для здоровья, наверное.
Сейчас я, конечно же, лимонное пирожное себе не заказывал - хотя мыслишка такая крутилась. Я ее отогнал - все равно не съем, пирожных я не ем с тех же лет, что не читаю книжек. Может быть, тут и связь какая-то есть. Вместо этого взял бутылку пива и сел лицом к окну - пил и смотрел на улицу, думая, куда дальше идти. Впрочем, я уже это видел сквозь окно, куда пойти. Полбутылки выпил и пошел, полбутылки с собой забрал.
Там обычная улица, тротуар, ничего особенного, ресторанчик какой-то, кажется, "Майский" называется. Перед рестораном - лужайка, зеленая трава. Вот туда я пошел пиво допивать. Стал там, закурил. Прощался с тротуаром и лужайкой.
Когда в буфете сидел, на втором этаже, и наблюдал улицу через окно, то вспомнил, как однажды мы с мамой и с одним мужиком (мама тогда с ним жила) решили пойти в кино - не помню, кто в тот раз купил билеты - я или, быть может, они, но мы дождались вечера, а потом шли по этой улице, в хорошем настроении, потому что это опять была премьера - кажется, фильма "Ярослав Мудрый". И вот перед самым кинотеатром, как раз возле этой лужайки, мы решили проверить билеты. А вы помните (выражение такое фигуральное, ясно, что помнить то, что черт знает когда было, могут только старожилы) - билеты же раньше были малюсенькие, такие себе бумажные кусочки, их с ленты отрезали, с рулона, как в автобусах кондукторы, легко было потерять. И вот решили мы их напоследок проверить и обнаружили, что билетов нет. Корешки есть, а билетов нет. Если вы меня спросите, какие такие корешки, то я не скажу. Не помню, что за корешки. Помню только, что мама все время повторяла: "Ну вот же, есть корешки, значит, и билеты должны быть", и рылась в сумочке. И, исходя из того, что у нас были эти самые корешки, про которые я напрочь забыл, как они выглядели, и на кой черт они вообще были нужны, мы почему-то решили, что потеряли билеты прямо тут же, на этой лужайке, или на тротуаре. И принялись их искать. Ходили там втроем, высматривали в траве и на земле, чуть ли не на корточки становились. Лазили там кругом, пока не стемнело, и всякое время вышло, чтобы в кино успеть. Помню, что смеялись при этом и не ссорились, что для нас было странно (особенно для мамы), потому что обычно мы часто ссорились и кричали друг на друга. Но здесь мы почему-то смеялись - совершенно не расстроили нас эти пропавшие билеты и то, что мы не попадем на премьеру. "Чудеса", - повторял тот мамин мужик, - "чудеса. Куда же они делись?" "Ну, вот только что же здесь были, в сумочке", - повторяла мама.
– "Ну, вот я только что же проверяла - были. А сейчас нет. А вот же корешки!" А потом мы вернулись домой и нашли билеты на тумбочке у зеркала.
Неподалеку от меня стояла девушка лет двадцати пяти и говорила по мобильнику - с парнем, наверное, своим или с подругой, потому что она все время оглядывалась по сторонам, будто ожидая, что кто-то вот-вот подойдет. Быть может, договорилась пойти с кем-то в кино или в этот ресторан "Майский". И я подумал, что когда мы искали те билеты, мама была ненамного старше этой девушки. "Ей ведь тогда еще тридцати не было", - подумал я.
– "Девчонка совсем. Я сейчас много старше ее тогдашней". "Вот такая она была точно девчонка, как эта, что по мобильнику говорит", - подумал еще, хотя девушка с мобильником совсем не была похожа на мою маму - у мамы были
Я допил пиво, выбросил бутылку в урну и быстро ушел, стараясь при этом не таращиться на девушку с мобильником - она ведь не знала обо всех этих моих реминисценциях и могла смутиться. Так что ушел - попрощался... Повернул к школе - там через дворы нужно пройти.
Школу я никогда не любил, да и одноклассников своих не особенно. Но, будучи человеком, склонным к пустой ностальгии, школьные годы помнил долго, лет до тридцати, потом, слава богу, все постепенно улетучилось - имена, фамилии, почти все; нынче, когда я вдруг слышу слово "школа", то испытываю облегчение от полного отсутствия ассоциативных рядов, и почему-то в голову приходит чей-то стишок: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда. Как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда". Не знаю, в какой связи - стихи из меня, слава богу, не растут, просто школа это такой мусор, похлеще лопухов с одуванчиками. Или наряду с ними - под школой у нас до черта росло тех одуванчиков и лопухов. Наверное, поэтому стишок вспоминаю - ассоциативно, вот все же есть один ряд - с лопухами, но лопухи меня не напрягают.
Один мой приятель, музыкант, как-то сказал...
– вообще-то, меня страшно раздражает это выражение: "один мой приятель как-то сказал". Потому что, например, другой мой приятель (его потом насмерть сбила машина) всегда начинал фразы словами: "Мне один умный человек когда-то сказал..." Меня ужасно бесила эта фраза, потому что лично я никогда в жизни не встречал ни одного умного человека, не говоря уже о том, чтобы они со мной разговаривали. А если и встречал, то говорили они исключительно всякие глупости...
– но здесь я сам вынужден так выразиться, потому что тот музыкант, в самом деле, раз мне сказал: "Какого черта ты слушаешь всю эту старую музыку - "Битлз", "Роллинг Стоунз"? Это же все равно, что рыться в бабушкином сундуке, перебирать старые тряпки". Мне это понравилось, про сундук и тряпки. Если уж "Битлз" и "Роллинг Стоунз" - это старые бабушкины тряпки, то что уже говорить про школу.
Да, туда я и зашел - в лопухи и лебеду. Это возле футбольного поля. Там стал возле железного заборчика, потому что заборчик я помнил - мы там собирались перед школой, на физзарядку, здоровались за руку; пацаны, конечно, не девочки. Это была довольно комичная штука, если поглядеть с высоты времени - когда мы были еще малышами, то просто встречались и говорили друг другу: "Привет", а потом, когда подросли, то стали здороваться, пожимая друг другу руки. Вот так это выглядело со стороны: приходит один, становится возле заборчика, кидает портфель в лопухи, ждет. Приходит второй - здоровается за руку с первым. Потом третий - с первым и вторым. Хуже всего было последнему - ему приходилось пожимать рук двадцать подряд. Странно, что я не помню никого из тех, кому ежедневно пожимал руку в течение многих лет.
Глянул на окна кабинета ботаники - школа стоит буквой "П", и он как бы у этой буквы П" в подбрюшье, на первом этаже - и увидел в окнах много вазонов с цветами, их и раньше было полно - когда я там учился, больше, чем в любом другом кабинете. Ботаника хороший предмет, простой, "пестик" и "тычинка" там две основные философемы. Какая-то противная баба у нас ее вела, ботанику; имени ее, разумеется, не помню, светловолосая, кажется, и вроде как с завивкой мелкими кудряшками, голос такой у нее был скрипучий, как лобзик, все время она это повторяла: "пестик-тычинка, пестик-тычинка". А вазоны на окнах люблю - не то, чтобы я там был какой-то цветовод или поклонник домашнего уюта, я люблю вазоны с цветами в одной единственной ипостаси - когда вижу их в окнах, глядя снаружи, с улицы. Это как-то привязывает меня к непрерывности мироздания, вроде старых разрушенных домов, в которых снаружи видна печь... Не знаю, как объяснить - ну вот, скажем, идете вы по улице, случайно кинете взгляд куда-то вбок, а там дом, и окна, а в окнах - вазоны с цветами, на подоконниках, и вы себе думаете: "А кто-то ходит их поливает каждый день. Живут, значит, там люди, чем-то живут, зачем-то живут". А еще горшки с цветами часто стоят в разных учреждениях - например, в санэпидемстанциях, где женщины всю жизнь работают - приходят девчонками, санитарками, а уходят - пожилыми врачами, на пенсию. И всю жизнь те цветы на окнах поливают. Или там ЖЭК, ОВИР или еще хуже - РОВД. Сидит, скажем, человек на допросе, следователь его допрашивает, а человек смотрит на цветок, что в горшке растет на окне, и думает: "Как жаль, что я не цветок и не поменяюсь с ним местами", надеется, что следователь, раз цветок на окне держит, может оказаться добрым и человечным человеком. Даром, впрочем. Но надежда у него такая есть, с цветами связанная. Вот и я так на них всегда смотрю с улицы - в надежде на что-то неопределенное, что может оправдать существование жизни. Все равно, что подглядывать в женскую баню, когда там пар столбом.