Самой не верится
Шрифт:
В итоге, когда тот самый день наступил и риэлтор позвонила в домофон, установленный на воротах, я смело распахнула дверь. И тут же выпучила от удивления глаза, увидев высокого мужчину, красивого и очень даже стройного. Словно Дэнни Де Вито вдруг превратился на моих глазах в импозантного красавца. Похож был мой будущий квартирант на сатирика Михаила Задорнова, поэтому сразу в моём подсознании отпечаталось, что «точно писатель». Шёл по дорожке будущий жилец и вправду с трудом, но спину держал прямо. Мне понравилось, что он не задавал глупых вопросов, обговорил всё заранее, пообещал, что снимет дом надолго. На том и порешили. Строгим голосом я ему сообщила, что «в случае чего, соседи мне доложат о проблемах».
Хотелось устроить интригу, но чего уж там, ладно. Звали его Егор Андреевич, этого моего квартиранта.
Уехала я с относительно спокойной душой в Москву. Дети – Лена и Рома – к тому времени уже квартиру выбрали, старую – по моей доверенности – продали, въехали в новостройку. Я всё по скайпу неоднократно видела, но всё равно опешила, ступив на порог. Светло, потолки высокие, кухня огромная, три комнаты. Санузлов аж два. Балкон, правда, небольшой, да ну и ладно. Даже номер квартиры мне понравился. Пятьсот одиннадцать. И что самым приятным для меня было – это север Москвы. Мои места. Моё детство рядом, мои друзья школьные. Мы ведь до сих пор общаемся, и даже встречаемся. Моя школьная подруга Любочка сто лет работает в одном и том же магазине. Кто-нибудь из наших нет-нет да и зайдёт к ней, чтобы новости рассказать, от неё услышать что-то интересненькое. У Любочки бывший супруг, хоть и работал водителем на заводе, очень неплохо писал стихи, в связи с чем «заразил» этим делом и жену. Развелись они по причине его нескончаемых романов (поэты – люди влюбчивые), но Любочка от этого ничуть не стала меньше любить поэзию.
Поэтому, узнав, что мой квартирант в калининградском доме – писатель, она мгновенно заинтересовалась, женат ли он. Выяснив, что супруги у писателя нет, взмолилась:
– Анюта, вдруг это судьба? Отвези меня в Калининград, я хочу лицезреть этого поэта.
Услышав, что квартирант – прозаик, сходу отреклась от желаемого:
– Нет, ну ты посмотри на неё! Не могла поэта найти. Прозаик мне не нужен. Будет ещё, как Лев Толстой, ходить небритым и босым.
Потом мы с ней, конечно, похохотали. Мы ведь в душе до сих пор остались девчонками.
Первые три года я не ездила в Калининград, потому что родился Владик. Мой внучок. Моё солнышко. Я не помню, как воспитывала Лену, но получилось хорошо. Не надеясь на авось, в ожидании внука решила подковаться соответствующими знаниями, для чего взяла в библиотеке несколько книг. В интернете, конечно, всё есть. Но, во-первых, кто знает, где там правда, а где вымысел, а во-вторых, я люблю бумажные книги, чтобы в руках держать, чтоб страницы шелестели. И вот странным образом первой книгой среди той стопки, что я водрузила на тумбочку у своей кровати, оказалась тоненькая книжица Бертона Уайта «Первые три года жизни». Наугад открыла её и прочла: «Я никогда не видел избалованного годовалого ребенка, но встречал множество избалованных двухлетних детей». Я мысленно возблагодарила небеса за то, что он мне дал возможность узнать этого автора. С той минуты я твёрдо поставила себе условие: «Первые два года жизни – это фундамент».
В книжке автор говорит, что первые восемь месяцев жизни малыша развитие ребёнка обеспечивает в основном природа. За это время я неплохо подготовилась к воспитанию внука. Посеянное «доброе, мудрое, вечное» в первые годы жизни Владика окупили себя сторицей. Я, конечно, падала от усталости, терпение моё частенько висело на волоске. Но мы всё делали по расписанию, соблюдали гигиену и порядок в вещах, учились этикету и вежливости. Рано? Ничуть. Никогда не рано. Зато потом, то есть теперь, я спокойно могу посвятить время себе,
Не только эта книга стала настольной, но и другие. Мой опыт медсестры был вообще вне конкуренции. А Лена спокойно вышла на работу, едва Владику исполнился год.
Когда Владик подрос и пришло время отдавать его в детсад, мы решили съездить в Калининград, посмотреть, что там и как, хотя Егор Андреевич регулярно плату за аренду перечислял, даже несколько раз снимал на телефон участок и жилище изнутри, демонстрируя то, какой он аккуратист. Учитывая, что аккуратность – это моё неотъемлемое требование к себе и к окружающим, квартиранту я стала доверять, и порой даже, получив от него картинку- поздравление в праздник, тоже в ответ посылала ему открыточку или смайлик. Хотя поначалу думала, что у нас с ним сугубо деловые отношения.
Владику в Калининграде больше всего хотелось поиграть с собаками, но те были ленивыми. Зато мой жилец стал передвигаться намного активнее и легче. Он и тросточку заимел изящную. По участку ходил со старой, а в коридоре, видимо для выходов в город, стояла прямо-таки стильная трость (если можно так сказать про аксессуар для опорно-двигательного аппарата).
Мне понравилось, как квартирант следит за домом. Даже кусты были подстрижены на участке. Он не скрывал, что периодически приглашает клининговую бригаду – они и шторы перестирывают, и плиту отмывают, и стены в ванной. Потому что, как ни три, а одному трудно содержать такой дом в порядке.
Владик увидел у Егора Андреевича книги в кабинете и спросил, все ли эти книги тот сочинил. Услышав, что данные книги написали другие авторы, а пишет Егор Андреевич роман, каковых всего издал семь, Владик потерял интерес:
– А-а-а, понятно, – и убежал во двор. Много это или мало – семь – он пока не знал, в то время для него авторитетом было число «сто».
Мы с внуком и моим квартирантом посетили уйму красивых мест, но Владик из той поездки запомнил немного: синюю крышу, больших собак и дяденьку с палочкой. Рановато было ждать от него впечатлений, для меня же самым главным было, что он не заболел в дороге.
Мы вернулись в Москву и стали жить-поживать, но при этом ждать, что на дом найдётся покупатель. Нам очень хотелось расплатиться с ипотекой, зажить без оглядок на «то нельзя, это не можем позволить», хотелось съездить на море, да и ещё внуков рожать пора было. Егору Андреевичу я, конечно, об этом подробно не рассказывала. Зачем ему знать? Но предупредила, что пришла пора писателю подыскивать другое жильё. Долго я откладывала вопрос, но потом всё же выставила дом на продажу. Егор Андреевич, хоть и загрустил, но виду не показывал, старался бодриться.
Безумно трудно и тяжело далось мне решение о продаже. Зная, сколько сил и здоровья Виктор вложил в строительство дома, я мысленно просила у него прощения за то, что продаю его мечту. Но и держать этот дом для кого-то, не используя возможностей, которые необходимы детям и внуку, я не могла.
Забегая вперед, скажу, что дом продавался аж три года. Это было немыслимо. Расположенный в прекрасном районе, напичканный дорогой мебелью и техникой, оказался «глухарём». Дом приходили иногда смотреть. Сначала чаще, потом всё реже. Я не сдавалась, цену не снижала. Лена работала бухгалтером, хорошо зарабатывала, подрабатывала ещё в двух фирмах, так как было с кем оставить Владика, с бабушкой, то есть со мной. Зять Рома, конечно, в заработке потерял, когда перешёл в министерство с тренерской работы. Но Лена сказала, что так надо. А она у меня мудрая, и я не противилась. Им лучше знать. Денег на взнос за ипотеку хватает, на продукты, одежду, бензин тоже. То, что ничего не копится, – не беда. «Однажды дом точно продадим, и вот тогда шиканём», – мечтали мы.