Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945
Шрифт:
Но почти все летчики, совершавшие эти выдающиеся подвиги, вскоре погибли в боях. Исключением стали, насколько мне известно, лишь я и Нисидзава, но и ему, заслужившему прозвище Дьявол, не удалось дожить до конца войны. Нисидзава погиб в октябре 1944 года над Себу на Филиппинах, не имея возможности произвести ни одного выстрела для своей защиты. Несколько истребителей «хеллкэт» атаковали летевший без сопровождения безоружный транспортный самолет «DС-3», в котором он находился, и сбили его – бесславный конец для выдающегося японского летчика.
В тот вечер мне было приказано явиться к командиру базы, что случалось довольно редко. У капитана Сайто я встретил вызванного к нему лейтенанта Сасаи, здесь же находился заместитель командира Накадзима. Лица обоих офицеров были угрюмыми.
Первым
– Я не раз спрашивал себя, стоит ли сообщать вам эту новость, и делаю это по совету своего заместителя Накадзимы, хотя для меня это неприятная обязанность.
В начале месяца я обратился в Генеральный штаб в Токио с представлением о награждении лейтенанта Сасаи за его успешное командование эскадрильей в боях. В том же представлении я просил отметить выдающиеся достижения Сакаи в боях с противником, благодаря которым, как нам известно, он считается ведущим асом во всем Императорском военно-морском флоте.
Однако я получил отказ на свою просьбу. В Токио не сочли возможным нарушить установленный порядок. Ни разу в нашей истории не существовало живых героев, – подчеркнул Сайто, – и в Токио, по всей видимости, непреклонны в своем желании сохранить все как есть. Они отказались, – с сожалением добавил он, – даже наградить вас медалью или повысить в звании.
Я не решался сообщить вам эти подробности, – заканчивая свою речь, сказал он, – чтобы не вызвать ненужной критики действий нашего Верховного командования. Но вместе с тем для меня очень важно, чтобы вы оба знали, что я, как ваш командир, прекрасно осведомлен о вашей беззаветной преданности и неослабевающем рвении.
Затем слово взял Накадзима:
– В военно-морском флоте всегда существовала традиция – плохая или хорошая, не нам судить, – награждать или присваивать звания только посмертно. Эта традиция, разумеется, мало чем может вас сейчас утешить. Но я считаю, вы должны знать, что капитан Сайто обращался с просьбой о повышении в звании лейтенанта Сасаи и присвоении офицерского звания Сакаи.
Ответ Сасаи не заставил себя ждать:
– У меня нет слов, чтобы выразить свою признательность за ваше внимание и предпринятые усилия. Но должен заметить, что решение Токио не вызывает недовольства ни у меня, ни у Сакаи. У нас нет причин обижаться. По моему мнению, которое я уверен Сакаи разделяет, наши достижения и победы в воздушных боях являются не только нашими. Без прикрывающих нас ведомых и беззаветно преданных нам авиатехников мы не смогли бы ничего сделать. Я доволен отличными действиями своих подчиненных и не вижу необходимости отмечать кого-то в отдельности, но ваш поступок – большая честь для нас.
Сасаи превосходно выразил все то, что я наделся сказать, поэтому я кивнул в знак согласия.
Принятая в военно-морском флоте политика отказа от признания совершенных отдельными военнослужащими подвигов просуществовала до конца войны. Но одно исключение все же было сделано: произошло это уже в марте 1945 года, когда адмирал Соэму Тоёда, командовавший Объединенным флотом, объявил благодарность пилоту 1-го класса Сёити Сугите и мне за выдающееся количество побед в воздушных боях. Но блеск этой награды померк. К тому времени великих летчиков нашего военно-морского флота – Нисидзавы, Оты, Сасаи и других – уже не было в живых.
Глава 20
В течение июня мы сталкивались с постоянно возрастающим количеством вражеских истребителей и бомбардировщиков. Нам сообщили, что противник наращивает свою мощь в воздухе в этом регионе, и отныне нам предстоит усилить действия по обнаружению и уничтожению самолетов противника. Все понимали, что теперь на счету каждый имевшийся в нашем распоряжении истребитель. В районе Порт-Морсби противник расчищал в джунглях места для новых аэродромов.
Возрастала мощь и частота атак наших бомбардировщиков, чьи рейды встречали все более решительное сопротивление истребителей противника. 17 июня двенадцать Зеро, сопровождавших восемнадцать бомбардировщиков в район Порт-Морсби, увели семь поднятых на перехват истребителей и дали бомбардировщикам возможность нанести
24 июня я вернулся в Лаэ после отпуска в Рабауле и уже на следующее утро вылетел в составе ударной группы из двадцати истребителей, получивших приказ атаковать Порт-Морсби. Дело оказалось жарким, я сбил один из одиннадцати уничтоженных в этот день самолетов противника.
На следующее утро из Рабаула в Порт-Морсби вылетели девятнадцать бомбардировщиков в сопровождении одиннадцати истребителей. На перехват были подняты двенадцать самолетов противника, наши Зеро сбили три из них.
Этот налет стал последним в июне. На следующий день вся Новая Гвинея оказалась в зоне проливных дождей. Не только наши аэродромы, но и аэродромы союзников размокли от воды. В апреле, мае и июне наши успехи частично объяснялись отличной летной погодой в дневное время. Теперь же тучи сгущались практически ежедневно, но происходило это, как правило, после трех часов дня, а к этому времени мы уже находились на земле. Вечером начинал дуть шквалистый ветер, не утихавший всю ночь. Для нас это стало скорее благом, чем неудобством, ибо ветер мешал противнику наносить свои регулярные ночные удары, и мы имели возможность спать почти каждую ночь.
С наступлением июля погода резко изменилась. Переставший дуть по ночам ветер лишил нас возможности спать, теперь ночами на усыпанном звездами небе не было ни облачка. Снова начались налеты бомбардировщиков. Почти каждую ночь из темноты был слышен их гул, а потом вниз сыпались бомбы. Самолеты противника летали над аэродромом, сбрасывая бомбы и ведя огонь по своему усмотрению. Мы были беспомощны против этих атак. Даже если бы взлетно-посадочные полосы оказались приспособлены для ночных действий наших истребителей, нам вряд ли удалось бы нанести значительный урон противнику. Поэтому мы оставались на земле и прятались в укрытиях, проклиная американцев. Труднее всего приходилось авиатехникам. Им и раньше приходилось практически круглосуточно трудиться, чтобы поддерживать наше относительно небольшое количество истребителей в боеспособном состоянии. Теперь же, по мере усиления ночных бомбардировок, они лишились возможности урвать даже короткое время для сна.
Особенно мощным оказался налет ранним утром 2 июля. Вой сирен воздушной тревоги разбудил нас перед рассветом. Быстро натянув летные комбинезоны, мы побежали к аэродрому. Едва успев добежать до взлетно-посадочной полосы, мы услышали рев моторов, сопровождаемый грохотом разрывов первых упавших бомб.
Каждый летчик бросился к ближайшему убежищу. Времени бежать в блиндажи не осталось. Мы быстро попрятались в воронках от бомб.
Бомбардировщики были прекрасно видны на фоне звезд. «Митчеллы» и «мародеры» летели на высоте не более 600 футов, языки голубоватого пламени из выхлопных труб вспыхивали в ночном небе каким-то жутковатым сиянием. Но нам, съежившимся в своих воронках, они казались очень красивыми.
Сбросив бомбы, самолеты снизились и с бреющего полета начали обстрел взлетно-посадочной полосы, посылая длинные очереди во все стоящие поблизости строения. Мы снова попрыгали в воронки. Пули сыпались градом на аэродром, но никто из летчиков не был ранен. Вскоре самолеты противника, направившись в дальний конец аэродрома, скрылись. Я выполз из воронки и помчался к командному пункту. Пересекая летное поле, нельзя было терять времени. Наши самолеты остались на земле, и от нового налета противника нас отделяли считаные минуты. Открытая воронка была плохим убежищем под обстрелом с бреющего полета.