Самвэл
Шрифт:
— Ты так обременена делами, милая тетушка, — сказал Саак, — ни я, ни Месроп не хотели бы добавлять тебе новых забот. Мушег — куда менее занятой человек.
Княгиня с самыми ласковыми напутствиями проводила гостей до выхода и заставила дать слово, что до отъезда они повидаются с нею еще раз.
Вернувшись в обезлюдевший зал, она опустилась на тахту и, обхватив руками отяжелевшую голову, стала отчитываться сама перед собою, как сыграла свою роль. Итоги выглядели неутешительно. Роль не удалась в том, как она собиралась сообщить гостям о возвращении мужа: они узнали гораздо больше, чем следовало. Провалился и злой
Самвел пошел проводить Саака и Месропа. Они долго петляли меж двориков, дворов и построек, пока вышли из этого запутанного лабиринта и оказались перед величественным порталом дворца Мушега. Над каменным сводом выступали два высеченных из камня орла с распростертыми крыльями, которые, словно недремлющие духи-хранители, стерегли вход в княжескую цитадель. Князь Васак, отец Мушега, был самым богатым из братьев, и дворец его выделялся в родовом гнезде Мамиконянов своею роскошью. (Кроме Тарона, вотчины всего рода, Васаку принадлежала еще часть обширной области Екегяц, где он основал город, названный по имени своего хозяина Васакакерт).
Гости вошли через главные ворота, прошли по длинной улице, и их взору открылся просторный двор, весь в цветущих кустах и вечнозеленых растениях. Посреди двора бил фонтан; струи воды возносились от мраморного подножия высоко в небо и низвергались обратно, кропя жемчужиной россыпью завитки на голове диковинного обитателя морских пучин, из пасти которого и взлетали они к небесам. Вокруг прозрачного трепещущего зеркала бассейна грациозно расхаживали два павлина. Лепестки цветов осыпались в воду, и легкие всплески струй, относя их к краям бассейна, окаймили его пестрым цветочным венком. Палящие лучи солнца утрачивали свою жгучую силу в этом благоуханном и тенистом эдеме, и круглый год здесь царила вечно цветущая, вечно юная весна.
Мушега они нашли в беседке у фонтана. Он сидел там один и молча наблюдал за двумя полными сил и задора юношами, которые упражнялись поблизости в стрельбе из лука, стараясь сбить стрелою шар, насаженный на высокий шест.
Мушег заметил гостей, поспешил им навстречу и обнялся с Сааком, а затем и с Месропом.
— Видно, княгиня ублажала вас сказочными яствами — долго же вы не могли от стола оторваться, — заметил он со смехом. — Я давно вас дожидаюсь.
Гости вошли в беседку и уселись на плетеных сиденьях. Самвел стал прощаться.
— Уходишь, Самвел? — спросил Мушег.
— Я приду ночью... и попозднее,— отозвался тот и ушел. У входа в беседку сразу встали неотступно следовавшие за Сааком и Месропом телохранители. Им разрешили отойти и отдохнуть где-нибудь на травке: с самого утра эти люди не садились ни на минуту.
Юноши, состязавшиеся в меткости, увидели Саака и Мес-ропа. Они прервали свое веселое соперничество и со всех ног кинулись к беседке. Саак обнял и расцеловал обоих. Один из них был сын Вардана Мамиконяна — Амазасп, другой — сын Ваче Мамиконяна — Артавазд.
Пылкий белокурый юноша лет семнадцати уперся руками в колени Саака и заглянул ему в лицо смеющимися глазами.
— Знаешь, сколько раз Амазасп промазал? Пять из двадцати.
— А ты, хвастунишка? — спросил Саак, забирая в свои ладони его ловкие руки.
— Один раз.
—
Этот кудрявый юноша с живыми блестящими глазами был будущий зять Саака, нареченный его дочери Саакануш. Сам Саак принадлежал по материнской линии к роду Мамиконянов и дочь свою тоже отдавал в род Мамиконянов, в ту же ветвь, к которой принадлежала его мать. Браки между родственниками были тогда обычным явлением в Армении, особенно среди знати. Принято было обручать не только несовершеннолетних, но даже и младенцев; случалось, детей обещали друг другу еще до появления на свет.
— Ну, а теперь бегите, попытайте счастья еще раз, — сказал Саак.
Юноши схватили луки и снова побежали к шесту с шаром на верхушке.
Солнце уже клонилось к закату. Его последние лучи играли во влажной пыли фонтана и всеми цветами радуги ярко переливались в ее белизне. Эти отсветы оживляли мрачный фасад старинного замка.
Мушег встал.
— Пошли, — обратился он к Сааку и Месропу. — Нам есть о чем поговорить.
Они направились в покои Мушега, окна которых были расцвечены радужными переливами заходящего солнца.
Самвел вернулся в свои покои и не знал, что делать дальше. Разные мысли теснились в его голове, смутные замыслы не давали покоя; он терзался этими противоречивыми чувствами и не мог решить, с чего следует начинать и от чего отказаться.
Какое-то время он ходил взад-вперед по приемной, потом перешел в опочивальню, прилег и постарался уснуть, чтобы хоть немного унять растревоженное сердце. Но уснуть не удавалось.
Мать обещала, что сама отберет ему свиту, подобающую князю из рода Мамиконянов, и со всей возможной роскошью отправит его на встречу с отцом. Стало быть, от этих забот и хлопот он избавлен. Но это и стало главной заботой, главным предметом его терзаний. Свита, отобранная матерью, то есть люди, подобранные ею... и ему придется ехать с ними... другими словами, они повезут его... повезут на радость отцу... как разукрашенную золотом и серебром игрушку, — напоказ... показать персидскому войску... чтобы покрасоваться перед персидскими военачальниками... Вот чего добивается его честолюбивая мать!
Но у Самвела были свои планы. Даже не будь у матери таких намерений, он все равно отправился бы встречать отца. Но — со своими людьми. Мог ли он пускаться в путь со спутниками, которых дает ему мать и надзор которых связал бы его по рукам и ногам! Ему нужны были свои люди, на преданность которых можно положиться.
Вчера утром, когда гонец привез горькие вести из Тизбона, у Самвела сразу же родился мрачный замысел... он зрел и становился все определеннее. Чтобы осуществить этот замысел, были нужны рядом преданные помощники.
Но Самвел не стал перечить матери, когда она сказала, что сама подберет свиту: не стал, чтобы не подавать повода для подозрений. Как же теперь примирить непримиримое, как исполнить волю матери и все же достигнуть своих целей? Выхода он не находил. Самвел сжал руками гудевшую от наплыва мыслей голову и закрыл глаза...
В это время мать Самвела, так же обхватив голову руками, тоже лежала на своем ложе, тоже погруженная в размышления.
Было уже совсем темно, когда Юсик вошел в опочивальню с зажженным светильником и разбудил молодого князя. — В чем дело? — протирая глаза, спросил Самвел.