Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII
Шрифт:
Многие из этих экзотических животных продавались как «диковинное мясо» в Boucherie Anglaise (английская мясная лавка) на бульваре Осман, где когда-то промышлял Берти. И, учитывая его любовь ко всему экзотическому, стоит сказать, что он бы наверняка не отказался тайком проникнуть в Париж, чтобы присутствовать на рождественском ужине 1870 года в Caf'e Voisin («Кафе Вуазен»), куда можно было дойти пешком, нагуляв аппетит, из его любимого отеля. Среди деликатесов в тот вечер были консоме из слона, верблюд, «жаренный в английском стиле», кенгуру в собственном соку, вырезка из волка и паштет из антилопы с трюфелями. Все это запивали изысканными винами вроде Mouton Rothschild («Мутон Ротшильд») урожая 1846 года. И Берти, несомненно, принес бы с собой виски и сигары для достойного завершения вечера.
То,
На самом деле на протяжении всей Франко-прусской войны Берти у себя на родине в одиночку сражался со своим прогерманским семейством. В то время как его сестра Вики лоббировала перед королевой интересы свекра, а Виктория вела собственный моральный крестовый поход в надежде, что пуританская Пруссия выбьет из Франции дурь легкомыслия [219] , Берти призывал австрийцев (которые воевали с Пруссией в 1866 году за Шлезвиг-Гольштейн) объединить силы с французами. По крайней мере, об этом шла речь в отчете, отправленном Бисмарку графом Бернсторфом, прусским послом в Лондоне. По его словам, Берти громко публично выразил уверенность в том, что Австрия «собирается вступить в союз с французами, и он надеется, что нам [пруссакам] не поздоровится».
219
Было замечено, что Виктория одобрительно кивала, слушая в Балморале своего любимого проповедника, доктора Нормана Маклеода, который объявил, что Франция «расплачивается за греховность, тщеславие и порочность». В глазах английской королевы прусская осада была священной войной.
Виктория была вынуждена написать Вики, защищая Берти и отрицая эту историю, хотя можно предположить, что она не стеснялась в выражениях в личной беседе со своим недипломатичным сыном.
И это еще не всё. Один из французских друзей-плейбоев Берти, офицер Гастон Жоливе, был захвачен в плен, когда возглавлял кавалерийскую атаку в битве при Седане. Берти пытался ходатайствовать об его освобождении, но прусский посол в Лондоне отказался переслать его письмо.
Берти пошел еще дальше, предложив императрице Евгении убежище в Англии без консультации с матерью или британским правительством. В своем письме, написанном по-французски, всего с одной незначительной грамматической ошибкой [220] ,
220
Возможно, любителям французской грамматики это будет интересно. Берти написал Евгении, что они с Александрой будут рады, если она примет их предложение: «nous serions heureux si vous raccepteriez». Однако глагол «accepteriez» употреблен в условном наклонении (выражая действие, возможное при определенном условии), а здесь следовало бы использовать имперфект, «acceptiez». Ему повезло, что Эжени была испанского происхождения, в противном случае она могла бы отказаться от предложения по грамматическим причинам.
Берти пригласил Евгению поселиться в «нашем загородном доме в Чизвике», имея в виду просторный особняк в неоклассическом стиле, который он арендовал у герцога Девонширского. Это было неслучайное предложение – история дома хранила глубокий французский след, и когда-то под этой крышей проживал еще один французский изгнанник, Вольтер, как и философ Жан-Жак Руссо и первый американский посол во Франции Томас Джефферсон.
Евгения отказалась от гостеприимства Берти, потому что уже договорилась арендовать дом в Чизлхёрсте, в графстве Кент, но такую заботу о свергнутом французском правителе вряд ли можно было назвать мудрым дипломатическим ходом, и парламент обвинил Берти во вмешательстве в международные дела. Ему пришлось каяться перед Викторией, пытаясь убедить ее в том, что он вовсе не настроен «профранцузски», ведь у него так много немецких родственников. «Вряд ли я пошел бы против них», – уверял он. Возможно, но невероятно.
В стремлении подчеркнуть свой нейтралитет Берти заявил, что готов выступить в качестве посредника между воюющими сторонами.
В письме к своей матери он объяснил:
Если бы Берти захотел поехать в Париж, чтобы отведать мяса питомцев зоопарка, это была бы трапеза с риском для жизни. Пруссаки расстреливали каждого (в том числе и четвероногих), кто пытался прорваться сквозь линию оцепления, даже безоружных парижан, которые порой забредали слишком далеко в поисках пищи. Никто не мог войти в город, а выбраться из него можно было только на воздушном шаре, наполненном горячим воздухом. Почти каждый день в небо поднимались воздушные шары, перевозя людей и почту, хотя пассажиры никогда не могли быть уверены в том, где приземлятся. Некоторые падали почти сразу и оказывались в плену у пруссаков, один воздушный шар отнесло аж в Норвегию, другой рухнул в море у берегов Плимута, и однажды произошел совсем уж унизительный прецедент, когда жизненно важный груз опустился в Баварии. Этот воздушный шар перевозил водолазов и их снаряжение (если помните, гидрокостюмы были новинкой Exposition 1867 года). По плану водолазы должны были тайно доставить продукты в Париж по руслу реки Сены, но все закончилось тем, что ценный груз занял место в другой экспозиции – военных трофеев Пруссии.
Париж был надежно лишен как практической, так и моральной поддержки. Но еще труднее, чем населению центра Парижа, приходилось жителям окраин, ныне пригородов, и не только потому, что они были оккупированы пруссаками, их еще регулярно обстреливали парижане. У художника-импрессиониста Камиля Писсарро был дом в Лувесьене, небольшом городке на Сене к западу от Парижа, и ему пришлось бежать в Лондон, оставив в мастерской сотни картин. Вернувшись год спустя, он нашел свой дом целым, но частично преобразованным в прусский сортир. Некоторые из его полотен было изрезаны для использования в качестве (достаточно жесткой) туалетной бумаги, в то время как другие служили подстилками для разделки туш животных. Даже соседи художника поучаствовали в мародерстве, и местные женщины расхаживали в фартуках [221] , скроенных из того, что сегодня могло быть бесценными полотнами.
221
Следует отметить, что в то время во Франции импрессионистов принимали за полоумных хиппи, которые и рисовать-то не умеют. В следующий раз, когда немцы оккупируют эти места, они аккуратно уложат шедевры импрессионизма в контейнеры и отправят Герингу для пополнения его частной коллекции.
Всю самую холодную на памяти живущих зиму Париж сопротивлялся, наконец у пруссаков лопнуло терпение, и в январе 1871 года начался убийственный трехнедельный артобстрел города.
День и ночь прусские военные беспорядочно палили по городу, разрушая дома, школы, больницы и церкви. По нынешним меркам артиллерийская техника все еще была примитивной, поэтому ущерб оказался незначительным, особенно если сравнивать его с бомбардировками в ходе мировых войн, стерших с лица земли многие французские города, но и тех снарядов, что сыпались на Латинский квартал, Люксембургский сад, Монпарнас и Дом инвалидов (последнее пристанище Наполеона Бонапарта), было достаточно, чтобы убедить парижан в бессмысленности дальнейшего сопротивления.
Достигнутое перемирие позволило пруссакам занять Париж. Но только частично – оккупанты захватили небольшой участок города, по обе стороны Елисейских Полей. И очень ненадолго – через пару дней они снова покинули Париж. Такое впечатление, что для пруссаков главной целью этой бутафорской оккупации была возможность пройтись победным кавалерийским маршем через Триумфальную арку вниз по Елисейским Полям.
Парижане выказали вражеским солдатам полное презрение: окна были наглухо закрыты ставнями, магазины не работали, и кордон солдат местной гвардии строго следил за тем, чтобы оккупанты не выходили за пределы своего сектора. Когда группа безоружных пруссаков направилась в Лувр, это вызвало гневный протест общественности, и предполагаемый визит победоносных генералов в Дом инвалидов был отменен.