Самый скандальный развод
Шрифт:
– Вы что-то хотели? – еле сдерживая злость, спросил Влас.
– Знаешь, блин, у хорошего человека не должно быть больших запросов и желания обогатиться. Если, блин, они есть в человеке, это уже, блин, не человек, а сволочь! Если вот заглянуть в историю... Взять, к примеру, блин, древние времена...
– Так вы пришли посмотреть, как мы с женой целуемся? – с сарказмом уточнил Влас.
– Ну, что вы! Я просто... Так... Мимо шел...
– Вот и идите!
– Загвоздочка одна есть, – замялся Лялин супруг. – Я все про хорошего-то человека, блин. Ведь у него, у хорошего-то человека, запросы
Влас дрожащими от ярости руками вытащил портмоне из внутреннего кармана, протянул Афанасию сто рублей и раздраженно проговорил:
– Вот возьмите и передайте остальным, что ни сигарет, ни денег у меня больше нет!
Афоня схватил деньги и помчался на кривых ногах в деревню. Я видела, как он свернул в дом к Задумихе.
– Пошли в поле, – предложил Влас, и мы побрели меж колючек чертополоха и бежево-соломенных гигантских зонтиков-поганок. – Ужасные люди, ужасное место! Как ты тут будешь жить, бедняжка. – Влас обнял меня и снова приник к моим губам, и именно в эту минуту я услышала подозрительный шорох – будто кто-то пробирался к нам, преодолевая репейник и «поганки». Я посмотрела через плечо Власа – никого. Однако треск сухих стеблей только усиливался.
– А чой-то Афоне и сигареты, и стольник, а нам только сигареты? – перед нами на коленках стояли два брата Кисляка. – Так нечестно! – вторил один другому.
Влас обернулся, удивленно посмотрел на них и, совершенно растерявшись, сказал:
– Ну, хорошо, хорошо, я тоже вам сто рублей дам. Только вы с колен-то поднимитесь! Нельзя же доходить до такого унижения, чтобы выклянчивать деньги, падая ниц!
– Они по-другому не могут, – шепнула я.
– Господи, до чего народ довели! – ужаснулся он. – Надо же! В деревнях все еще сохранились пережитки крепостного права!
Довольные тем, что справедливость восстановлена, Кисляки быстро исчезли в зарослях чертополоха, а я рассказала Власу о том, почему они не могли выклянчивать деньги в полный рост, вспомнив историю десятилетней давности, как пьяный Славик Шпунькин, сев за руль единственного уцелевшего в деревне трактора «Беларусь» МТ 3-80, переехал по ногам не менее пьяных, мирно спящих в пшеничном поле братьев Кисляков.
Удивлению Власа не было предела. Как Шпунькин мог переехать сразу четыре ноги? Почему они остались живы? И отчего Славика не посадили?
– Как они могут жить в одной деревне? Ведь этот Шпунькин искалечил им всю жизнь! – недоумевал он.
– Они вообще на одном участке живут, – легкомысленно сказала я.
– Как?
– Славик продал свой дом, а Кисляки пустили его жить к себе в баню. Они все равно ею уж лет десять не пользуются.
– Где ж они моются? – Влас стоял, как будто его пыльным мешком по голове огрели.
– Нигде. Они утверждают, если не мыться вовсе – в жизни не заболеешь, потому что на коже скапливается защитный слой из грязи, и тебя никакая зараза не возьмет. Чем слой толще, тем человек надежнее защищен от всякой хвори.
– О дикий народ! О дикие нравы!
Стоило только произнести ему эти слова, как за высокими зонтиками я рассмотрела приближающуюся шапку-ушанку. На нас надвигался приятель бабки Шуры
– Бежим! – крикнула я, и мы с Власом помчались куда глаза глядят.
Остаток дня мы провели, скрываясь от местных жителей, носясь как очумелые по лесам и полям. Где мы только не прятались! И в высокой сухой траве, и за пышными елями на окраине леса, и в окопе, уцелевшем после Второй мировой войны. Унося ноги от Лепти с Нинтей, я шлепнулась в болото, меня медленно начало засасывать – Влас, вытаскивая меня, споткнулся о корягу и растянулся рядом. Скандальная парочка приближалась, и я подумала о том, что спрятаться от буреломцев можно только двумя способами. Первый – неподвижно лежать и ждать, пока грязно-зеленая трясина не поглотит нас, второй – нырнуть в реку и дышать через соломинку, как в старых фильмах о разведчиках, дожидаясь темноты.
Увидев нас, совершенно беспомощных, Лептя с отчаянием сказал:
– Вечно мы не вовремя! Что с них взять – они ж тонут! – Супруги демонстративно повернулись и побрели обратно, явно разочарованные, что им снова не повезло.
Из болота нам чудом удалось выбраться – с помощью той самой коряги, из-за которой Влас очутился в хлюпающем топком месиве.
Мы хотели было отправиться домой, как метрах в двадцати увидели бабку Шуру – видимо, она хотела попросить у Власа более значительной прибавки к ее мизерной пенсии. И мы, обогнув болото, бросились от нее наутек, все больше удаляясь от Буреломов.
Уже смеркалось, когда мы наконец решили вернуться домой. Шли долго, но когда увидели впереди деревню, у нас открылось второе дыхание. Мы ринулись домой, мечтая побыстрее сменить одежду, привести себя в порядок и напиться горячего чаю.
Вдалеке забелел указатель с названием деревни.
– Почти дома! – весело воскликнула я.
– Машенька, любимая, сколько же нам с тобой пришлось сегодня пережить! – трогательно воскликнул Влас. – А вместе пережитые трудности сближают людей. – И он прямо на дороге принялся целовать меня в щеки с засохшей болотной грязью.
– Смотри! – в ужасе закричала я, читая название деревни. – Загрибиха!
– Что? Как?! Я ничего не понимаю!
– Мы заблудились и пришли в соседнюю деревню! До дома еще три километра пилить!
– Я сейчас же поймаю машину! – решительно проговорил он и протянул руку.
– Кто ж нас таких грязных посадит?! Пошли пешком, – но не успела я это сказать, как перед нами остановился грузовик, Влас о чем-то переговорил с водителем, и тот гаркнул:
– Забирайтесь в кузов, да осторожнее – там куры!
В Буреломы мы явились как две рваные, вымазанные в грязи подушки. Миновав «Гондурас», мы обогнули наш гараж и увидели около дома толпу народа. Толпа поджидала нас.
– Вот они! – крикнул один из братьев Кисляков.
– Что вам от нас нужно? – спросил Влас.
– Как – что? – прохрипела уже порядком подвыпившая Ляля. – Вы недавно поженились, а отметить?!
– Го-орь-ко! – вдруг крикнул Афанасий Шпунькин, и его мгновенно поддержало голосов десять.
– Знаете ли, мне завтра рано утром за руль садиться – так что вашей радости по этому поводу я никак не могу поддержать, – стиснув зубы, проговорил Влас.