Самый завидный подонок
Шрифт:
Он ждет. Я пытаюсь не плакать.
— Ну вот и ответ на этот вопрос, — говорит он. — Отпечаток лба. Вот что я увижу.
Я качаю головой:
— Это не шутка, — шепчу я.
Он обнимает меня, притягивает к своему теплу. Защищая. У меня проскакивает такая мысль, что все, начиная с этого момента, — это мгновение. Думаю, так было всегда.
— Что случилось?
— Я не хотела, чтобы ты знал. Я думала, ты никогда не узнаешь.
— Узнаю что?
Я качаю головой:
— Дело в том, что я знала, что если мы останемся вместе,
— Я не смог бы возненавидеть тебя, Вики.
— Может быть, и нет, — говорю я тихим голосом. — Но ты мог бы возненавидеть Вонду О'Нил. Ты мог бы возненавидеть ее. Ты, наверное, уже ее ненавидишь.
Он сдвигается, говорит ближе к моему уху:
— О чем ты говоришь?
— О Вонде О'Нил? — я отстраняюсь. — Ты не помнишь лгунью Вонду О'Нил? Весь этот грязный скандал восьмилетней давности? Все помнят Вонду О'Нил.
Он изучает мое лицо с отстраненным выражением. Я вижу, когда до него это доходит, потому что он словно видит меня по-новому.
— Подожди…
— Верно, — говорю я.
— Ты Вонда О'Нил.
— Динь-дон, — я говорю это беззаботно, как будто мне это ничего не стоит. Это стоит мне всего.
— И Денни Вудрафф… это был…
— Денни. Обиженная жертва, да. Ложно обвиненный, — говорю я. — Бедный милый мальчик с его светлым будущим, которому угрожала эгоистичная, лживая Вонда.
Я наблюдаю за глазами Генри. Моя кровь бежит быстрее, пока я жду, что он отстранится, из глаз исчезнет привязанность, сотрутся звезды.
Он не убирает руку, но я практически вижу, как крутятся шестеренки в его голове. Шестеренки в его памяти.
— Помнишь? Судебный процесс? Всемирно известная рубашка с майонезом?
— О, точно. Рубашка должна была доказать, что он похитил и… пытался напасть на тебя. Ты сказала, что это сперма, но это был майонез.
— Ага. Это был майонез.
— Это была ты? Подожди… колодец. Ты оказалась в колодце.
— Ты не слишком-то следил за новостями.
— Я учился в колледже.
— Я укрывалась в колодце в рамках своего заговора, чтобы разрушить будущее Денни. Я притворилась, что упала туда. Три дня я находилась там. Чем не лучший способ привлечь внимание средств массовой информации. Это то, чего я хотела с самого начала.
Наступает долгое молчание.
— Так вот что ты собираешься делать? — наконец говорит он. — Разве я не понимаю реальной истории?
Я сжимаю руки в кулаки, чтобы они не дрожали. Странно, но я не хочу рассказывать ему настоящую историю. Легче позволить ему думать о худшем. Потому что я так сильно хочу, чтобы он поверил — так сильно. Я меньше рискую своим сердцем, если не скажу.
— Я думал, ты мне доверяешь, — говорит он.
Я смотрю на него затуманенными глазами.
— Расскажи мне.
Я смотрю на свои туфли на высоком каблуке, темно-бордовые
Будет слишком больно, если ты мне не поверишь.
— Это я, — говорит он таким до боли нежным голосом. — Здесь только ты и я.
И я думаю о том, как мы были с ним в шахте лифта, каким он был потрясающим. И маленький грифон, которого он вырезал для меня. И здания, что он мечтает построить. Он идеалист. В мире людей, стреляющих по мишеням, он стреляет по звездам. Он мастерит мосты из кусочков бечевки.
И вдруг я начинаю говорить.
Я рассказываю ему о вечеринке в старшей школе. Бочка пива, костер, музыка, как обычно. Я побрела прочь, скучая, не настолько пьяная, чтобы думать, что мои друзья-пьяницы смешны.
Вот тогда-то Денни и похитил меня. Он был на несколько лет старше, и уже год как окончил среднюю школу. Он закрыл мне рот своей гигантской рукой и затащил меня в свой багажник. В свой охотничий домик. Я проснулась в ужасе, полуголая, а Денни надвигался на меня.
— Черт, — выдавливает Генри. — Я должен был убить его там.
Мои пальцы смыкаются на его руке.
Он мне верит?
— Не волнуйся, я на самом деле не убью его. Может быть. Что потом? — он притягивает меня к себе еще крепче.
— Я всегда думаю, что именно мой страх перед ним заставил его кончить прямо на мою рубашку вместо того, чтобы перейти к финальному акту. Словно мой ужас возбудил его.
Я чувствую, как он напряжен. Я делаю паузу.
— Продолжай, — говорит он. — Все в порядке. У нас все в порядке.
Я рассказываю ему, как Денни убежал, и я была уверена, что он вернется с топором, чтобы разрубить меня на куски.
— Оставил тебя там.
— Да. И что-то во мне щелкнуло, я начала пытаться развязать узел. Я высвободилась, как раз, когда его ботинки захрустели по гравию снаружи. Я схватила свои трусики и туфли и выбежала через заднюю дверь, шлепая ногами по срезанным веткам. Я едва почувствовала это. Мне просто нужно было сбежать.
— С босыми ногами. Через лес.
— Я почти не почувствовала этого, пока не упала в тот колодец. Он был глубоким, но я только вывихнула правую лодыжку и сломала палец на левой ноге. Могло быть и хуже, но в колодце рос многолетний кустарник, были листья и грязь, и это смягчило мое падение.
Я рассказываю ему о том, как пряталась под листьями на дне колодца, когда Денни заглянул туда с фонариком. Я пряталась даже тогда, когда прошла первая волна поисковиков. Это стало проклятием для меня на суде, что они заглянули в колодец и никого не увидели. Зачем прятаться? Но я была напугана. Я думала, это Денни и его друзья пришли за мной.
Когда все стихло, я действительно попыталась выбраться, но не смогла. Даже без боли от моих травм я не смогла бы. Борта были скользкими и высокими, и держаться было не за что. И было так темно.