Самый жаркий день
Шрифт:
– Это нар, – сказал старый кайсак, подводя ко мне корабль пустыни.
Флегматично жующий что-то верблюд скосил глаз, оценивая новую хозяйку. До сего дня живьем я этих животных не видела, но на картинках у них было по два горба, а Нар мог похвастать только одним, но длинным – во всю спину.
– Здравствуй, Нар! Красивое у тебя имя.
– Это не имя, бикеш[4], – поправил меня старик. – Нар – это сын бактриана и дромедара. Его отец был с двумя горбами, а мать – туркменская с одним. Дети получаются вот такими – сильными и неутомимыми.
– Вы хорошо говорите по-русски, уважаемый.
–
Я не выдержала и рассмеялась. Ничего французского в облике верблюда не было кроме надменного выражения на его харе. Тем больше захотелось узнать, почему этому животному, покрытому клоками шерсти, дали такое имя.
– Жан – по-вашему душа, – пояснил Алмат, не поняв моего веселья.
Однако кличка «Француз» к этому верблюду среди офицеров приклеилась намертво, особенно хохотал генерал Ланжерон, сразу же прибежавший знакомиться с земляком и даже нашедший в его чертах сходство с самим собой.
Само путешествие с самого начала выдалось тяжелым. Я заранее отказалась от юбок и платьев, обрядившись в гусарские рейтузы и пошитый под мундир жакет – все белоснежное. Впрочем, уже к середине первого дня похода мой наряд приобрел раскраску, с которой можно было бы замаскироваться в этой степи. Пыль оставляла на ткани серо-коричневые разводы. Дорога постепенно шла вверх, под ногами и копытами стало попадаться все больше глины, разбиваемой в сухую грязь. Солдаты шли сносно, но офицеры все больше беспокоились, трезво оценивая сугубую невозможность следовать задуманному графику. Казаки переживали за лошадей, и только погонщики верблюдов невозмутимо взирали на творящуюся суету.
Кайсаки вертелись больше вокруг полковника Некрасова, постоянно отправлялись в разные стороны не то с дозорами, не то с иными поручениями. Если в первый день Ланжерон пытался организовать свою разведку, то уже на следующий сдался, отдав все на откуп «интенданту»: русские лошадки оказались не в восторге от Устюрта и с обидой смотрели на хозяев, уведших их из теплых конюшен. А вот низкорослые скакуны обитателей степей, казалось, неудобств и не замечают.
Езда на верблюде оказалась той еще маетой. Его нога вздымается над землей, на мгновение замирает и обрушивается вниз. словно вернулась в детство и катаюсь на качелях, только нельзя сказать няньке: «Хватит!» и бежать вкусно обедать. Поэтому приходится терпеть эту качку целый день, сосредотачиваясь на ощущениях пониже живота. Но представлять, закрыв глаза, мерные движения члена в собственном лоне быстро надоело, тем более что, если не цепляться взглядом за горизонт, начинало тошнить.
С обедом тоже оказалось все не отлично. Питательно – так можно было бы назвать эту кашу.
Настроение портилось, так еще к моей палатке притащился отец Михаил, соизволивший, наконец, лично познакомиться и пообщаться с заблудшей душой.
– Мир тебе, Александра Платоновна.
– И Вам, отче, – буркнула я.
Делить тряпичную спальню выпало с Павловым-Дуровой. Статус штабс-капитана вызывал инкомодите[6] – по статусу мужчина, но по природе – женщина! Размещать его с другими офицерами было бы неудобно, поэтому и приписали Александра
Отца Михаила Павлов боялся, как черт ладана. Священник пока никак не выдал своего отношения к чудачеству кавалерист-девицы, но Александр на понимание не рассчитывал. Был бы манихеем, так еще мог бы оправдаться, а для доброго христианина такие шутки считаются все же бесовским наваждением. Поэтому штабс-капитан «вспомнил» о срочном деле и скрылся в стремительно наступающей ночи.
– Присяду?
Я пожала плечами и показала на свернутое одеяло, на котором только что сидел штабс-капитан. Тусклый огонек костерка освещал на сажень от себя, и лицо священника казалось демоническим в отблесках пламени.
– Избегаешь меня?
– Нет, что Вы.
Говорить с ним мне не хотелось, но когда это останавливало попа.
– Избегаешь. Давай сразу определимся, графиня: я не враг тебе и не наушник. Мое служение – окормлять паству, не более того.
– И не наушничать? – усмехнулась я
– Доклады от меня будут, не без этого, – развел руками отец Михаил. – Но не по твоей части. Хотя начальство мое и ты интересуешь, но не в связи с сим походом.
А вот это интереснее. И что же это за начальство такое? Не Господь же.
Не дождавшись от меня какого-либо вопроса, священник продолжил:
– Миссия моя санкционирована Синодом, самим Михаилом[7]. И это, Александра Платоновна, именно что миссия. От слова «миссионер». Поэтому в твои дела я лезть не собираюсь, и не надо мне того. Как и проповедовать тебе Слово Божие не буду.
– А предыдущий кандидат что же? Он-то первым делом меня анафеме предал. Думала, потребует в монастырь заточить.
Отец Михаил улыбнулся.
– Дионисий умеет произвести впечатление, не спорю. Вот что ты о Церкви нашей знаешь? Не как о вере, а как о… скажем так – государственном институте?
Вопрос застал меня врасплох. Какого-то ответа я дать не могла, так как никогда и не задумывалась об этом. Конечно, как и всякому, мне было известно, что во главе ее стоит Святейший правительствующий синод, что есть храмы, при которых есть настоятели, есть монастыри, некоторые из которых имеют особый статус, но интереса разбираться в чужой епархии у меня никогда не было.
– Вижу, что мало тебе ведомо. Давай поговорим откровенно, графиня. Церковь – это государство в государстве. И ей присущи все недостатки, какие исходят из греховности человеческой. Есть и глупость, есть и стремление властвовать. Самое страшное, когда эти два греха в одном человеке сойдутся. Интриги, – священник поморщился. – Порой пастырь забывает о роли и значимости своей и устремляется к возвеличиванию гордыни.
– А Вы не такой?
– Не такой, – с серьезным видом кивнул отец Михаил. – За мной по юности столько грехов было, что теперь до конца жизни искупать их служением.
Он помолчал и добавил:
– Или брать на себя новые, даже более страшные. Что ж, поделом мне.
Я взглянула на собеседника по-новому. Его откровенность могла быть искренней, могла быть игрой, но разговор стал интереснее. Нет, в самом деле, случается такое, что накуролесивший в молодости вдруг заходился в раскаянии и даже принимал сан. Такие истории не редкость, но, если присмотреться…