Сан Мариона
Шрифт:
– Где сейчас Хармас?
– поднимаясь, спросил Микаэль.
– А он к тебе не заходил? Перед уходом сказал, что зайдет к оружейнику, чтобы показать, как изготовить лук, дальнобойность которого не будет зависеть от силы лучника...
– Такого - не может быть!
– быстро сказал Геро. Раздались нерешительные голоса:
– Конечно, разве стрела летит не от натяжения?
– А натяжение - от мощи стрелка... Это же ясно!
– Кузнец пошутил!
– Кто пошутил? Я пошутил?
– обиделся Аскар.
– Вы сначала дослушайте!.. Хармас сказал, что лук нужно плашмя укрепить на деревянном ложе и устроить натяжной механизм с рычагом... А в рычаге-то и сила!..
– Оп!
– от изумления кто-то громко захлопнул рот.
– А ведь просто!
– А я говорю: баловство это! Если луки будут сами стрелять, мечи сами рубить...
– А щиты сами закрывать...
– Зачем тогда воины? Зачем их тогда и обучать?
– Вот и хорошо! Тогда любой может сравняться с богатырем! Ты сильнее меня, а я тебя саморубным мечом р-рраз!..
– О-о-о!
– озарило вдруг кузнеца.
–
– Аскар, где сейчас Хармас?
– опять спросил Микаэль, забыв, что об этом уже спрашивал.
– Я сам его вчера искал, хотел повозку показать, да не нашел. Может, на торговой площади? Или опять ушел: он как ребенок себя ведет...
Микаэль, не дослушав, торопливо вышел из-под навеса, Геро заспешил следом. Они направились к караван-сараю.
– У него большой лоб и очень светлый взгляд!
– кричал вслед им кузнец.
– Ты узнаешь его по лбу-у!..
Если Хармас и бродил в этот день на торговой площади, то обнаружить его в многолюдстве и толчее базара было равносильно - как говорили леги во множестве летящих в тебя стрел успеть увидеть зеленую. На всякий случай Микаэль и Геро обошли мастерские, спрашивая, не заходил ли к ним человек с большим лбом и светлым взглядом. И никто не удивлялся тому, что они пытаются найти человека по таким скупым приметам, а, подумав, отвечали, что такого у них не было - нет, не было, иначе запомнили б. Взгляды бывают разные, но светлых мало.
– Ах, Геро, - с горечью сказал Микаэль, когда они возвращались обратно, - будь я на месте филаншаха и узнай о появлении в городе Хармаса, я бы приказал немедленно разыскать его и...
Геро, на которого ни повозка, ни новость о луке не произвели особого впечатления - первое его совершенно не интересовало, а второе обидело тем, что уравнивало со слабыми, - сердито и ревниво перебил Микаэля:
– Чем этот Хармас лучше тебя, как уста, что тебя так сильно поразило в нем?
Микаэль остановился, испытующе глянул на юношу, спросил:
– Ты догадываешься, зачем отец посылал тебя в город?
– Нет, - признался Геро.
– Отец хотел, чтобы я увидел как можно больше...
– Попробую тебе объяснить, почему, будь я филаншахом, приказал бы оказать содействие Хармасу. Дело в том, Геро, что, сколько помню, я всегда ковал оружие... И даже в тот день, когда на наше селище напали хазары, не оставил начатой работы. Огонь в горне пылал так сильно!.. И отец не покинул меня... Брось я меч, беды бы не случилось!
– Какой меч, домисто? Ты не рассказывал об этом!
– Неприятно вспоминать о собственной глупости, Геро, но как-нибудь расскажу... Я люблю свою работу и старюсь ее хорошо выполнять. Но мои знания, Геро, перешли ко мне от отца или других людей. Если я и придумывал что-либо, то самое незначительное... И мне никогда не приходило в голову, что лук можно, оказывается, укрепить на ложе! Человек, способный увидеть в обыкновенном необыкновенное - великий мудрец! Бусснар как-то рассказывал о греке Архимеде, прославившем город Сиракузы. Хармас мог бы стать славой Дербента! Таких людей очень и очень мало... Много ли ты видел в городе людей, придумавших нечто новое? Но я вижу, тебе скучно слушать это?
– Да, скучно, ты прав, домисто, лучше расскажи о своей родине и какая с вами случилась беда. Ты ни разу не говорил, сколько до вас дней пути и по каким землям придется проезжать.
– Мысль выполнить обещание, данное утром Микаэлю, крепко засела в голове Геро, не давала покоя.
Микаэль почему-то вздохнул, как после трудной работы, сказал:
– Вседержитель посылает таких как Хармас на землю в особенное время, но, боюсь, Хармаса здесь встретит равнодушие. Сядем-ка вот на эту скамеечку.
– И, когда они уселись, он продолжил: - Тебе, Геро, надо непременно научиться понимать рисунки, на которых изображены пути, особенно знать расстояния, помнить дороги, реки, переправы через них, где какая местность, где хорошие травостои...
– Мне об этом говорил отец, - согласно кивнул юноша и оживился: это было то, чем он займется с удовольствием в любое время.
– Он мне уже рассказывал о дорогах на юг! Теперь твоя очередь поведать о путях на север! Но меня уже не интересуют великаны, льды, небесные костры...
– Ты быстро взрослеешь, Геро, - улыбнулся в бороду Микаэля.
– Тогда смотри, - он сапогом расчистил перед собой место, обнажив черноту земли, острием палочки провел извилистую черту, длиной в локоть, изогнув ее вверху, - это берег нашего моря. Дербент находится здесь, - он ткнул палочкой в середину черты.
– Пеший дневной переход равен примерно пяти фарсахам, конный - восьми... От Дербента до этого места, - Микаэль показал на вершину черты, - примерно одиннадцать - двенадцать конных дневных переходов. Дальше берег уходит вправо, противу солнца, то есть на восток. В месте изгиба в море впадает огромная река, которую тюрки именуют Итиль, она течет с севера... Семендер - столица хазар - в двух конных переходах от Дербента, - Микаэль отметил, где Семендер.
– А после трех дней пути на север горы уходят влево, образуя долину, она плоская, как стол. Вот здесь обильные травостои, и я слыхал, в этих местах можно все лето кормить сотни тысяч коней. По долине течет река, которую хазары зовут Те-ре-це [Терек], она быстра и мутна, но переправиться через нее не трудно... Это все земли хазарских племен...
– Микаэль чертил, показывал, Геро слушал, затаив дыхание.
– Слева от хазар, в предгорьях, живут аланы - народ, чуждый хазарам, - многочисленный, воинственный. Аланы не знают ничьей власти, кроме власти своих князей, у них много хороших оружейников, они тоже пасут стада. Этот народ постоянно
Чтобы отвлечь друга отца от грустных воспоминаний, Геро спросил:
– Домисто, а что такое ис-ба? И зачем делались зарубки на столбе?
– Изба - это жилье с печью. А зарубки - чтобы время знать: в какой день пахать, в какой - сеять, в какой - зимы ждать или праздник проводить. В самую светлую летнюю ночь у нас праздник был... Девушки венки плели, по реке их пускали - гадали! А в день, когда зиму встречать, парни и девушки вечерами по избам ходили, песни пели, плясали, а им за это пироги, дичину выносили... А как зиму провожали! Хозяйки блины пекут, молодежь на санках с горы катается! Масленица!.. Эх, я мало веселился, Геро, - печально вздохнул Микаэль, - больше по болотам бродил, руду искал. Мечтал такую руду найти, из которой бы можно было необычный меч выковать! Который бы любую броню пробивал! Однажды мне и покажись, что я такую руду нашел. Домой принес, молотом измельчил, большой костер развел - чтобы из руды примеси выжечь. А отец, как сейчас помню, подошел ко мне и говорит: "Не успеешь, сыно!" Я спросил: "Почему?" А он и говорит: "Посмотри, небо-то какое..." Я глянул, небо черное, и день кажется вечером, хоть солнце еще не село. Отец и объяснил - он ведун был, будущее мог предсказывать - это степь горит от засухи великой. Я удивился: до степи-то эвон сколько! А отец сказал: "Увлечен ты слишком своим мечом, ничего вокруг не замечаешь, степь-то уже пятнадцать дней горит, я пятнадцать зарубок сделал после того как небо дымной тучей заволокло! Боюсь, нагрянут к нам нежданные гости!" К нам вороги-то степные и раньше приходили, но редко и осенью, непременно, когда урожай собран, рыба засолена, дичина и мед припасены, кожи выдублены, а скот жир нагулял. Я и возрази - если и объявятся, какая им сейчас прибыль, ведь весна на дворе. Отец грустно так сказал: "Одна беда порождает другую, сыно!.. Если новые степняки пришли в предлесье, им обязательно разведать нужно, где наши грады стоят... Так что не успеешь, сыно, чует мое сердце, ноет, как перед непогодой". Какое там не успеешь! Я упрямый был. Руду обжег, крицу вытопил, поковку добрую сделал. За несколько дней управился. Начал меч ковать... всю ночь, помню, ковал. Изготовил, закалил меч, начал над ним наговор читать... А тут и степняки объявились. Родитель-то прав был, я ничего вокруг не замечал. Он родичей предупредил, чтобы из селища ушли, а сам остался, не захотел меня покинуть. Видно, уж знал: чему быть, того не миновать. Ворвались хазары в селище, начали по избам шарить. А то, что это хазары были, то я теперь точно знаю. Видно, племя у них отбилось от орды. Я с Рогаем разговаривал, он мне и объяснил: мол, берсилы в тех краях оставались зим тридцать назад, несколько лет кочевали, а потом пожар случился, они к своим ушли. Рогай говорил, что теперь племя берсилов большую власть в каганате взяло и каган ихний Турксанф из рода берсилов - Ашины называются. А часть этого племени сейчас возле реки Озень кочует... Может, те самые, что к нам приходили? Эх, встретить бы того хазарина! Предводителя ихнего! Отец мой добрую зарубку на его лице оставил! Теперь кровник он мой: смерть отца на нем!..
– Какой он из себя, домисто?
– Я б его сразу узнал!
– помолчав, мрачно отозвался Микаэль.
– Такого да не узнать! Взгляд, как у оскалившегося волка... Глаза красные, словно у грифа... Богатырь он, как и твой отец...
– Славянин тяжело поднялся, не заметив, наступил ногой на рисунок.
– Да, сон я сегодня видел, Геро, тоскует душа родителя. И моя... Вот почему я принял христианство, мальчик. Если уж в этой жизни домой не вернусь, так хоть после смерти! Если есть рай, то этот рай, мне кажется, должен быть похож на родину детства! Другого рая ни от Бога, ни от людей мне не нужно!..