Сан Мариона

Соловьев Александр

– Ты не понял, что я сказал, Зурган, я больше не буду петь ни кагану, ни военным вождям, ни простым воинам!

– Почему?
– быстро спросил грузный старик, уставившись в бледное лицо певца.

– Ты видел когда-нибудь человека, который не оставляет следов, даже если идет по влажному морскому песку?
– вместо ответа спросил Суграй.

Воины суеверно переглянулись. При упоминании к ночи нечистой силы требовалось три раза кряду сплюнуть через левое плечо в сторону заката, что все четверо поспешно и сделали. Са-Адер боязливо оглянулся на чернеющие кусты Тамариска, на всякий случай подвинул к себе лежащий на кошме заговоренный меч.

–

Подбросьте-ка хворосту в костер, - велел Зурган. Затрещал, разгораясь с новой силой, костер. Высоко взметнулось пламя, унося в поднебесье искры.

– Не бойтесь, - тихо сказал Суграй, - человек, которого я встретил, не был оборотнем...

– Они принимают разные обличья!
– живо проскрипел Бачо.
– Однажды в больших предгорьях на земле ясов на нас с Чиндой напал в ночном ущелье оборотень. Он налетал огненным грифом, кидался косматой зубастой старухой, потом обернулся огромным волком. Мы дрались всю ночь, а утром нашли его по кровавому следу и убили. Да, по следу...
– Бачо почесал спину сначала себе, потом брату и озадаченно буркнул; - Гм, значит, и нечистая сила оставляет след, так кто же тогда тот, кого ты встретил? Ответь-ка!

– Я не знаю...
– Суграй смотрел в сторону моря, длинные бледные пальцы его, охватывающие гриф шуаза, шевелились, и струны приглушенно рокотали.
– Но увидев его, я сразу понял, что это необыкновенный человек: ни одна земная страсть не искажала черт его лица... он был спокоен... он был спокоен и благороден как мудрец, лишенный нечистых помыслов и страха. И это меня поразило. Я же видел, о, как много я видел, но молчал! Я видел, как похотью разгораются ваши глаза при взгляде на девушек, как багровеете вы от алчности при дележе добычи, как угодливы и подобострастны перед тысячником, как жестоки с пленниками, грубы от сознания безнаказанности, надменны от чувства превосходства! О, Тенгри, что внушаешь ты детям своим? Я презираю тебя!

– Эй! Жалкий ублюдок, помесь осла и верблюда! Ответь-ка кого ты презираешь?!
– проревел из темноты хмельной голос.

Воины, онемевшие от возгласа певца, вздрогнули, когда раздался устрашающий, донесшийся будто бы с неба голос. С треском ломая кусты тамариска, в пространство, освещенное костром, храпя, грызя удила, вступил вороной жеребец, на котором восседал тысячник Урсулларх. Жеребец раздувал ноздри, косил огненным взглядом, приседал, сдерживаемой могучей рукой. Воины дружно вскочили на ноги. Чинда и Бачо придержали жеребца. Военный вождь рода хазар грузно спрыгнул на землю, широко расставляя ноги и руки, подошел к спокойному Суграю. Тот не попятился, не опустил глаза. Обнаженная мускулистая рука Урсулларха коснулась рукояти меча.

– О-ю-ю! О-о, ты навестил меня, мой Урсулларх-непобедимый, ты пришел взглянуть на своего учителя! О-ю-ю!
– вдруг пронзительно провыл старик Зурган, припадая к широкому плечу вождя лохматой седой головой. Урсулларх гневно обернулся, передернул плечами, но Зурган цепко держал его, не умолкая, вопил:

– Ю-ю, ты приехал к моему костру, вспомнив, как я тебя во вторую твою от рождения весну сажал на лошадь, и ты хватался ручонками за гриву и визжал от радости и страха. А помнишь, как мы мчались по стране русов, в дремучих лесах, и встретили старика-колдуна?.. Я спас тебя тогда от меча руса и от гнева твоего отца! Ты, конечно, не забыл мой мальчик, как везде и всегда оберегал тебя старый ворчливый Зурган! Ты не забыл и навестил меня, спасибо, да благословит тебя твой покойный отец, самой справедливый человек во вселенной! О-ю-ю!..

– Ну, хватит, прекрати, у мня в ушах звенит от твоего визга, старый болтун!
– проворчал богатырь-берсил и, отвернувшись от Суграя, подошел к костру, грузно опустился на кошму; рядом с ним, придерживаясь за его плечо и радостно всхлипывая, опустился Зурган. Отдуваясь, берсил устремил прищуренный взгляд на костер, провел огромной ладонью по лицу, поглаживая багровый шрам, пробормотал: - Тот колдун-рус оставил о себе память, как я могу забыть?
– И оживился: - У-ю-ю, Зурган, а помнишь, как мы в той стране Русии убили девушек, приняв их за парней? Ц-ц-ц, как я жалел, когда разглядел в пазухах длинных рубах косы... ц-ц, русы все носят длинные рубахи и штаны, именуемые порт-ки...

– Да, да, ты ничего не забыл, непобедимый!
– ласково поглаживал богатыря по плечу хитрый Зурган, косясь на певца, делая знаки, чтобы тот удалился.
– После схватки с колдуном мы догадались, что у руса был волшебный меч. Разве простой меч мог оставить на твоем лице столь страшный след!

– Хар-ра!
– пробурчал Урсулларх.
– Тогда мы захватили сына старика прямо в его кузнице...

– Когда он ковал этот волшебный меч...

– Хар-ра!
– Урсулларх похлопал по своим ножнам.
– Вот он, тот меч!

– Сына колдуна ты продал аланам, - напомнил Зурган.

– Тогда я был молод и глуп, - нахмурился берсил, - тогда я думал, на что мне кузнец, когда я могу отнять у яса, руса, алана, албана, ха-ха-ха, любое оружие! Гм, разве я мог знать, что оружия всегда не хватает! Как и золота!

Чинда и Бачо, привязав жеребца, уселись на корточки в почтительном отдалении, к ним присоединился и Безухий, и все трое, сами того не сознавая, принялись старательно исполнять то, что испокон веков делали низшие в присутствии высшего: напряженно ловили каждое его слово, подобострастно хихикали, когда он улыбался, хмурились, если он хмурился.

А Суграй брел в темноте ночи к берегу моря, где, как ему показалось, он в призрачном свете зеленого всполоха видел мелькнувший плащ странника. Потрясенный первой встречей, Суграй забыл спросить у странника, из какой же тот прибыл страны.

Медленно плыла над долиной ночь, медленно остывала нагретая солнцем земля, и так же медленно поворачивался меж искрящихся звезд далекий небесный ковш. Там, на небесной равнине, бессмертные не спешили утолить жажду: столь велико их райское блаженство, что вечность кажется им мигом. Вот почему из невообразимо далекого далека земные хлопоты и страсти представляются мелкой суетой. У каждого своя мера.

А возле земного костра вспоминали и вспоминали. Разгорячась и увлекшись, Зурган хлопал по плечу тысячника, а тот, разнежившись, обнимал учителя своего, ибо нет ничего сладостнее для старика, чем вспоминать о молодости, а для зрелого - еще раз пережить преодоленное.

29. ИМ БЫЛО О ЧЕМ ВСПОМИНАТЬ...

Уже много дней хазары убегали от степного пожара, бросая овец, медлительный скот, повозки, пересаживая на коней женщин и детей, но случалось, пожар, догоняя, опалял их лица. Хазары бежали из приитильской степи и, выбрав случайное направление, уже не могли свернуть с пути, потому мчались на север. И только переплыв огромную как морской залив реку, смогли остановиться, отдышаться, оглядеться. Позади них, за рекой, лежала черная пустыня. Впереди было неизведанное. И тогда Уллар, отец Урсулларха, после вечернего совета старейшин сказал сыну: