Сандаловое дерево
Шрифт:
— Может, да, может, нет. Но не нужно желать того, чего нет, верно? Желать — значит страдать. Лишь принимая все как есть, мы находим гармонию.
— Разумеется. — Я задержала взгляд несколько дольше, чем того позволяли правила приличия, на лице этого философа, торгующего привозным печеньем. Лишь принимая все как есть, мы находим гармонию? Над этим стоит поразмыслить. Но в тот момент я не была готова отказаться от обследования сандалового дерева, поэтому спросила: — У вас есть какие-нибудь лестницы?
— Нету, госпожа, но могу раздобыть.
— Отлично. Как скоро?
И вновь оно — это ужасное покачивание
— Очень скоро, госпожа.
— Гм… За пару дней или за пару недель?
— О да. — Кивок. — Всего за несколько дней.
Я хотела спросить, за сколько именно, но вспомнила женщину в абрикосовом сари, которая сказала, что церковь будет закрыта весь день, но велела приходить через два часа.
— Хорошо, — сказала я. — Закажите, пожалуйста, лестницу и пришлите мне на дом, как только ее доставят.
Я подписала долговую расписку, и Маниш заулыбался. Когда я села на велосипед, он крикнул:
— Езжайте помедленнее, госпожа.
После чего улыбнулся еще шире и помахал мне рукой.
Я помахала в ответ, подумав, до чего же сильно Маниш напоминает Рашми. У него был небольшой дом по соседству с магазином и целый выводок детей — даже и не знаю, сколько их, — но ему удавалось их прокормить, и, казалось, этого ему достаточно. Теперь с ним будет жить его не самая приятная, судя по всему, теща, а он все равно улыбался. Как и Рашми, он не питал больших надежд и со многим был готов примириться. Возможно, я смогу научиться у этих людей смирению. Они смирялись даже с устроенными не по их желаниями браками. Девяносто пять процентов свадеб в Индии устроены родителями, и однако же в этой стране самый низкий процент разводов в мире. Жизнь мимолетна, так почему бы не принимать все как эфемерное и не стараться прожить каждый ее день наилучшим образом. Быть может, мне и не стоило надеяться, что романтическая любовь продлится вечно. Быть может, неразумно было ожидать, что Мартин вернется с войны и мы начнем все с того места, где остановились. Быть может, мы оба станем счастливее, если я смогу принять произошедшую в нем перемену.
Глава 22
Западная, не приправленная специями пища манила меня, как успокоительный оазис манит путника в раскаленной пустыне, и я знала, что Мартин оценит это отступление от жгучих соусов, какими бы аутентичными они там ни были. Я накрыла в столовой, воспользовавшись посудой, что перешла к нам вместе с домом, — розенталевским фарфором с голубым цветочным узором и тяжелым уотерфордовским хрусталем — ни тот ни другой в Чикаго мы себе позволить не могли. Я покрутила в руках бокал, любуясь радужными гранями, затем вышла в сад, чтобы срезать красных маков для кувшина. Цветы выглядели трепетно живыми между степенными старинными подсвечниками, и этот причудливый эффект вызвал у меня невольную улыбку. Терпимость оказалась вполне достижимой.
Хабиб пришел, когда я уже заканчивала накрывать стол. Увидев в кухне бараньи отбивные и горох, он нахмурился и застыл на месте. Я принялась сама разгружать его корзину.
— Займитесь ужином. А я тут готовлю кое-что для гостя.
Хабиб рассчитывал на заработок, и было бы жестоко лишать его этих денег. Он отодвинул мясо в сторону и принялся нарезать лук — похоже, любое индийское блюдо начинается с нарезки лука, — а я наблюдала, как он крошит,
— О, мистер Митчелл не любит баклажаны.
— Конечно-конечно, госпожа. Баклажан — бесполезный овощ.
— Что?
— Простите, это моя оплошность. Я его уберу. Торговцам не следует продавать такие бесполезные овощи, не так ли?
— Но вчера вечером вы говорили, что баклажан — король овощей.
Хабиб посмотрел на меня с жалостью — ну как можно не понимать очевидное.
— Госпожа, — сказал он, — я работаю на вас, а не на баклажан. Какая мне польза от того, что я буду спорить с вами и соглашаться с баклажаном?
Хабиб вернул баклажан в корзину, а я увидела, как сгибается бамбуковый прут.
Джеймс Уокер позвонил в дверь, когда я ставила на плиту картошку. Я вытерла о передник руки и поспешила впустить гостя. Казалось, этот здоровяк заполнил собой весь дверной проем, и я, к своему удивлению, вдруг поняла, что очень рада его видеть — в Индии мне было одиноко. Уокер вручил мне упаковку из шести бутылок пива «Кингфишер», и я, не удержавшись, мельком взглянула на открытую бутылку бургундского, которую оставила подышать на буфете. Он проследовал за мной в кухню, где я поставила пиво в деревянный холодильник и добавила огня под картошкой.
Заглянув в кастрюлю, Уокер сказал:
— В краю душистого риса варите картошку?
Я приняла его удивление за комплимент. Он приподнял крышку над той из кастрюль, где варилось карри Хабиба, вдохнул пикантный дух и, прикрыв глаза, замурлыкал от удовольствия. Уж не просчиталась ли я? Гость — англичанин. Не должен ли он быть помешан на ростбифах, рыбе, жареном картофеле, мягком горохе, стейках и пирогах с мясом, копченой селедке и сосисках? Верна показывала мне библию мемсаиб, «Настольную книгу индийской домохозяйки и стряпухи», и в ней не было ни одного индийского рецепта. Может быть, Джеймс Уокер представляет собой своего рода кулинарное отклонение?
Ну конечно же! Ведь он провел в Индии почти двадцать лет! Слава богу, что я не отказалась сегодня от карри!
— Как насчет скотча?
Уокер взглянул на холодильник:
— А местное пиво вы пробовали?
Я открыла две бутылки, и Уокер взял одну за горлышко:
— Стакан даже не ищите. И так сойдет.
Он легонько стукнул своей бутылкой о мою и сделал большой глоток. Я тоже пригубила и нашла богатый, насыщенный вкус неожиданно приятным. Отличный контрапункт, сказала я себе, для острого карри.
Билли с шумным причмокиванием хлебал за столом чечевичную похлебку. Рис он ел, как его научила Рашми, — скатывал в небольшие шарики и запихивал в рот. Про себя я отметила, что позднее нужно будет поговорить с ним об этом.
— Ну что, маленький сахиб, хинди еще не выучил? — спросил Уокер.
— А мне и не надо, — степенно промолвил Билли. — Мама всех научит английскому.
Я улыбнулась сыну.
— Не всех, милый.
Уокер положил руку ему на плечо:
— Я не выучить ли нам пару новых слов из хинди?