Санджар Непобедимый

Шевердин Михаил Иванович

— Как же мы попадем в кишлак?

— А зачем вам туда?

— Дело есть.

— Не ездите вы туда. Люди вы хорошие…

— А что с нами случится!? — с деланным смехом сказал Джалалов. — Там люди, и мы люди.

— Так–то оно так, только… — старик замолчал. Он напряженно думал.

— Там будут выбирать казия?

— Будут.

— Вот мы и едем туда посмотреть.

Голос старика внезапно снизился до шепота.

— Шахабуддин — хитрая лиса с масляными речами, а Черная борода — такая же лиса, только черная. Белая собака, черная собака — все равно собака.

Вы хоть приехали с Шахабуддином, но я сразу увидел — вы не его люди. Вы не кричите, не деретесь, не шарите по углам. Вы не джигиты курбаши. Верно?

— Чего ты хочешь, царь всех хитрецов? — недовольно пробурчал Курбан. — Что, у нас на лицах печать приложена, что ты можешь по одному нашему виду определить наши намерения? А вот ты и ошибся. Мы воины ислама и едем охранять от большевиков спокойствие выборов. Великий парваначи повелел, чтобы избрали на глазах Советской власти достойного человека, угодного аллаху…

— Хорошо, пусть будет по–вашему, только вот что, — и старик быстро–быстро зашептал: — Когда вы с другом приедете в кишлак, не останавливайтесь ни у костров, ни у мечети. Проезжайте до конца улицы. По правую руку будет небольшой карагач на берегу сухого водоема, а подле домишко. Покличьте мастера. Там арычный мастер Иса живет. Скажите, что я послал. Он все расскажет. Пошли!

— Как? Ночью через реку?

— Пошли, не бойтесь… Садитесь на лошадей. Когда проехали через камыши и лошади зашлепали по воде, старик, ехавший впереди, вдруг захихикал.

— Чего ты? — спросил Джалалов.

— А Шахабуддин сидит, говорит «бож–же» и пьет чай…

Как переехали через реку, разлившуюся широко по пойме, как старик нашел брод в полной темноте, ни Джалалов, ни Курбан не могли понять. Река ворчала и ревела, ноги купались в ледяной воде, брызги летели в лицо. Курбан и Джалалов старались не смотреть в воду. Начинала кружиться голова. Тошнота подступала к горлу. Появилось противное ощущение беспомощности.

И все же, когда раздался голос старика «Приехали», Джалалов и Курбан испытали легкое чувство разочарования. Опасность как будто была большой, а на самом деле ничего особенного не случилось. Как сквозь сон, донеслись слова:

— А вода больше, чем я думал. Ну, поезжайте, только не задерживайтесь у костров.

Стало светлее. Откуда–то из–за выступивших на небе черных зубцов гор медленно струился неясный свет. Было видно, как лошадь перевозчика медленно вступила в поток и белые бурунчики заметались около ее ног.

Из–за гор поднималась луна. Вода в реке засияла множеством мелких серебяных монет. Зачернел далекий противоположный берег и стало видно, что Сурхан разлился широко и превратился в могучую реку. Напрасно напрягая зрение, Джалалов и Курбан искали на блестящей поверхности вод старика, он исчез…

Потянуло холодом. Курбан сказал со вздохом:

— Поехали, брат!

Лошади, скрежеща копытами по гальке, начали подниматься на высокий обрыв. На боках их в лунных лучах поблескивали капли воды. Фантастические тени падали на пустынную дорогу. За низким дувалом в саду горел огонь. Доносилось жалобное тренькание дутара. Неумелые

руки безуспешно пытались исполнить старинную мелодию. По–видимому, топот копыт привлек внимание игрока. Чей–то голос спросил:

— Эй, откуда?

Всадники промолчали, подгоняя лошадей.

— Эй!

— Черт бы его побрал, — вполголоса заметил Джалалов, — вот навязался!

Тот же голос раздался совсем близко. Видимо, человек запыхался от быстрого бега.

— Вы из–за реки? — Он вынырнул из–за ограды и подскочил к лошадям.

— Да.

— Салом алейкум!

— Валейкум ассалом!

— Вы были за рекой?

— Да.

— Там одного человека не видели?

— Какого человека?

— Уважаемого, почтенного, толстого Шахабуддина–кази.

— Нет, — соврал Курбан, — видели непочтенного, худого, как арбяной гвоздь, не Шахабуддина, не казия.

— А–а, — разочарованно протянул человек, — а ведь в Сурхане воды много.

— Болыие, чем нужно.

— Ну значит Шахабуддин не приедет. Пойду спать…

Человек повернулся и ушел в сад. Без всяких помех всадники добрались до хижины у одного карагача. Арычный мастер оказался словоохотливым и добродушным локайцем. Хлопоча около очага, он так и сыпал словами, стараясь рассказать о кишлачных новостях как можно быстрее.

— Тут люди со всех сторон съезжаются — смущенно говорил он, — как бы кто–нибудь не подъехал. Хорошо, если друг приедет, а то бог знает! Разные тут люди в нашем кишлаке. — Он подсел на рваный пропыленный палас к гостям и доверительно зашептал: — Дела Шахабуддина затруднительны. Все сильные и знатные от него отвернулись. Черную бороду тоже многие не хотят. Баи боятся, что совсем большевиком станет… Да, да, этого кровопийцу тут другом Советов хотят прославить. Он им не подходит. За него и тридцать голосов не наберут. Вот тут одну птичку–невеличку нашли. И умен, и в галифе ходит, и «да здравствует» кричит, а сам сынок сарыджуйского бека, и духовенство ему помощь обещало.

— Откуда вы знаете? — удивился Курбан.

— Я все знаю, — сказал мастер, и хитрые его глазки сузились.

— А дехкане, что скажут дехкане? — раздраженно проговорил Джалалов.

Арычный мастер даже удивился:

— Дехкане? Они скажут: «хоп!»

— Где же ваш Союз бедноты?

— Союз?.. Есть. Только басмачи предупредили: «Кто в союз малоземельных дехкан войдет, тот — большевик, а большевикам — смерть!»

— Вот что, — твердо заявил Джалалов, — кого можно собрать из верных людей?

Мастер колебался.

— Чего вы боитесь? — сказал Курбан. — Или баи окончательно вам проели печенку?

— Боимся? Конечно, боимся. У нас очень плохо в кишлаке, — чистосердечно признался мастер. — Если бы мы были сами, одни, мы бы сделали как нужно. И Шахабуддин, и Черная борода, и этот, что в галифе ходит, убрались бы из нашего кишлака с мокрыми хвостами, но…

— Ну, в чем же дело?

Глаза мастера забегали. Он вскочил, подошел к двери, приоткрыл ее и долго прислушивался. Потом вышел во двор. Шаркающие шаги его были слышны отчетливо. Видимо, он дошел до ворот и вернулся.