Санджар Непобедимый
Шрифт:
Не поворачивая головы, Кошуба уголками глаз примечал, как басмачи нетерпеливо поправляют на плечах ремни винтовок. Он перевел глаза на ручные часы. Стрелки показывали без пяти минут десять. Почти не обращая внимания на монотонный голос хранителя печати, Кошуба напряженно ждал. И вот, когда большая стрелка засекла цифру двенадцать, издалека, уверенно и четко, с правильными интервалами, прозвучали пять выстрелов. Они донеслись с термезской дороги.
Едва заметная тень тревоги, омрачавшая лицо командира, растаяла. Он откровенно улыбнулся Курбану, сидевшему на коне среди приближенных Кудрат–бия, в двух шагах от самого курбаши, и, чуть
Трудно сказать, слышал ли выстрелы Кудрат–бий, но он встрепенулся и тоже посмотрел на медресе. Над зданием, медленно и величественно, полыхая красным полотнищем, поднимался советский флаг.
— Смирно!
Команда прозвучала так повелительно, что все басмачи вытянулись в седлах. Советские командиры взяли под козырек.
Зазвучали торжественные звуки «Интернационала». Они неслись из портала медресе.
Досадливо поджимая губы, курбаши морщился. Подозвав рыжебородого ясаула, он спросил его о чем–то. Тот посмотрел на угол медресе, где был въезд на площадь, и недоумевающе пожал плечами.
Смолкла музыка. Громко, на всю площадь, зазвучал голос Кошубы. Говорил он на таджикском языке, наиболее понятном в этих местах.
— Таксыр, от имени Советской власти спрашиваю: прибыли вы с миром или войной?
После длительной паузы, во время которой басмачи поспешно перекидывались взглядами и чуть слышными замечаниями, Кудрат–бий громогласно ответил:
— Наши мнения, да будет на них одобрение бога и пророка его, изложены в бумаге и скреплены печатью нашей и печатями наших военачальников. Эй, хранитель печати, вручи наше послание начальнику урусов.
— Нет, — сказал Кошуба, — читайте вслух!
Обращаясь к соседу, он усмехнулся и заметил вполголоса: «Вот где сказывается, что он был чиновником эмира. Вечно перепиской занимается. Конца краю не видно».
Тем временем хранитель печати тяжело спустился с лошади, взошел на помост и начал читать,
«Бисмилля, да будет снисхождение и милость аллаха и его пророка к нам. Вот уже много лет, не покладая рук, мы, воины ислама, ведем священную войну. Многие из нас стали мучениками за веру и снискали себе блаженство в раю, много великих побед одержано нашим воинством. Но тяжело бремя войны, и тяготы походов разорительны для мусульман, а потому, да будет над нами покров аллаха, решили мы, совместно с могучими и прославленными военачальниками нашей армии, после долгих и мудрых совещаний, внять просьбам и приглашениям Советской власти, начать здесь, в хакимской резиденции Денау, переговоры, полные разумных мыслей и благожелательства, о прекращении военных действий и о заключении между исламской армией и Красной Армией перемирия. Да будет благословение аллаха над теми, кто смиряет свои страсти и вожделения и полон угодного аллаху смирения и благоразумия. Да будет проявлена мудрость, умеренность и терпимость в условиях, которые предложите вы нам, представители Советов. Бог велик!»
Отвесив глубокий поклон, хранитель печати вручил послание Кошубе и медленно сошел с помоста.
— Вы слышали, товарищ, начальник? — в голосе Кудрат–бия зазвучали иронические нотки.
Хранитель печати взобрался на коня и, подъехав к Кудрат–бию, негромко сказал:
— Посмотрите влево.
Раздвинув передние ряды, из толпы вышел дервиш в высокой шапке. Поймав взгляд курбаши, он что–то прогнусавил по–арабски.
Кудрат–бий победоносно оглянулся.
— Таксыр, — сказал невозмутимо комбриг. Он как будто ничего не замечал. — Таксыр, сейчас я прочитаю ответ от имени Советской власти и командования Красной Армии.
— Хорошо, мы слушаем, — важно ответил Кудрат–бий.
Он поудобнее расположился в седле. Он был склонен растянуть церемонию. Пусть говорят об этом знаменательном дне и в Гиссаре, и в Кухистане, и в Бухаре. Пусть разнесется слава о нем, о Кудрат–бие, по всему Туркестану, пусть вести проникнут и за Пяндж, в столичный город, где мирно отдыхает, надеясь на своих верных слуг, повелитель благородной Бухары. Пусть о его, Кудрат–бия, уме, могуществе, хитрости войдет слава в века. Пусть падут пред ним ниц в восторге мусульмане, пусть затрепещут враги. Еще несколько минут он может потерпеть надменный тон этих «мужиков», столь глупых и доверчивых. Еще немного — и народ, собравшийся на площади, увидит невиданное, услышит неслыханное.
— Мы слушаем твои слова, — повторил Кудрат–бий.
Командир развернул большой лист бумаги, на котором было написано всего несколько строк.
— Прошу сойти с коня, — сухо сказал Кошуба.
В рядах басмачей возникло легкое замешательство. Слегка приоткрыв рот, пораженный Кудрат–бий смотрел на командира. Курбаши показалось, что он ослышался.
— Это важный документ. Его надо выслушать стоя, — пояснил Кошуба.
Поколебавшись немного, Кудрат–бий наклонился и начал грузно сползать с коня. К нему подскочил хранитель печати и двое ясаулов. Путаясь в длинных полах халата и цепляясь за драгоценные ножны сабли, парваначи поднялся по ступенькам на помост. Встав на краю помоста, он скрестил руки на животе, откинул голову и небрежно бросил:
— Я слушаю.
— Простите, таксыр, еще не все. Дайте команду спешиться вашим джигитам.
— Зачем? — В голосе Кудрат–бия звучало раздражение.
— Неудобно, вы стоите, а они… Кудрат–бий наклонился к ясаулу: — Прикажите.
Неуверенно прозвучала команда.
Гремя оружием, нукеры спешились и, толкаясь и стукаясь винтовками, выступили вперед, поближе к помосту. Лица у многих были багровые, напряженные. Слышался тихий, сдержанный ропот.
Тогда Джалалов подошел к Кудрату и, почтительно приветствовав его, сказал ему что–то очень тихо.
Лицо басмача потемнело и как–то сразу поблекло. Почти не поворачивая головы, он быстро пробежал глазами по фасаду медресе. И то, что он увидел, заставило его пробормотать не то суру из корана, не то проклятие.
Весь фасад медресе состоял из стрельчатых ниш с небольшими балкончиками, на которые выходили резные дверцы. И вот только сейчас Кудрат–бий заметил, что ни на одном балкончике нет уже любопытных и что каждая из шестнадцати дверей на фасаде медресе открыта и черным провалом зловеще смотрит на него, на площадь и на его воинов.
— Я читаю, — послышался голос Кошубы. — Командующему гиссарскими и байсунскими воинами. Советское командование согласно принять сдачу курбаши Кудрат–бия, курбаши Садык–бека, курбаши Палвана–беззубого, курбаши Лютфуллы с их джигитами.
Условия:
1. Означенные курбаши и нукеры немедленно сдают все оружие и все боеприпасы.
2. Нукеры дают торжественное обещание не подымать оружия против Красной Армии и Советской власти.
3. Нукеры расходятся по домам и приступают к мирному труду.