Санджар Непобедимый
Шрифт:
— Правее! — закричал Санджар. — Тут есть брод. При вспышке молнии впереди можно было разглядеть широкую, грозно движущуюся серую полосу. Когда молнии заливали местность холодным синим светом, полоса покрывалась блестками. Вздувшаяся от ливня Туполанг–Дарья, что значит Безумная река, вырвавшись из горной теснины, властно катила свои воды по долине к реке Сурхан.
— Придется вплавь перебираться. Держись, Курбан!
У самой воды вдоль берега быстро скакали темные фигуры всадников. Внезапно возникла короткая желтая вспышка. Звука выстрела не было слышно, но Курбан успел заметить, что Зуфар неуклюже свалился на шею коня…
Из темноты прозвучал далекий, чуть слышный голос Санджара.
— За мной, Курбан!
Дальше уже вообще невозможно было думать и соображать. Бурлящая стремнина понесла Курбана. Временами ему казалось, что водоворот втягивает в пучину и его, и коня; местами конь карабкался по камням, местами увязал в зыбучем песке, потом стремнина снова тащила их в сторону. Весь мокрый, обессиленный Курбан выбрался из воды и сполз на гальку. И тут же он услышал голос Санджара:
— Эй, джигит, живой?
— Таксыр! Я здесь…
— Вижу, вижу. Можете встать?
Курбан сел и машинально ощупал руки и ноги.
— Скорее, надо ехать дальше.
Кряхтя и охая, Курбан забрался в седло.
— Вот что, — заметил Санджар, — вы теперь не Курбан.
— Как вы сказали, таксыр?
Курбан недоумевал. И так все было похоже на дурной сон, а тут прямо в глаза вам говорят, что вы совсем не тот, кем были всю жизнь.
— Вы больше не Курбан, — продолжал Санджар, — а Санджар–бек, бывший командир отряда добровольцев, а теперь перешедший на сторону воинов ислама курбаши. Понятно?
— Да, — проговорил Курбан, — понятно, хотя ничего понять не могу…
— Утром мы приедем к Кудрат–бию. Он меня не знает в лицо. Вы будете Санджар–беком, и будете договариваться с Кудрат–бием. Он предложит сдаваться советской власти, — соглашайтесь, потребует людей для нападения — соглашайтесь, на все соглашайтесь… Понятно?
Курбан нерешительно задавал вопросы. Его тревожила история с Зуфаром.
— А что, если Курбаши заинтересуется, где era любимый помощничек?
— Скажем, что он остался у нас в лагере… Меня вы назовете Садыком.
— Зачем все это?
— Нужно.
— Это опасно…
— У Кудрат–бия бородища такая, что в ней мыши завелись, кошка погналась за ними и не догнала за шесть месяцев. Кулак у него, как гора, а зубы, как копья. Ну, что же? Испугались? Убежим? Не поедем?
— Нет, поедем.
— Если Кудрат–бий догадается об обмане, он прирежет и Санджара, и Садыка…
— Надо сделать так, чтобы не прирезал.
— Слышу разумный разговор. А если он начнет нас задерживать, скажете мне…
И Санджар заговорил вполголоса. Курбан молча кивал головой.
Светало. Долина все еще была затянута пеленой влажной мглы. Ветер стих. На высоком перевале Курбан осмотрелся. Увидев далеко позади себя цепочку всадников, он указал на них Санджару. Тот только взмахнул, понукая коня, камчой и заметил:
— Правильно, дела идут правильно. — Кто–то едет за нами.
— Пусть едут. Чем больше их, тем больше у нас помощников на всякий случай.
Над гиссарским белоснежным хребтом, над широкой долиной занимался, умытый ночной грозой, яркий летний день.
— А вот и чинары, — воскликнул Санджар, — вперед же, Санджар, брат мой… Сейчас вы увидите самого Кудрат–бия.
Их ждали.
Из небольшого садика выскочил всадник и, неистово нахлестывая лошадь, помчался к видневшейся вдали купе гигантских деревьев. По бокам дороги почувствовалось оживление: за дувалами, среди развалин домов замелькали полосатые халаты, блеснул ствол винтовки.
Спешившись у обветшавших ворот, Санджар и Курбан вошли в большой, живописный сад, где на глиняном возвышении восседал сам Кудрат–бий в окружении своих друзей, соратников по разбою и насилиям.
Курбан, шедший немного впереди Санджара, сделал несколько шагов к возвышению, затем высоко поднял руки и звонким голосом прочел по–арабски суру из корана. Присутствующие повторяли слово за словом. Правда, хор получился несогласный, так как никто не ожидал, что Санджар (за него теперь принимали все Курбана) окажет Кудрат–бию почести, оказываемые только владетельной особе со стороны представителя дервишского ордена джахария. Но сам курбаши был польщен. Его лицо смягчилось, просветлело, и он поспешил принять участие в церемонии, затеянной Курбаном.
А Курбан старался изо всех сил, вспоминая уроки своего дядюшки, видного члена странствующей дервишской общины.
Он торжественно произнес «ва аллахуму селям» и обычную молитву приветствия, начинавшуюся словами: «аллахуму раббига». Все это было закончено громким и звучным «О–о–мин», подхваченным всеми присутствующими, и усиленным поглаживанием бород.
И если у Кудрат–бия и были какие–нибудь сомнения насчет молодого курбаши Санджара, только что, как известно, перебежавшего от Советов к воинам ислама, то сейчас всякие подозрения должны были рассеяться, ибо трудно было ожидать от красного столь глубокой религиозности.
Все снова погладили бороды и хором воскликнули: «О, да будет, святой дервиш, богоугодна твоя молитва!»
Курбан размеренными, торжественными шагами приблизился к возвышению, Кудрат протянул к нему руки.
Церемония встречи была завершена. Тогда подлинный Санджар отодвинулся немного в сторону, стараясь держаться скромно и незаметно, как подобает помощнику или адъютанту начальника отряда.
Какой–то елейный старичок, вздыхая и благочестиво поднимая очи горе, шепнул ему:
— О, как благолепно и хорошо. Совсем как в чертогах дворца их величества, повелителя правоверных эмира Алимхана. Помню…