Санкт-Петербургский бал-маскарад [Драматическая поэма]

Киле Петр

Стрелка Васильевского острова с факелами на ростральных колоннах. Публика в современных одеждах и маскарадных костюмах разгуливает, невольно обращая взор в сторону Петропавловской крепости, где что-то странное происходит по ночам с тех пор, как прошла церемония захоронения екатеринбургских останков, с трансляцией на весь мир.

Проступает интерьер Петропавловского собора, где продолжается бал-маскарад.

«Здесь все забыли про Николу. Худо, - Сказал царь Петр.
– А прибыл ты откуда?» Новопреставленный невидяще глядел, Затем он руки к небесам воздел: «Я крепко спал всегда, на удивленье. Убитый, спал до воскресенья, То бишь, когда останки извлекли Из-под земли. И ожил я воочию во славе, Своей судьбой гордиться, вижу, вправе!» «Как! Не был вызван ты на Божий суд, Куда и против воли всех ведут, Когда не ангелы, то черт? Приветил ли тебя апостол Петр? Иль дьявол Явился за тобою в яви?» «Не помню ничего, как будто спал...» - Смущенно Николай сказал. «Заблудшая душа! Как привиденье, Ты долго дожидался погребенья. Хвалу или хулу вослед тебе несут, Мы здесь равны. Но есть ведь Божий суд!» - «А истине и мы здесь рады Пред ликом Вечной правды!» - Цари, бросая к небу взор, Возобновили разговор.
– «Ты славен только тем, что был расстрелян С семьею вместе, что острее В народе пробуждает жалость. Но это, мы-то понимаем, малость В сравненьи с тем, какой урон Россия понесла и трон От твоего, с безумною женой, правленья, А мнил, по воле Провиденья!» «Антихристы расправились со мной И, кровью залив, правили страной!» - «Ты поступал не лучше. Без сомненья, Кровавое ты помнишь воскресенье, Когда мужчин и женщин с их детьми Рубили и давили лошадьми, Стреляли им в упор, в иконы и хоругви? Ты кровью обагрил себе лицо и руки! Ты веру в Бога пошатнул в сердцах! Поверг

Россию в смуту без конца!» С очами, полными чудесного огня, Царь Петр заговорил: «Да и меня Антихристом прозвали, Люцифером, Народ пугая злым примером, Когда я строил корабли, Что нас из тьмы ко свету вознесли. А говорят еще такое: Я - первый большевик на троне. И Меншиков, скажите, большевик? Что ж, прав, наверное, язык. А те, антихристы, собрали царство И возродили к славе государство, Где всяк пригрет был, по Христу, И верил в светлую мечту. А днесь во власть вошли иные гости, Отрывши чьи-то кости, Вновь возвели тебя в цари, Чтоб с именем несчастного творить Всего святого поношенье И государства разоренье!» «Отречься от престола, что же есть, Как уронить достоинство и честь? И в малодушии убогом Нарушить клятву перед Богом?» - Ареопаг изрек. «И разве покарал его не Бог?» - «Рядится он в мундир, как оборванец...» - «Костей недостает.» - «А, может, самозванец?» «Нет, это вздор какой! Признайся небесам, - Вскричал царь Петр, - по чести, сам!» «О Государь! Не помню хорошенько, кто я, - Тот закачался стоя.
– Оставив бренные останки на Земле, Душой я все носился в звездной мгле, Как ангелы, в лучах зари сверкая, И, мнилось, достигая Рая. А ныне я низвергнут в некий гроб Средь царственных особ. Кто я? Ужели Николай Кровавый? Иль мученик? Не надо мне мишурной славы Последнего царя, Когда кровавая заря Нависла вновь, как в годы грозовые, Над бедною, униженной Россией!» «Жена-то хоть твоя?» - «А дети чьи?» - «На них-то кровь моя...» «Да кто ж комедию разыгрывает с нами?
– Царь Петр прорезал небеса очами... В смятеньи возникает Хор: «Ах, что провидит взор!» У райских врат сидел старик суровый, Глаза воздев по-совьи, Ночей не ведая, ни дня, У Рая вечная возня. Властители, стяжатели, прелюбодеи, Раскаявшиеся - поверить ли?
– злодеи - Все тщатся в Рай попасть, Когда их ожидает Ада пасть. И снова шум. «Ну, нет покоя!
– Апостол заворчал.
– Ах, что такое?» Прислужник Люцифера Асмодей, Иль Ариман, принес мешок костей И бросил, как попало. Но некто в нем восстало. «Кого привел?» - спросил апостол Петр. «Последний русский царь!» - ответил черт. «Он разве не отрекся и не сгинул? Зачем же откопал?
– апостол кинул На беса удивленный взгляд.
– Унес бы прямо в Ад!» Мешок весь засветился, как экран на сцене, И царь живой возник на некое мгновенье. «Что, чудо воскресенья?» - оробел святой. И тут два ангела, сияя красотой В полете вдохновенной, Не ведая преград во всей Вселенной, Сошли из высших сфер: Архангел Михаил и Люцифер; Ведь падший ангел - ангел света, С очами, полными привета, Хотя впадающий во гнев - от клеветы, Творец мечты и красоты. Апостол оживился: «Очень кстати! Вожди враждующей небесной рати, Заблудшая душа царя В Рай просится...» - «Ну, это зря! Он славен только тем, что был расстрелян С семьей своей. Подвергнут казни и Емеля...» - Чуть усмехнулся Люцифер. «Разбойник не пример!» - Архангел Михаил взглянул с укором. «Здесь все равны. Уж слишком много крови В войне с народом и народов царь извел И к гибели империю привел, - Вина безмерная при счете строгом Перед людьми и Богом!» «Всему на свете есть конец. И в гибели сияющий венец, - Воспомня о Христе, вздохнул апостол.
– Но здесь не так все просто...» «Он добрым семьянином был. Жену любил!» - Архангел Михаил лишь повторил, О чем на разные лады твердили, Уж потому что их убили. «А лучше б он ее возненавидел!
– рек, Известно кто.
– В ней воплотился рок, Несчастный для царей и государства, Вступившего на путь ликующего братства!» «Женою что ли был он отрешен?
– Архангел Михаил, казалось, был взбешен.
– Она его любила, говорят, до страсти!» «К нему ли, простофиле? К царской власти. Она им управляла - с мужиком, Подпав под власть его кругом!» «Как! В фаворитах у царицы, - И это чудо мне не снится, - Ходил простой мужик?
– Заохал, весь смеясь, старик.
– Подать его сюда. Свидетель важный!» - И вытер лоб, от пота влажный. Смутившись, царь призвал жену из синема. Она, казалось, рада, без ума, Ласкалась с царственной осанкой Красивой куртизанки И все клялась в любви, Кусая губы до крови. Меж тем из Ада во мгновенье ока (Там время, видно, не имеет срока.) Явился мужичок, принявший вид Предсмертный, как он был убит. «Святой отец! Мое почтенье. Я знал, мне будет возвышенье До райских кущ, - согнулся хлыщ, Разбухший, посинелый, словно свищ.
– Цари! Мы в мире дольнем знались!» Мужик и царь облобызались. Царица пала ниц, как пред Христом, Пред сим разгульным мужиком. «Вот так она царила И мужа погубила!
– От возмущенья вспыхнул Люцифер.
– И царь сей мученик, святой пример?» «А суть здесь в чем?» - апостол ждал ответа. «Что ж прямо не спросить у президента?» - И Люцифер лишь подал знак, И Асмодей явился, как дурак, Неся, весь пригибаясь, пребольшую тушу: «Да-с, легок на помине. Отдал Богу душу...» «Кого ты притащил? Ведь он еще живой, - Сказал святой.
– А это уж разбой!» «Преставился. Уж члены коченели. Пожалуй, оживить опять успели?» «А он такой, полуживой, полумертвец, - Архангел вспыхнул весь.
– Ему б еще венец. Ведь властью обладает царской И правит без сомнений и опаски С одною целью - разрушенья И поношенья Всего святого на Земле, Преступник, торжествующий во зле!» «О ком ты говоришь? О Сатане ли? Ну, прямо все осатанели, - С улыбкой к Люциферу обратясь, святой, Его он не коснулся клеветой.
– Что ж мир перевернулся наизнанку? На тронах восседают лишь останки?» Меж тем у Рая Божий суд вершится. «Что скажешь ты, Денница?» «Раскаялся и благ? Пусть так. Какое дело мне до всяческих ничтожеств? До нищих духом? Боже! Гонимы лучшие умы От века в век, и торжествует царство тьмы, Из Ада восходя до света, И в войнах содрогается планета, Прекрасная, вся в зелени, в цвету, - Не ты ль, Господь, в ней воплотил свою мечту?» И небеса, за сферой сфера, Отверзлись, словно зов, И Люцифера Ко трону Бога вознесло. На просиявшем благодатью небосклоне, Из света возникая, Бог воссел на троне, Со сонмом лучезарных слуг, Восставших в полукруг. И Люцифер предстал пред ними, Весь светел, горд, хотя по-прежнему гонимый. «Я узнаю тебя, Денница! Ужель изгнание его все длится?»- Господь сказал И слово милостиво дал. «В Эдеме я ль взрастил познанья древо? Иль мною из ребра Адама Ева, Прелестная жена, Ему в соблазн и грех сотворена? Когда б не воля Провиденья, Ведь ясно, не было б грехопаденья!» «Но в Еве любопытство возбудил Не ты?» - изрек архангел Гавриил. «Адам и Ева, словно дети, Имели сами на примете И прелесть тайны наготы В покрове легком красоты, И стыд, и счастие в крови С саморождением любви. Любви ли к Богу иль Адаму, Где место здесь греху и сраму, Когда невинная любовь Волнует дивно кровь И мнится втайне счастье, Как у зверей, в зачатье? Любовь сошла из высших сфер. И в чем повинен Люцифер? Так ты, посланец Бога, прилетал к Марии, Невинной в женах, взволновав ее впервые, И ты имел блистательный успех. Иль это тоже грех?» Архангел Гавриил весь вспыхнул, Бог брови удивленно вскинул. «Однако, с чем ко мне явился ты, Денница?
– Сказал он.
– Может так случиться, Когда ты нрав не переменишь свой, Вновь ангелы с тобою вступят в бой...» «Всевышний! Я не уповаю на молитвы И не чуждаюсь битвы. Пусть ангелы погонятся за мной В одной упряжке с Сатаной. Добро со злом в союз вступая, Во тьму уходит, как воронья стая Над полем бесконечных войн, И немы плач людской и стон. И сколько раз под именем моим Он выступал, а я - гоним. А он всего лишь бес растленья, И в спутники мне дан тобою, без сомненья. Он всюду следует за мной, как тень; Он - ночь, я - день!» «Он сам к тебе пристал. За Духом возмущенья Повсюду следует и Дух растленья, Свободой и насильем упиваясь всласть!» «Он жаждет захватить над миром власть!» - «И он-то преуспел, не ты, Денница! Кто ныне к красоте стремится? К уродству всех влечет, И наготе - почет, - Архангел Гавриил заметил со злорадством.
– Свобода отдает все новым рабством!» «Повинна ли свобода, о мудрец? Днесь торжествует Золотой телец. Восток и Запад ныне без различья В него-то веруют, - изрек Денница.
– И Север обращен на Юг, Как кровожадный друг. Здесь благоденствие, там нищета и смута. И это выгодно кому-то. Природа оскудеет от потерь Невосполнимых!» - Люцифер Печально загрустил. И слово взял архангел Рафаил: «О чем толкует? Род, погрязший В грехах, в насилье, да скорей угаснет. Свершится Страшный суд. И праведные жизнь вновь обретут Навеки вечные, а грешники из Ада Навеки смерть, так им и надо!» «Воскресшие пребудут, как во сне, Когда и миг, и вечность наравне Неощутимы, жизнь в нирване, Растений сон в тумане. В том радости не вижу я, Мне ближе круг земного бытия!» - Воскликнул Люцифер, а Бог: «А, ну-ка, Земная жизнь погибнет в страшных муках И обратится в прах. Тогда и ты познаешь страх!» «Я воссоздам людей из света, Когда прекрасная планета Обречена в угоду Сатане, - А скажут, по моей вине!» - В тоске и грусти возгласил Денница. «В гордыне бесподобной снова мнится, Что равен он тебе, Господь!»- В архангелах вскипела злость. «Оставьте, - прошептал Всевышний, - Весь пыл излишний. Какая уж судьба кому дана, Пусть с Люцифером бьется Сатана, Как тень его исканий и сомнений, Высоких, чистых вдохновений, И в муках да родится новый мир, В любви взлелеянный кумир!» И небеса, смыкаясь, снизошли до склона Земного лона. Два световых луча неслись по кругу, В погоне иль друг к другу, Точь-в-точь, как НЛО, И в небе вдруг темно, и вновь светло, Так молнии бушуют в небосводе, Рождая страх в природе Знамением суда. И снова два луча туда-сюда, Два тела - ярче дня, темнее ночи - Их испускали прямо в очи. Но молнии сопровождал не гром, Хотя в морях клубился шторм, А голоса, ликуя и скорбя в бореньи, Несли порывы и стремленья: «Эй, Люцифер! Что человек, что зверь, - Вся тварь земная мне послушна И в сладострастьи простодушно Мне служит, мне, не Богу, - я один Всей этой жизни властелин!» Но Люцифер без возмущенья Лишь рассмеялся: «Бес растленья! Твой Бог-отец - Всего лишь Золотой телец, Эмблема власти и богатства, Эмблема нищеты и рабства. Нет, неспроста Во всем есть мера - красота, Закон природы. Ему последуют народы, И новый мир взойдет - Не на Земле, так среди звезд!» Тут ангелы, с небес взлетая, Вниз бросились - за стаей стая... «То схватка Люцифера с Сатаной Над нашею страной!» - Цари на площадь вышли из Собора, Как в ожиданьи приговора. Весь в вспышках полыхает небосвод И град в пучине невских вод. Потоп? Осада? Наводненье? Иль это только наважденье? Царь Петр велит подать коня, И оба словно из огня, Из меди, в пламени кипящей, Повисли над долиной спящей. «Проснись, Россия! Пробудись! И вновь в могуществе явись, Как после Нарвы У сокрушительной Полтавы!
– Вещал, казалось, царь.
– В опасности отечества алтарь!» Бывало, после смут и унижений Ты находила путь свершений. Тобой повержен он, Европы злой кумир Наполеон. В войне всемирной, в годы грозовые, Слабея, гибла царская Россия, И, потрясенная до самых до основ, Вновь возродилась, утверждая новь, Что старый мир не принял, и войною Вновь разразился, вкупе с Сатаною. Что ж ныне ожидает нас В сей грозный, сей последний час? Восток и Запад двуедины Под знаком зверя ныне. История крутит веретено, Россия - слабое звено, - С обрывом нитей - мир в руинах, Как было в Риме и в Афинах, - Она ж воспрянет ото сна, И сгинет Сатана. И слышен Хор: «Распята, как Мессия, Россия, милая Россия. Но возродится сей кумир, И обновится мир!» Заря сокрыла царственные тени, Вступивших на ступени Собора, как толпа гостей, И нет уж никого, лишь свет свечей. И тишина над невскою твердыней, Где ангел лучезарный стынет.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Петергоф. Большой Петергофский дворец с террасой в вышине и лестницы по обе стороны Большого каскада фонтанов с Самсоном в центре, в ночи с волшебным освещением предстает как чертог Люцифера.

ГОЛОС ПОЭТА Дворец сиял весь словно изо льда И синевою неба и зарею Малиновой, как колокольный звон, И в кущах райских вздохи пронеслись, А в безднах Ада стоны и проклятья, Что вновь задумал Люцифер, злодей И мастер несусветных празднеств... Нет! Он мастер самых расчудесных празднеств, И в жизни торжествует красота, Как было и в эпоху Возрожденья. А ныне век не блещет красотой Искусств и мысли, все скорей в упадке. Но техника достойна удивленья И восхищенья - женщин красота В изысках моды, с наготой в придачу, С игрой страстей безумной на показ. Мир гибнет. Красота еще цветет. Как искушенье напоследок? Или Последняя надежда бытия!

ХОР ЖЕНЩИН ( выходит на террасу под открытым небом, с морем вдали) На репетицию собрали нас. А кто хорег? ЛЮЦИФЕР ( являясь то тут, то там) Нет, нужен здесь теург. Устроим празднество мы вот какое. На пир у Люцифера призовем Прекраснейших из женщин всех времен. Мы их увидим в яви, как на сцене, Во времени, что длится в настоящем Для них, как в жизни, а для нас в прошедшем, Как дивный сон, который нам уж снился Из мифов и историй всех времен. Так в годы детства, юности бывало, И красота влекла нас и любовь, Воспоминаньем лучших дней влечет Всегда, везде и в снах посмертных вечно.

Публика внизу среди фонтанов приветствует знаменитостей, спускающихся словно с неба по красной дорожке.

ХОР ЖЕНЩИН В вечерних платьях женщины красивы, В сияньи драгоценностей и славы Достоинства высокого полны, Хотя иные держатся так просто, Смеются и болтают с кем попало. А в модах всех времен так много сходства, Что и в причудах маскарадом веет. Ну да, ведь празднество в античном вкусе! В вечерних платьях туника и пеплос Воссозданы, с ампиром вперемежку... Иль это лишь веселый маскарад? Нет, кто у нас хорег? Теург творит Жизнь в вечности, какой была и есть Как вечно настоящее: всё в яви! Хотя мы сами в современных платьях. Мы здесь, а красная дорожка с неба, Как радуга, повисла, с вереницей Прекрасных женщин всех времен, из коих Сейчас сноп света выделяет ту, Кого все узнают и рукоплещут. ЭЛИС Узнали Клеопатру или Тейлор? ДЖУЛИЯ Нет, Клеопатра выше ростом Лиз, Смугла, гибка, во взгляде неподвижность, С упорством воли в непрерывных кознях, Царица и гетера Рима, в славе Затмившая властителей его. ДИОТИМА Но там и Тейлор, молодая с виду, Какой и Клеопатра стала б ныне!

КЛЕОПАТРА Царица, да, конечно, это чудо, Предстала королевой Голливуда. Через тысячелетья вновь Играет и поет любовь. И чья ликующая слава, Когда и Рима власть - забава, Игра веселая и флирт, О чем весь мир с тех пор твердит? Не встанут уж великих тени, Не к ним несут восторгов пени, А плоть живая кружит кровь И возбуждает в нас любовь, Светясь, колдуя, как в тумане, На исчезающем экране.

ХОР ЖЕНЩИН Мы видели Елену. Чем она Столь хороша, что превзошла во славе Всех женщин мира красотой своею? Слегка полнеющая, вся светла, И статна, и легка, в глазах лазурь, И золото волос - все диво в ней Среди черноволосых смуглых греков, Гречанок с их достойной красотой, Из бронзы словно отлитых на солнце.

ЛЮЦИФЕР (являясь над красной дорожкой) Пространства необъятные России, Явившейся на мировой арене, Возросшейся в могуществе в сраженьях С кумирами Европы за три века, С победами на ниве просвещенья, С явлением эпохи Возрожденья В полуночной стране гипербореев. ХОР ЖЕНЩИН На выходе красавица, о, боже, Еще не видывал подобной свет! Высока и подвижна, с дивным бюстом, С чертами соразмерными лица Красавиц всех времен, с глазами в искрах Веселости, любви и восхищенья. ЭЛИС Кто это? ДИОТИМА Русская императрица Елизавета, дочь царя Петра. ЭЛИС Так, значит, где-то здесь Екатерина, Затмившая ее умом во славе. ДИОТИМА Мы видим тех, кто привлекает взоры Из зала больше всех в сию минуту, И ясно тут, кого приветствуют В сияньи ослепительного света, Сказать по правде, света Люцифера, Чей взор пронзает время и сердца.

В залах Петергофского дворца, на площадке над фонтанами, на лестницах, в аллеях Нижнего парка – всюду танцы публики в современных платьях и маскарадных костюмах. Минует и польки, кадрили и вальсы в залах сменяются современными ритмами на площадке и лестницах… Все образы, промелькнувшие где-то, здесь вновь проступают, а также музы, женщины, юноши из Хора…

Танцуют все из знаменитостей, Перикл с Аспазией, Пракситель с Фриной, А лица их нам столь уже знакомы, Античность – наше детство или юность, И старость наша – Средние века, Как будто весен не было на свете, Чистилище и Ад здесь на земле.