Санкта-Психо
Шрифт:
— Извини, что так настырно звонил… Неохота рисоваться на лестничной площадке. Ого! — Он оглядел сдвинутые к стене мебель и картонные ящики. — У тебя полно барахла.
— Это не мое. Я снимаю квартиру. Контракт второй руки.
— Понятно… — Реттиг сел на диван. — У тебя здесь и ударная установка… Играешь?
— Так, немного…
— Здорово… — Он поднял указательный палец, будто его посетила внезапная мысль. — Можем объединиться… Наш ударник только что сделался папашей и все время
— Ну что ж… — Ян не стал обдумывать предложение — оно ему показалось заманчивым. — Конечно, ритм держать могу, но… я не особенно хорошо играю.
— Или чересчур скромен, — коротко рассмеялся Парс. — Но попробовать-то можно?
Он залез в пакет и достал дымящийся кебаб в булке, завернутой в фольгу.
— Хочешь? — Реттиг очевидно голоден. Даже глаза заблестели.
— Нет… ешь на здоровье.
Ян запер входную дверь:
— А как ты узнал, где я живу?
— Посмотрел в больничном компе. Там адреса всех служащих. — Реттиг откусил большой кусок. — Ну и как ты там… в садике?
— Хорошо… только это не садик. Подготовительная школа.
— Ладно, ладно… и как ты там, в подготовительной школе?
Ян помолчал, потом спросил:
— А ты в самом деле работаешь в Санкта-Патриции?
— Конечно. Четыре ночи в неделю, остальное время свободен. Тусуюсь с «Богемос».
— И ты там охранник?
— Мы предпочитаем слово «санитар». Я работаю для больных, а не против. Очень мирная публика. Большинство, по крайней мере.
— И часто ты с ними встречаешься?
— Каждый день. Вернее, каждую ночь.
— И знаешь, как кого зовут?
— Большинство — да… — Реттиг откусил кебаб, — но все время появляются новые. Кто-то уходит, кто-то приходит на его место.
— Но старожилов-то… если можно так сказать… старожилов… ты, наверное, знаешь, правда?
Реттиг предостерегающе поднял руку:
— Не все сразу. Мы можем, конечно, поговорить о наших гостях, но сначала… сначала ты должен определиться.
— Определиться… с чем я должен определиться?
— Хочешь ли ты нам помогать.
Ян отошел к стене:
— Тогда расскажи чуть побольше… «У Билла» ты намекнул что-то насчет запретов…
Реттиг кивнул:
— Об этом и речь. В Патриции — жуткая бюрократия. Особенно в закрытых отделениях. Там управляет денбез.
— Денбез… — Ян вспомнил, что он сам дошел до этого дурацкого сокращения. Ночбез — денбез. — Твои коллеги в дневное время? Дневная безопасность?
— Йепп. — Реттиг завел глаза к потолку. — Больные не имеют права писать, кому хотят, их почта проверяется. Им нельзя смотреть ТВ, нельзя слушать радио, их все время обыскивают.
Ян понимающе кивнул — он вспомнил, как проверяли
— Люди устают. Просто-напросто устают от постоянного контроля. Мы с ребятами много об этом говорим. Спокойные больные имеют право на контакт с окружающим миром.
— Ты так думаешь?
— Хотя бы через письма… им же пишут письма. Родители, друзья, сестры и братья. Но денбез перехватывает письма. Или вскрывает… перлюстрирует, говоря по-научному… Нам нужна твоя помощь.
— А что я могу сделать? — Ян внимательно посмотрел на Реттига. — Никто из подготовительной школы не имеет доступа в больницу.
— Как это не имеет? — быстро спросил Реттиг. — Ты имеешь, Ян… ты и твои дети.
Он ждет возражений, но Ян молчит.
— Вы имеете право входа в комнату свиданий фактически бесконтрольно… там нет ни камер, ни проверок. А по ночам в комнате никого. Туда может прийти кто угодно и спрятать где-нибудь пачку писем… писем, которые я могу захватить и пронести в больницу.
Ян быстро оглянулся — ему показалось, что за спиной у него стоит доктор Хёгсмед.
— А письма? Откуда приходят письма?
— Оттуда, где их пишут, — пожал плечами Реттиг. — Пачки писем приходят каждый день. Большинство скрывают от больных. Но у меня есть приятель на почте, он работает на сортировке. Здесь, в городе. Он уже начал откладывать письма… он их не читает, конечно, но принцип простой: письмо написано от руки и адресовано в клинику Санкта-Патриция. Откладывает, а потом передает их мне. — Реттиг довольно улыбнулся, но Ян не стал улыбаться в ответ. — Но я сам не могу ничего пронести в больницу. Нас проверяют.
— То есть содержание этих писем неизвестно? Вы не знаете, что в них?
— Как это не знаем… Бумага. Бумага со словами. Обычные письма.
Ян посмотрел на него долгим взглядом:
— Я не связываюсь с наркотой.
— О чем ты? Никакой наркоты. Ничего противозаконного.
— Но вы нарушаете правила.
— Да… но Махатма Ганди тоже нарушал правила. В благих целях.
Они помолчали.
Ян прокашлялся.
— Можешь рассказать о ваших больных?
— Каких именно?
Ян не хотел называть имя Рами. Не сразу.
— Я видел на территории старую женщину… седая, в черном пальто. Она сгребала листья за оградой. Она пациентка или работает у вас?
Улыбка исчезла с лица Реттига.
— Пациентка. И она не такая старая, как может показаться.
— А потом стояла и смотрела на детей.
— Она только этим и занимается. С тех пор как организовали ваш… вашу подготовительную школу. Как только ее выпускают во двор, сразу идет к ограде и смотрит.
— Любит детей?