Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Шрифт:
Ударил большой колокол, и придворные устремились к выходу, а там к пристани, чтобы плыть в Летний сад, где под парусиновыми весями был накрыт для всех щедрый завтрак. А после самое грандиозное - военный парад, бал, огненные потехи!
Светлейший стоял впереди своего семейства, орлиным оком наблюдая, чтобы нигде не нарушался этикет. Адъютанты и скороходы, словно муравьи, приносили ему сведения и вопросы, тут же отбегали, разнося указания.
– Глянь, любезная жена, - нагнулся он к Дарье Михайловне.
– Глянь и ты, свояченица. Свойственник наш,
Под малиновый звон колоколов Девиеры действительно приблизилась поздравить семью светлейших с престольным праздником. Генерал-полицеймейстер облобызал ручки Дарье Михайловне и ее горбатой министерше. Анна Даниловна, привстав на цыпочки, белотелая, рыхлая, безмерно счастливая от того, что на свет вышла с любимым супругом, целовала брата и повторяла:
– Ну полно же вам, Сашура, живите в мире! Пришлось пригласить Девиеров в семейную гондолу светлейшего, которая шла прямо за императорской баркой. Суда были задрапированы коврами, реяли разноцветные вымпела, гребцы были в ливреях. За лодками двора двигалась целая флотилия шлюпок и плоскодонок, принадлежавших санктпетербургскому боярству.
Дамы разместились на корме княжеской гондолы, и им подали шоколад. Оба же властительные шурья встали на носу, не теряя из виду императорской скампавеи.
– Так как же это, любезнейший генерал-полицеймейстер, - начал Меншиков, - ваши резвые унтера арестовывают генерал-фельдмаршалов российской армии?
Стоявший за его спиной генерал-майор Волков подал чубу, и светлейший стал его раскуривать.
– А как же, ваша высококняжеская светлость, - поинтересовался Девиер, - иные знатные персоны на принадлежащей им земле устраивают вольные дома, где и вино, и картеж, и беглые скрываются?
Из-за его спины расторопный майор Рыкунов подал ему черепаховую табакерочку.
Родственный разговор принимал характер острой политической конференции, да еще в присутствии свидетелей.
Светлейший первый понял это и, фыркнув в сивый ус, отослал генерал-майора Волкова к дамам на корму с коробочкой конфет. Девиер прямо сказал своему Рыкунову - отступи шагов на пять. И, как можно более дружелюбно, обратился к светлейшему шурину:
– А философский камень, что нам с ним делать? Ведь она, - кивок в сторону впереди идущей скампавеи, - сегодня его потребует, морра фуэнтес!
– Допросить бы ласковенько этого чужестранца, якобы графа, может, и с угольками... Да он же с известным вам чесателем пяток компанию водит, а тот - ваш дружок по добыванию подписей на указах.
– А не лучше ль, ваша светлость, допросить ту иноземку, якобы маркизу, хоть и без угольков? Многое бы открылось, и не только о философском камне!
– Это ты что, подслушал, что ли, когда у ней в скрыне сидел?
Разговор вновь вступил на рискованную стезю. Светлейший расколошматил свою фарфоровую трубку и кинул ее за борт. Девиер, сжав кулаки, считал раз, два, три... восемь, девять,
– Ваша светлость, благодетель и покровитель мой!- прижал он руку к сердцу.- Прошу всенижайше простить мне, ежели я противу вас по незнанию или недоразумению жестокому что-либо умыслил!
"Ого-го, какой поворот!
– подумал Меншиков, нашаривая в кармане запасную трубку.
Под гром рожечпого оркестра императорская флотилия медленно плыла по блистающей реке, а оба влиятельнейших сановника империи на носу гондолы баловались табачком, и каждый из них зримо представил себе, как якобы граф и якобы маркиза рядком висят на дыбе и из уст их льются смерть какие откровения...
– Оба должны исчезнуть, -изрек светлейший, выпуская кольца дыма.
– Туда?
– спросил Девиер, указывая табакеркой назад, где за течением Невы угадывалось море и Европа.
Светлейший повел трубкой в сторону волны, кипевшей под ударами весел:
– Туда!
– Неужели и...
– начал Девиер, но светлейший понял его без продолжения:
– Тебе своя жизнь не дороже?
Сановники вновь занялись табачком, глядя на приближающуюся пристань Летнего сада, где искорками вспыхивали алмазы на орденах и шляпах встречающих.
– А философский камень?
– угрюмо спросил Меншиков.
– Ваша светлость!
– Девиер постарался взять самый искренний тон. Это, по всем видам, не что иное, как санктпетербургская байка, как и Сонька Золотая Ручка. У меня уже есть непреложные доказательства, и скоро я их вам предъявлю...
– Врешь ты все, Антошка!
– Светлейший и вторую трубку швырнул в пенящиеся волны.
– Александр Данилович!
– с упреком воскликнул Девиер.
– Если б господь не связал нас одною веревочкой...
Светлейший тяжело вздохнул и кивнул в сторону гене-рал-фельдмаршалыни и генерал-полицеймейстерши, которые на корме уютно щебетали, попивая шоколад.
И к моменту, когда вышколенные гребцы императорской барки, разом подняв весла, подвели ее к причалу, конкордат между двумя высшими правителями государства был заключен. "Что же до событий, происходивших третьего дня на ямской заставе, оные, яко злохитростные, из бумаг изъять и никогда не бывшими полагать".
Стоглоточный хор встречающих грянул "ура", полетели вверх шляпы и треуголки, а к светлейшему пробился фельд-курьер, протянул пакет, вытянулся, ожидая приказаний.
Меншиков разорвал пакет, пробежал глазами и удержал за перевязь успевшего отдалиться генерал-полицеймейстера .
– На каторге мятеж, слышишь, Антон Мануилович? Ступай займись, да помни, о чем мы здесь бадакали...
– И еще раз удержал уходившего генерал-полицеймейстера: - Ты погоди допрашивать графа-то, которого ты в клоповник забрал...
– Он повеселел и подмигнул Девиеру, который опешил от такой осведомленности светлейшего князя. Мы его ночью, после машке-рада, вместе допросим!