Санньяса или Зов пустыни
Шрифт:
Санньяса, как и христианское монашество периода его зарождения, – это прямой ответ на то, что индусская традиция называет мумукшутвой, жаждой спасения. Эта жажда настолько сильна, что не оставляет места ни для каких иных желаний, и её можно сравнить с действиями человека, чья одежда внезапно загорелась и который без промедления, не раздумывая ни секунды, тотчас бросается в ближайший водоём.
Поскольку Творец обратил органы чувств вовне, человек, как правило, смотрит на внешнее, а не на внутреннее, заботясь о мирских вещах. Лишь мудрый, стремясь к бессмертию, обращает взор внутрь себя и обнаруживает там истинное Я (ср. Катха Упанишада, 2.1.1 [16] ). Он знает, что Вечное не может быть достигнуто через преходящее (Катха Упанишада, 2.10 [17] ), а Нетварное (акрита) не обретается через тварное или какие-либо действия (Мундака Упанишада, 1.2.12 [18] ). Яма (Смерть) искушает юного Начикетаса [19] , предлагая ему всевозможные земные блага, однако тот мудро отвечает, что, когда придёт старость, он утратит способность наслаждаться ими, а затем сама же смерть заберёт их обратно (Катха Упанишада, 1.26 [20] ). Так же и награда жизни в небесном мире стоит весьма мало, ведь и ей придёт конец, когда запас прежних добрых дел иссякнет. Награда всегда соответствует действию, ибо она обусловлена им – таким образом, молитвы, подношения дэвам, включая все яджни, хомы и пуджи, обладают лишь относительной ценностью и могут обеспечить только комфортную жизнь на земле, а затем временные наслаждения на материальных небесах (сварга). Поэтому Мундака Упанишада заключает (1.2.11-13 [21] ):
[16] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1967): «[Но] великий мудрец, стремясь к бессмертию, глядел внутрь себя, закрыв глаза».
[17] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1967): «Я знаю, что непостоянно богатство, ибо не достигают вечного невечным».
[18] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1967): «Рассмотрев миры, приобретённые действиями, пусть брахман достигнет безразличия – не бывает несотворенного благодаря сотворенному».
[19] Начикетас (Начикета) – сын мудреца Ваджашраваса и главный герой Катха Упанишады, которая представляет собой его беседу с богом смерти Ямой, ставшим его духовным учителем. Образ Ямы, дающего наставления маленькому мальчику, впервые появляется в Ригведе (10.135).
[20] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1967): «Преходящи [эти удовольствия] у смертного, о Антака, они иссушают силу всех чувств, да и жизнь-то вся коротка. Пусть же [остаются] у тебя повозки, танцы, пение».
[21] Эти стихи в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1967): «Те же, которые с верой предаются в лесу подвижничеству, успокоенные, знающие, ведущие жизнь нищенствующих монахов, идут, безгрешные, через врата солнца [туда], где – тот бессмертный пуруша, негибнущий Атман. Рассмотрев миры, приобретенные действиями, пусть брахман достигнет безразличия – не бывает несотворенного благодаря сотворенному. Ради этого распознавания пусть с топливом в руке он подойдет к учителю, просвещённому, утверждённому в Брахмане. Ему, должным образом приблизившемуся, спокойному в мыслях, умиротворённому, тот знающий пусть правдиво передаст то знание Брахмана, благодаря которому знают неуничтожимого пурушу – истину».
Иисус вкладывал в сердца своих учеников то же высшее стремление, столь неудобное для человеческого самолюбия: «Ибо какая польза человеку, если он приобретёт весь мир…?», «Огонь пришёл Я низвести на землю…» (Мк. 8:36, Лк. 12:49, ср. Прит. 30:16). Лишь Царство Небесное обладает абсолютной ценностью, и всё остальное должно быть принесено Ему в жертву. Евангелие несовместимо с полумерами, и, лишь утратив его подлинный вкус, христианство может превратиться в удобную религию. Точно так же и для индусского джняни царство, о котором можно что-либо сказать, не есть то самое Царство; дао [22] , которое можно выразить словами, не есть Дао (Дао Дэ Дзин, 1). Об Абсолюте нельзя сказать ничего, кроме того, что Он есть, асти (Катха Упанишада, 2.3.12 [23] ).
[22]Дао (кит. «путь», «закон») – высшая Реальность, основная категория мысли древнекитайского философа Лао-Цзы, автора священной книги даосизма Дао Дэ Дзин.
[23] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1967): «Нельзя достичь его ни речью, ни разумом, ни глазом. Как постичь его иначе, нежели говоря “Он есть?”».
С точки зрения Законов Ману [24] и последующей традиции, санньясу можно принять лишь в конце жизни, когда человек исполнил свой долг перед дэвами, через молитвы и ритуальное поклонение, и предками, оставив потомство и вырастив сына, который к тому времени и сам уже станет отцом и сможет занять место своего отца в исполнении всех семейных обязанностей. Однако случается, что свет самосознания начинает сиять в сердце человека столь ярко, что ему уже невозможно сопротивляться; и тогда, вне зависимости от возраста, призвания или, возможно, общественных обязательств, у такого человека не остаётся иного выбора, кроме как покинуть свой дом и скитаться в одиночестве вдали от людских городов (Джабала Упанишада, 4.1). В своём комментарии на Брихадараньяка Упанишаду (1.4) Шанкара [25] объясняет, что знание [26] становится венцом всех деяний, и с ним уже несовместима никакая карма.
[24]Законы Ману (Ману-смрити) – свод законов древней Индии, авторство которого приписывается Ману, прародителю человечества. По мнению большинства исследователей, сборник был составлен в период со II в. до н.э. по II в. н.э.
[25] Шанкара (Ади Шанкарачарья) – выдающийся раннесредневековый индийский философ и святой, сформулировавший основные положения классической адвайта-веданты, а также основавший десять орденов санньясы.
[26] Здесь подразумевается знание Брахмана, брахмавидья.
Такой зов к санньясе вдохновляется, прежде всего, способностью различения между преходящим и вечным, именуемой вивека, которая имеет первостепенное значение для каждого, кто стремится к брахмавидье. И в этом различении, лежащем в основе любых духовных рассуждений и становящемся фундаментальным принципом всей последующей деятельности, нет ничего абстрактного или концептуального.
Каков же источник такой вивеки? На ум приходит прозрение Паскаля: «Ты бы не искал Меня, если бы уже не нашёл Меня» [27] . Для многих людей, несомненно, такие слова как вивека, мокша (спасение), адвайта (недвойственность) и их концептуальные или эмоциональные эквиваленты в иных религиозных контекстах таят в себе чарующие идеи, способные вдохновлять на глубокие размышления или учёные диспуты в кругу посвящённых. Однако есть и те, чья жизнь была отмечена непосредственным опытом Истины и кто потому был вынужден оставить всё то, что казалось прежде самым дорогим. И в то же время их первое знакомство с этим зовом могло быть почти незаметным, подобно тому ручейку, который в видении пророка Иезекииля (Иез. 47:1) исходил от дверей храма, став затем потоком, а затем могучей рекой, которую было невозможно пересечь вброд и которая сметала всё на своём пути, оживляя землю.
[27] Цит. по Pascal B., Thoughts, p.552 (London: Everyman`s Library, 1960)
Первоначально, как это было и в случае с первыми христианскими монахами, принять санньясу означало просто покинуть свой дом и деревню и отправиться в леса или странствия (паривраджья). Самое большее, это означало также получить от другого монаха или садху соответствующе облачение, как и делал св. Бенедикт [28] , всегда полагая, что искатель может нуждаться в особом одеянии или вообще в какой бы то ни было одежде. Так же и Иисус ответил тому, кто хотел войти в Царство Божие: «Пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим … и приходи, последуй за Мною» (Мк. 10:21). Лишь позднее жизнь санньяси, как и христианских монахов, стала организованной и упорядоченной специальными правилами.
[28] Св. Бенедикт Нурсийский (480-543) – средневековый итальянский святой, считающийся вдохновителем западноевропейской монашеской традиции. Основанный им орден св. Бенедикта (бенедиктинцев) является одним из старейших католических монашеских орденов.
Вскоре было развито и формальное посвящение. Интересно отметить, что в него было включено и жертвоприношение (яджня), во время которого кандидат отказывается от всего своего имущества и положения в обществе и обращается к своему сыну со словами «передачи» (сампратти), которые обычно произносятся в момент смерти: «Ты – священное знание, ты – жертвоприношение, ты – мир» (Брихадараньяка Упанишада, 1.5.17 [29] ; Санньяса Упанишада, 1). Разумеется, эта церемония строго обязательна только для тех, кто прошёл самскары, необходимые для брахманского посвящения, то есть тех, кто, по крайней мере в теории, не может освободиться от своих религиозных, семейных и социальных обязанностей никаким иным способом, кроме нового священного обряда. С другой стороны, многие вообще отказываются от всех обрядов – как, например, Рамдас [30] , который надел шафранные одежды после символического погружения в реку Кавери в Шрирангаме [31] . То же самое касается, в особенности, и авадхутов, которые не требуют для себя статуса санньяси, но при этом следуют бескомпромиссному идеалу намного строже, чем кто-либо иной. Шри Рамана Махарши [32] просто оставил однажды свой дом и направился к Аруначале. Как до него и Садашива Брахмендра [33]
[29] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1992): «Теперь – о передаче. Когда [кто-нибудь] считает, что уходит из мира, он говорит сыну: “Ты – Брахман, ты – жертва, ты – мир”. Сын отвечает: “Я Брахман, я – жертва, я – мир”. Поистине, то, что изучено, – всё это едино в [слове] “Брахман”. Поистине, те жертвы, которые [приносились], – все они едины в [слове] “жертва”. Поистине, те миры, которые есть, – все они едины в [слове] “мир”. Поистине, в этом – всё [сущее]».
[30] Свами Рамдас (1884-1963) – южноиндийский святой, посвятивший свою жизнь раманама-санкиртане (воспеванию имени Рамы). Свою символическую «санньяса-дикшу» он описывает в книге In Quest of God, ch. Renunciation (Kanhangad: Anandashram, 1979): «Мимо Шрирангама во всей её чистоте и величии несла свои воды священная река Кавери. Здесь, на её берегах, повинуясь приказу Рамы, он облачился в одежды санньяси. Так Рама дал ему совершенно новую жизнь. Белоснежные одежды, которые он носил прежде, были преданы Кавери и унесены ею прочь…»
[31] Шрирангам – город в Южной Индии (штат Тамил-Наду), центр вишнуитской религиозно-философской школы Шри Сампрадайя (виднейшим представителем которой был средневековый философ и святой Рамануджа). Главный храм Шрирангама, посвящённый Вишну-Ранганатхе, ежегодно привлекает тысячи паломников со всех уголков Индии.
[32] Шри Рамана Махарши (1879-1950) – выдающийся тамильский мудрец и святой, который провёл большую часть жизни в уединённом созерцании у подножья священной горы Аруначала. Именно благодаря встрече с Махарши Свами Абхишиктананда встал на путь адвайта-веданты, кульминацией которого стало его «пробуждение» в июле 1973 года. Впервые Свами Абхишиктананда (вместе с Жюлем Моншаненом) получил даршану Шри Раманы в январе 1949. Этот опыт он описывает в книге The Secret of Arunachala (Delhi: ISPCK, 1979): «Ещё прежде чем мой ум смог осознать этот факт и, тем более, выразить его, невидимая аура мудреца проникла в меня глубже, чем любые слова … В современном мудреце Аруначалы мне явился единый Мудрец вечной Индии … Этот опыт пронизывал всё вокруг, разбивал всё вокруг вдребезги и открывал могучую бездну…». Примерно через шесть месяцев Свами Абхишиктананда вновь посещает Тируваннамалай и на этот раз застаёт Махарши в предсмертном состоянии: у святого развивается опухоль предплечья, и он уже не принимает посетителей, однако одна из его близких последовательниц, некая госпожа Мерстоун, способствует встрече Свами Абхишиктананды с ним. Попав под удивительное обаяние Шри Раманы и получив свой первый серьёзный адвайтистский опыт в его присутствии, Свами Абхишиктананда ищет возможность заняться уединённой медитацией в гротах Аруначалы и, наконец, 29 марта 1952 года поселяется в пещере Ванатти, где проводит 10 дней в полном одиночестве и молчании, о чём пишет своему отцу Альфреду Лё Со: «Я провёл эти две недели в удивительном сне. Я жил практически как индусский монах, а не как “санньяси-любитель”…» (письмо Альфреду Лё Со от 11 апреля 1952 года, цит. по Stuart J., Swami Abhishiktananda: His Life Told through His Letters, (Delhi: ISPCK, 2000, p. 55). Впоследствии он неоднократно возвращается на Аруначалу, в том числе и для более продолжительных периодов затворничества (прим. к русскому переводу книги Свами Абхишиктананды Гуру и ученик (М.: Ганга, 2012).
[33] Садашива Брахмендра – известный тамильский святой и музыкант XVIII века, паломничество к самадхи которого в Неруре Свами Абхишиктананда вместе с Жюлем Моншаненом совершил в январе 1956 года. Моншанен вспоминает об этой поездке: «Вчера у нас со Свами Абхишиктанандой был замечательный день: мы совершили паломничество к самадхи Садашивабрахмана! Меня очень впечатлил храм, в котором мы несколько часов сидели и медитировали… Удивительно, как Индия хранит память о своих святых… Нерур – это место, где можно найти вечную Индию. Садашивабрахман напоминает мне о святой монахине-кармелитке Акарии, чей лозунг был: “Кому недостаточно Бога, тот слишком жаден”» (письмо Сюзанне Сиов от 26 января 1956, цит. по Stuart J., Swami Abhishiktananda: His Life Told through His Letters, (Delhi: ISPCK, 2000, p. 89) (прим. к русскому переводу книги Свами Абхишиктананды Гуру и ученик (М.: Ганга, 2012).
Одеяния цвета кави (шафрана) не призваны выделить санньяси в особый класс общества, как многие, к сожалению, думают. Санньясу не следует рассматривать в качестве четвёртого ашрама, этапа жизни, следующего за тремя предыдущими (ученика-брахмачари, домохозяина-грихастхи и лесного отшельника-ванапрастхи), ибо она, скорее – атиашрама, за пределами (ати-) всех этапов. Её никак нельзя охарактеризовать или сравнить с чем бы то ни было. Она воистину трансцендентна, как и сам Бог трансцендентен и находится за пределами всего и в то же время без какой-либо двойственности имманентен ко всему.
Отсюда следует неуместность таких вопросов, обращённых к санньяси и тщательно избегаемых воспитанными индусами, как «Откуда ты родом?», «Как тебя зовут?» и тому подобных. Кем бы он ни был – а сам Господь знает совершенно все секреты человеческого сердца – среди людей садху пребывает лишь знак божественного Присутствия, свидетельство Тайны за пределами всех знаков, напоминание каждому о внутренней тайне его истинного Я. У садху, как и у Бога, мы можем просить лишь о благодати его даршаны, возможности с верой лицезреть его и, если возможно, о некоторых словах поддержки и ободрения на пути, который ведёт «от нереального к Реальному» (Брихадараньяка Упанишада, 1.3.28 [34] ).
[34] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1992): «Веди меня от небытия к бытию. Веди меня от тьмы к свету. Веди меня от смерти к бессмертию».
Основная заповедь санньяси – быть полностью свободным от желаний. Или, скорее, обладать только одним желанием – жаждой Бога. Разумеется, такое желание не имеет ничего общего со стремлением получить покровительство того или иного дэва (небесного существа), которого можно умилостивить или порадовать, что будет лишь проявлением корысти (свартха). Его стремление к Богу – это жажда Единого, пребывающего за пределами всех форм; единения с Одним-без-второго; радости, преодолевающей отличие наслаждающегося от объекта наслаждения. С таким единственным и трансцендентным стремлением санньяси может именоваться и а-кама, свободным от желания, и апта-кама, тем, чьи желания исполнены (Брихадараньяка Упанишада, 4.4.6 [35] ), ибо он желает лишь истинного Я, которое вечно пребывает в своей полноте: «Сердце наполняется лишь опытом истинного Я» (Нарадапаривраджака Упанишада, 4.38).
[35] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1992): «Кто лишён желаний, свободен от желаний, достиг [исполнения] желаний, имеет желанием [лишь] Атмана, из того не выходят жизненные силы. Будучи Брахманом, он идет к Брахману».
Однако в своём духовном поиске санньяси не старается уничтожить одно за другим всю череду желаний, каждый миг рождающихся в человеческом сердце. Его не-стремление к преходящему происходит, скорее, из обладания непреходящим. Его сердцу так хорошо известно подлинное блаженство (даже, или особенно, если это знание не оставило осознаваемого следа), что обычные наслаждения более не влекут его. Это не значит, что он с презрением относится к таким проявлениям этого мира, как супружество, семья, человеческое общество. Все они сохраняют своё значение, и санньяси, возможно, способен оценить его даже лучше, чем другие – просто потому, что он проник в абсолютную глубину и всех вещей, и той Тайны, знаками которой они являются. Он обнаружил «другой берег» – Реальность, по отношению к которой всё лежащее на «этом берегу» есть лишь знак, словно следы, по которым в конце концов «узнают всё сущее» (Брихадараньяка Упанишада, 1.4.7 [36] ). Он больше не может исполнять свою роль в мире: это удел тех, чьё призвание – участвовать в божественной лиле во всей вселенной. И он также хорошо осведомлён об опасностях, подстерегающих тех, кто живёт на уровне знаков. Знаки могут служить опорой на пути вверх, подобно следам, указывающим верный путь; но и сами по себе эти знаки столь чудесны, что зачастую люди просто останавливаются на их уровне, забывая о той цели, на которую они указывали, – о другом береге!
[36] Этот стих в переводе А. Я. Сыркина (М.: Наука, 1992): «[Всё] это было тогда неразличимо. Он стал различим по имени и образу. И [говорят]: “Таково его имя, таков образ”. Ведь поныне [всё] различимо по имени и образу. И [говорят]: “Таково его имя, таков образ”. Он [Атман] проник сюда до кончиков ногтей, как нож в ножны, как огонь в пристанище огня. Его не видят, ибо он неполон. Дышащий, он зовётся дыханием, говорящий – речью, видящий – глазом, слышащий – ухом, разумеющий – разумом. Это лишь имена его дел. Кто почитает лишь то или иное из них, не обладает знанием, ибо в том или ином он неполон. Пусть почитают его как Атмана, ибо здесь все [его дела] становятся одним. Этот Атман – след всего сущего, ибо, поистине, как находят по следу [утерянное], так узнают по нему всё сущее. Кто знает это, тот находит славу и похвалу».