Сармат. Любовник войны
Шрифт:
У конца чердачного марша Сарматов наткнулся на Бурлака и Силина.
— Хаутов всех вытурил с чердака на крышу, — сообщил Бурлак, зажимая рукой окровавленный бок. — Нас к тебе послал на всякий случай...
— На крышу еще выходы есть? — спросил Сарматов.
— Есть, но все они блокированы «черными» и нашими мужиками! — ответил Силин.
— Ну, тогда пойдем доигрывать «Вальс Мендельсона»! — усмехнулся Сарматов и решительно шагнул в проем чердака.
Оглядевшись среди горящих чердачных перекрытий, он подошел к вентиляционной шахте и,
— Громыхала, дай пару громыхалок!..
Тот протянул две лимонки.
— Укройтесь, мужики! — приказал Сарматов и, подождав, пока они скроются за дверным проемом, бросил к стене шахты гранату.
Ее взрывом из стены вырвало кусок, в образовавшемся проеме стала видна ведущая вверх металлическая лестница.
— Как громыхнет на крыше, так сразу выскакивайте! — приказал Сарматов бойцам и первым полез по лестнице вверх.
На крыше, укрывшись за бетонным кубом лифтовой шахты, топтались трое с «узи». Они держали под прицелом чердачные выходы. Но Сарматов появился на выходе из вентиляционного люка за их спинами.
Взрывом лимонки двоих отбросило друг от друга. Сразу же после отгремевшего взрыва в чердачном проеме появились Силин и Бурлак, а с другой стороны вывалилась орава кричащих палестинцев.
Третий из парней с «узи», оставшийся невредимым, оценив обстановку, с тоскливым и протяжным криком бросился через парапет вниз...
Заглянув за одну из лифтовых шахт, Бурлак жестом подозвал Сарматова. У бетонного куба склонилась над рацией одинокая фигурка, одетая в желтую майку с изображением Микки Мауса на спине, белые джинсы и кроссовки.
— "Пианист!" — прошептал Бурлак, хватаясь за нож.
Сарматов приложил к губам палец и незаметно подкрался к «пианисту». Что-то прокричав в микрофон передатчика, тот поднялся и вздрогнул, ощутив на шее лезвие ножа. Сарматов развернул его и вдруг отшатнулся. Перед ним стояла хрупкая, тоненькая девушка, почти подросток. Опустив безвольные руки, она смотрела мимо Сарматова на горящий город, и в ее миндалевидных глазах отражалось пламя пожаров на фоне зловещего закатного неба.
— Господи, дочь Давидова, тебя же расстреляют! — воскликнул Сарматов по-английски, пытаясь заслонить девушку от набежавших, рвущихся к ней солдат-палестинцев.
Девушка передернула плечами, откинула со лба прядь коротко стриженных волос и, не удостоив Сарматова взглядом, ответила также по-английски:
— Сладко умереть за Родину...
— Что? — вырвалось у Сарматова по-русски.
При звуках русской речи голубая жилка на тонкой, открытой шее девушки начала пульсировать сильнее, а с ее губ слетела ответная фраза, произнесенная на чистейшем русском языке:
— Сладко умереть за Родину...
— Ни фига себе! Ты русская, что ли? — вытаращил на девушку глаза Силин.
Она не ответила, лишь печальная улыбка искривила уголки ее по-детски припухлых губ.
Алан склонился к Сарматову и прошептал ему на ухо:
— Палестинцы требуют отдать девку им...
Сарматов круто развернулся и, положив руки на автомат, в упор посмотрел на галдящих, точно стая ворон, палестинцев. Рядом с ним встали плечом к плечу Бурлак, Алан, Силин, Шальнов, Прохоров, Харченко. Под их взглядами палестинцы стушевались.
В окружении «архаровцев» Сарматова девушка отрешенно спустилась по лестничным маршам вниз мимо горящих коридоров, офисов и квартир. На одной из лестничных площадок среди обугленных трупов сидели и лежали раненые: старики, женщины, дети.
Сарматов повернулся к идущим позади палестинцам:
— Помогите раненым, а пленную доставим мы!
Один из палестинцев, по-видимому старший, вскинул ладонь к каске:
— Слушаюсь, господин майор!
Едва они вышли из подъезда дома, как меж горящих домов в небе появились черные силуэты «Фантомов».
— Славяне, мордой в землю! — крикнул Сарматов и завалил «пианистку» на асфальт.
Когда пронеслась взрывная волна и перестали падать куски железа, асфальта и бетона, он помог девушке подняться и показал на виднеющийся между двумя многоэтажными зданиями кусок горящей улицы, по которой только что прокатился огненный смерч.
— Уходи! — коротко обронил Сарматов.
Она непонимающе посмотрела на него.
— Блин! — рявкнул Бурлак. — Уходи, сопля зеленая!.. Затыришься среди «черных»...
Девушка смотрела на горящую, захлебывающуюся болью улицу, а потом по-русски спросила, глядя Сарматову в глаза:
— Туда?..
— Туда — к ним! — показав на улицу, жестко произнес он и уже более дружелюбно добавил: — И пусть хранит тебя твой еврейский бог!..
Печальная улыбка снова тронула уголки ее губ, и, удостоив Сарматова долгим взглядом своих бархатных карих глаз, девушка медленно пошла к просвету между домами.
Сарматов и «архаровцы» молча смотрели ей вслед.
В какой-то момент ее тоненькую фигурку обрисовал острый луч закатного солнца, и она будто растворилась в его золотом сиянии.
Тем временем в створе горящих домов снова появились «Фантомы»...
— Ложись! — заорал Сарматов, услышав уже до тошноты знакомый, леденящий кровь свист приближающихся ракет.
Вслед за «Фантомами» между зданиями прокатился огненный вал. Вздыбилась и содрогнулась земля, некоторое время продолжая дрожать крупной дрожью, и долго еще сыпались с неба камни и горящие головешки.
— Уберег все же девчонку ее еврейский бог! — приподняв голову после прошедшего огненного смерча, сказал Сарматов и посмотрел в чрево огнедышащих кварталов, где только что скрылась женская фигурка в желтой майке с мордочкой Микки Мауса на спине.
Восточный Афганистан
27 июня 1988 года.
Река круто поворачивала на юг, в сторону синеющего на горизонте хребта и уходила на запад, упираясь в сумеречное закатное небо.
Сарматов тщательно сверил показания компаса с картой.