Сармат. Смерть поправший
Шрифт:
У кромки прибоя вся группа опустилась на колени и, приняв позу «лотоса», устремила неподвижные взоры к красному солнечному шару, торжественно выплывающему из штормового моря. Когда солнечный шар поднялся над волнами, высокий европеец, оставив на берегу кимоно, взбежал на скалу и бросился с нее в бурлящие пенные буруны.
Вынырнув на поверхность, он проследил глазами за удаляющимся клином отдохнувших на монастырском озере перелетных гусей и поплыл вслед за ними в сумеречный морской простор.
Отплыв на значительное расстояние от скал, он лег на спину и полностью отдался воле пенистых волн. Когда сквозь их монотонное шипение его уши уловили звук работающего судового двигателя, он словно очнулся от сна и поплыл на этот звук. Скоро на фоне зависшего над волнами солнечного шара появился силуэт катера пограничной охраны. Поднятой вверх рукой человек приветствовал людей на его палубе.
— Сэр, опять тот сумасшедший купальщик! — сказал капитану-англичанину вахтенный матрос-китаец. — За бортом шторм в пять баллов и вода плюс десять, а ему нипочем!
— Этот парень из клиники профессора-японца, — отозвался капитан. — Мы его каждое утро встречаем! Даже шторм ему не шторм, — оторвался от экрана локатора капитан. — За это его стоит поприветствовать, Маленький Сюй!
— Слушаюсь, сэр!
Над пенистыми валами понеслись три протяжных корабельных гудка.
Пловец в ответ поднял в приветствии руку. Потом до людей на катере донесся его протяжный крик, состоящий из одних гласных звуков.
— И-и-и-о-о-о-а-а-а-у-у-у-и-и-и-о-о-о-у-у-у-у-у-у-у!
— Похоже, он зовет на помощь, сэр? — заволновался матрос.
— Наша помощь ему не нужна, — загадочно улыбнулся капитан.
— Сэр, его не видно на поверхности, — заволновался Маленький Сюй. — Он утонул, сэр, или на него напали акулы!..
Погрузившись в темную морскую пучину, человек тем временем достиг дна и поплыл среди колышащихся водорослей к темнеющим впереди скальным разломам. Когда у разломов мелькнуло в мерцающем сумраке несколько стремительных силуэтов, человек быстро всплыл на поверхность. Там его уже встречали любопытные дельфиньи физиономии.
— А-а-а-у-у-у-э-э-э-а-а-а-у-у-у-э-э-э-а-а-а! — протяжным криком приветствовал он загадочных и грациозных обитателей морских пучин, и те, словно по команде, затеяли вокруг него веселую игру с выпрыгиванием из воды, с нырянием и внезапным появлением из глубины у самой головы купальщика. Человек безбоязненно касался их гладкой кожи, отражающей рассветное небо, хватался за плавники, уходил на дельфиньих спинах в пучину, чтобы через некоторое время вместе с ними снова появиться на поверхности.
Отдраенный до блеска джип промчался по гулким предрассветным улицам Гонконга и скоро вырвался на шоссе, ведущее к монастырю «Перелетных диких гусей». Совсем рядом с мокрой лентой асфальта едва угадываемое в промозглых сумерках начинающегося дня рокотало штормовое море.
— Остановись-ка, сержант! Время есть — подышим свежим воздухом, — посмотрев на часы, кивнул Метлоу водителю.
Тот подогнал джип вплотную к береговым камням, о которые с шипением и брызгами разбивались накатные волны.
Слушать рокот волн — вечную и грозную музыку моря — было для Джорджа лучшим лекарством и отдыхом. Привычку эту он приобрел давно, еще в юности, когда молодым офицером — выпускником академии Вест-Пойнт был направлен для прохождения службы в разведподразделение «зеленых беретов» на американской военной базе Гуантанамо, отрезанной от бурлящей революционной Кубы глухим бетонным забором и многими рядами колючей проволоки.
В те годы не столько кубинская революция напугала американцев, сколько внезапно объявившиеся в их джунглях и в горах Сьерра Маэстра советские воинские части с ракетами, оснащенными ядерными боеголовками и нацеленными на близкие Флориду, Майами и Техас. Американцы, впервые осознавшие жестокие реалии ракетно-ядерного века и уязвимость своей территории, буквально пришли в шок. К тому же, пропагандистский маховик «холодной войны», представляющий русских не иначе как исчадиями ада, раскручивался с такой бешеной скоростью, что психические срывы и истерики стали обычным делом для населения Соединенных Штатов.
Георг Мятлефф, как звался в ту пору Джордж Метлоу, сразу почувствовал это на себе. Стоило ему после служебной вахты в засекреченной радиорубке войти в бар, как он начинал ощущать на себе настороженные взгляды посетителей. Сослуживцы с некоторых пор смотрели на него с затаенным вниманием, как смотрят в зоопарке на диковинного зверя.
— Раша-а-а!.. — прокатывался иногда шепот между барными стойками.
Однажды один из сослуживцев, причислявший себя к коренным американцам-патриотам, перебрав виски с содовой, даже пытался разрешить проблему личной неприязни к «раша» кулаками. Но молоденький лейтенант «зеленых беретов» был не из тех христиан, кто, получив удар по одной щеке, подставляет другую.
После этого инцидента, закончившегося для «патриота» глубоким нокаутом и сломанной челюстью, командование базы категорически запретило лейтенанту посещение бара, а в служебных документах распорядилось впредь именовать его исключительно на английский лад. Так, помимо своей воли, он стал Джорджем Ивом Метлоу. В гневе от того, что его лишают родовой фамилии, он подал рапорт об отставке, но получил категорический отказ — Пентагону был нужен точный, с мельчайшими нюансами, перевод радиоперехватов русских ракетчиков, базирующихся в горах Сьерра Маэстра. Лейтенанту Метлоу не оставалось ничего другого, как подчиниться. Свободное время он коротал теперь не за барной стойкой с банкой пива, а в полном одиночестве на берегу Карибского моря постигал божественную музыку волн.
Впрочем, в одиночестве была своя прелесть. Под глухой рокот прибоя можно было, не сдерживая фантазии, вообразить себя лихим пиратом на каперах Моргана и Дрейка. Можно было без помех предаться несбыточным мечтам о будущем и анализировать начальную стадию военной службы во славу полосатого американского флага.
Иногда по горизонту проходили корабли под красными флагами, но особых эмоций они у него не вызывали. Его Родиной была Америка, и все его личные помыслы были связаны только с ней. А Россия — она лишь историческая родина. Как известно, у всех американцев где-нибудь есть своя историческая Родина...