Сармат. Смерть поправший
Шрифт:
Поступившее после вьетнамской войны предложение перейти на службу в ЦРУ Метлоу принял без особых колебаний, так как понимал, что его используют на русском направлении и он снова сможет вернуться к постижению национальных особенностей соплеменников.
Катятся и катятся размеренной чередой на берег волны. Ударив с размаху в береговые камни, с недовольным шипением откатываются назад, чтобы влиться в очередную, изготовившуюся к прыжку волну.
— Сэр, пора ехать, — оторвал Метлоу от тягучих мыслей солдат-водитель.
— Успеем, — нехотя откликнулся он и прислушался к еле различимому колокольному звону со стороны зажатого меж холмов монастыря «Перелетных
На серпантине извилистой прибрежной дороги появилась обшарпанная машина.
— Сенсей, вон тот, кто интересуется тобой, — сказал профессору Осире сидящий за ее рулем буддистский монах и показал на стоящий у самой кромки прибоя джип и одинокую фигуру сидящего на камне поодаль человека.
— Напомни, Ямасита, его имя?
— Джордж Ив Метлоу.
— Что ему надо от меня?
— Ямасита не знает, сенсей.
Метлоу повернулся на шум подъехавшей машины. Старый японец из окна машины настороженно обратился к нему:
— Мне передали, что вы интересовались профессором Осирой, мистер э-э-э...
— Метлоу. Джордж Ив Метлоу...
— Простите мою уходящую память, мистер Метлоу! Что надо вам от такого старого пня, как я?
— Ничего особенного не надо, — заверил его Метлоу. — Хотелось бы лишь узнать, как идут дела у моего друга, англичанина Джона Карпентера?
Осира вышел из машины и, вглядевшись в штормовые волны, удовлетворенно улыбнулся:
— Так я и думал. Взгляните, у Джона рандеву с дельфинами. Даже наступившие холода не мешают их ежедневным совместным прогулкам по бухте, на что, мистер Метлоу, признаться, я не рассчитывал.
— Но это же очень опасно! — вырвалось у полковника, когда он увидел на горизонте пловца.
— Опасно. Но, по-видимому, ваш друг родился под непрерывный грохот канонады — он не боится орудийных залпов... Кстати, не могли бы вы сказать — где его родина?
— Вы сомневаетесь в его английском происхождении? — насторожился Метлоу.
Осира улыбнулся одними глазами:
— Я знаю, мистер Метлоу, по документам он — англичанин Джон Ли Карпентер, родившийся и выросший в жарком Пакистане...
— Вы хотите сказать, что в Пакистане он не мог приобрести привычку к холодным процедурам... Вынужден согласиться с вами, но кто же он, по вашему мнению?
— Он?.. Безусловно, не немец, не француз и не швед, хотя шведы спокойно переносят холодные морские ванны. Он славянин. Скорее всего — русский.
— Русский? — еще больше насторожился Метлоу. — У вас уже были пациенты-русские?
— Нет, — уловив настороженность собеседника, улыбнулся Осира. — Но после Второй мировой войны я несколько лет провел у них в плену. Не теряя времени даром, я изучал язык, быт, психологию и этнические особенности этого загадочного народа.
— Разве русские отличаются от других народов?
— Каждый народ неповторим, мистер Метлоу... Например, сэр, мы, японцы, созерцая природу, обожествляем ее, восхищаемся ею, порой до слез, принимаем каждый ее уголок за картину, вышедшую из-под гениальной кисти Творца. Мы считаем, что человек не достоин вмешиваться в его творческий замысел.
— Хотите сказать, что японцы смотрят на природу со стороны?
— Да! — кивнул старый профессор. — Кроме того, мистер Метлоу, японцы неисправимые фаталисты. Мы считаем, что все в нашей жизни предопределено судьбой, потому нет смысла сопротивляться: жизненным невзгодам, землетрясениям, пожарам, цунами, которые регулярно обрушиваются на нас.
— А европейцы?
— Немцы, французы, англичане, американцы — жестокие прагматики. Вы существуете как бы параллельно с природой и используете ее, как, впрочем, все, до чего вы можете дотянуться, в чисто утилитарных, потребительских целях...
— А русские не так? — спросил озадаченный Метлоу.
— Русских, как и японцев, отличает беспримерная терпеливость в жизненных невзгодах и в выпавших на их долю страданиях... Но в отличие от японцев они не созерцатели и не фаталисты. Русские обладают даром растворяться в природе, становиться составной и неотъемлемой ее частью. Гроза, ураган, ужасные снега, морозы, дикая мощь и первозданность необжитых мест, которых так много в их стране, в отличие от европейцев и японцев, совершенно не пугают их. Даже, напротив, мощь и экстремальные состояния природы вызывают у них прилив жизненных сил, восторг, схожий с религиозным экстазом.
— Пожалуй, я соглашусь с вами, профессор, — кивнул удивленный Метлоу, не ожидавший от профессора Осиры суждений на тему, волнующую его самого уже много лет. — Я тоже много лет занимаюсь психологией этого народа, но, признаться, мне не приходило в голову посмотреть на русских с этой стороны.
Профессор присел на камень и жестом показал полковнику на место рядом с собой:
— Однажды в плену, мистер Метлоу, я наблюдал картину, поразившую меня буквально до слез: на станцию Даурия под Читой пришел эшелон с русскими заключенными. Когда закончилась их выгрузка из теплушек, небо вдруг стало иссиня-черным. Через минуту началась страшная гроза, и буквально стеной обрушился град. Конвоиры прикладами винтовок стали загонять узников назад в теплушки, но те отказывались укрываться в них. Более того, несколько сотен узников стали срывать с себя всю одежду. Не обращая внимания на удары прикладами и кровавые полосы от града на их обнаженных телах, они, к нашему удивлению, внезапно пустились в какую-то немыслимо странную и восторженную пляску, все убыстряя ее и доводя себя до полного экстаза. То был танец их единения друг с другом, единения с небом, громом, молниями и градом. Конвоиры растерялись, но скоро и они, составив в козлы винтовки, стали срывать с себя одежду и присоединяться к пляшущим узникам. Под секущим до крови градом, узники кружились в одной бешеной пляске со своими мучителями, как с родными братьями. Сквозь шум града до наших теплушек доносились разбойничьи выкрики пляшущих и буйный свист, в котором слышался мужественный вызов силам природы и даже самому небу. Когда град закончился и уползла в монгольские степи черная туча, у заключенных и у конвоиров были одинаково просветленные липа, как у людей, переживших глубочайший коллективный катарсис... Могу уверить вас, мистер Метлоу, что увиденное нами, японцами, на станции Даурия многим моим товарищам по несчастью помогло выдержать все тяготы плена.
— Интересное наблюдение, — согласился пораженный Метлоу. — Значит, у русских коллективизм и стремление к единению с природой — устойчивый стереотип национального поведения?
— Необычайно, сэр!.. Я наблюдал его у всех социальных групп. Но, к сожалению, русские очень расточительны в общении с природой и порой наносят ей глубокие раны...
Метлоу вгляделся в морской простор, в котором среди резвящихся дельфинов показалась голова пловца, и засмеялся:
— В подтверждение ваших наблюдений, Осира-сан, ваш пациент демонстрирует нам свое единение с морской стихией и ее обитателями. Сейчас Америка помешана на теории реинкарнации — может, Джон в прошлой своей жизни был русским? — не без иронии спросил он.