Сатаки и я
Шрифт:
В большом лагере было шумно и суетливо, как бывает обычно поздним вечером, когда охотники с добычей возвращаются домой, дневные работы закончены, и люди пируют, курят трубки, поют песни и танцуют.
Долго мы сидели на возвышенности, присматриваясь и прислушиваясь, обсуждая то, что нам предстояло сделать.
Отец сказал, что он пойдет в лагерь один и приведет нескольких лошадей, которых я буду сторожить здесь, пока он отправится за остальными.
Я ответил ему:
– Хорошо. Но в первый раз мы пойдем вместе. Я должен знать, не трус ли я. Я должен знать, что чувствуешь, когда находишься в лагере врага.
Он согласился со мной.
Незадолго до
Примерно в десяти шагах от нас стояли два крайних вигвама. Из одного раздавался громкий храп, в другом кто-то разговаривал и ворочался во сне, шурша шкурами, но вскоре затих. У этого вигвама лежали несколько больших собак, которые, увидев нас, поднялись и побежали навстречу.
21
Большой Ковш или созвездие Большой Медведицы. – Прим. авт.
Если бы мы произнесли хотя бы слово, они могли бы распознать в нас чужих. Если бы мы попытались бежать – собаки бросились бы за нами, подняли бы своим лаем всех спящих – и нам конец. Но мы, подавив страх, замерли на месте. Собаки обнюхали нас (одна даже уткнула свой холодный нос в мою руку) и повернули обратно к вигваму хозяина. Наверное, они подумали, что мы – из их народа, ведь собаки не могли знать запах каждого человека в таком большом лагере. Мы вздохнули с облегчением.
Было отчетливо слышно, как где-то совсем рядом с нами нетерпеливо переступают горячие лошади – быстрые скакуны для охоты на бизонов, привязанные на ночь для большей безопасности рядом с вигвамами хозяев. Это были желанные для нас лошади – не вьючные, и не те, которых запрягают в травуа, не кобылы и не жеребята. Их обычно сгоняют в большие косяки вне лагеря, на равнине. Мы легко могли бы захватить целый табун таких лошадей, но они медлительны и их трудно угнать. Только большой военный отряд, способный отразить преследующего врага, может удержать такую добычу.
И действительно, за вигвамами мы разглядели двух лошадей, вернее, неясные очертания одной, темной масти, другая, с белыми пятнами, отчетливо была видна в ночи. Отец дал знак двигаться вперед. Бесшумно и медленно мы приблизились к вигвамам, и, когда проходили между ними, мое сердце забилось так сильно, что его глухие удары сотрясали все тело. Я почти не дышал, мне было страшно. Я стал молиться Бизоньему Камню, умоляя его помочь мне побороть страх. И мое сердце забилось ровнее.
Я направился к пятнистой лошади и увидел, что она была на короткой привязи, завязанной на передней ноге. Когда я сделал шаг в ее сторону, лошадь захрапела и отпрянула прочь. Мне показалось, что никогда еще я не слышал такого громкого храпа. Казалось, что он поднимет всех людей вокруг. Бросившись на землю, я стал смотреть и слушать, что будет. Лошадь успокоилась. Никто не появился. Тогда я подошел к лошади, обвил веревку вокруг ее шеи, освободил от привязи и повел мимо вигвамов. Отец шел впереди меня, ведя темную лошадь. Увидев ее, моя пятнистая пошла охотней. Земля была мягкой, и ноги лошадей ступали очень тихо, но все же нас могли услышать в вигвамах те, кто не спал. Ха! Как мне хотелось вскочить на мою лошадь и ускакать отсюда!
И опять собаки встали со своего места, обнюхали нас и повернули прочь. Опять мое сердце билось так часто, что я почти задохнулся.
Наконец
– Мы в безопасности! Ну, как тебе было там – страшно?
– Да, очень.
– Ты сказал правду. А значит – ты храбрый, потому что не боишься признаться, что в минуты опасности бывает действительно страшно. Я чувствую, ты будешь великим воином. Я горжусь тобой. И какая у тебя замечательная лошадь – черно-белая пинто! Она лучше, чем моя добыча. Ну а теперь иди за мной.
Мы вернулись на прежнее место на возвышенности. Там отец приказал мне остаться с добычей, пока он пойдет в лагерь за новой. Скоро он вернулся еще с двумя лошадьми. Потом он пришел с тремя, ведя их за веревки, которыми они были привязаны к колышкам на пастбище. Он уходил и уходил за добычей, пока не собралось двадцать шесть лошадей, которых я привязал кругом в зарослях полыни.
– Теперь их двадцать шесть? – спросил он.
– Да.
– Я захвачу еще четырех, и мы уйдем, – произнес он, снова направляясь к лагерю.
– Не ходи больше туда! – воскликнул я.
– Почему?
– У меня странное чувство, здесь, внутри: как будто мне сказали, что пришло время уходить, – ответил я.
Он рассмеялся и произнес:
– А я чувствую другое: мы должны захватить тридцать скакунов Носящих Пробор. И я иду за ними.
Он покинул меня. И чем дольше я ждал, озираясь и прислушиваясь, тем тяжелее мне было. Я чувствовал, что нам угрожает большая опасность.
Неожиданно тишину лагеря разорвал отчаянный крик человека. Прогремел выстрел. Лагерные собаки подняли лай, закричали женщины и дети, мужчины стали громко перекликаться друг с другом.
Я застонал. Может быть, этим выстрелом убит мой отец?! Что же мне теперь делать?
Я взнуздал веревкой одну из лошадей и встал рядом с ней. Шум в большом лагере все усиливался, пока не стал звучать в моих ушах подобно грому. Мой отец! Жив ли он? Или кто-то из проснувшихся застрелил его?
«О, Солнце! Помоги ему спастись, вернуться ко мне, и я отдам Тебе свое тело! – молил я. – Помоги нам избежать опасностей этой ночью, и я отдам Тебе свое тело!»
Потом я взнуздал другую лошадь, обеих привязал к кустам бок о бок. Со слабой надеждой, что отец скоро вернется, я стал освобождать от пут других лошадей. Они, к счастью, не пустились наутек, а сразу же принялись щипать траву.
Мне показалось, что крики Носящих Пробор движутся не в моем направлении, а в сторону Малой реки, на запад от вигвамов. Похоже, что отец избрал для бегства этот путь. Быть может, ему удастся от них уйти. Прогремел выстрел, затем другой. Я заметил красную вспышку в тополиной роще, к западу от лагеря. Наверное, отец спрятался там. Надежда на его спасение теперь окрепла.
И затем он явился! Он явился!
О, как радостно забилось мое сердце, когда, осторожно пробираясь сквозь кусты, он тихо спросил:
– Апси?
– Я здесь! Собираю лошадей. Две взнузданы, – ответил я.
– Хорошо! – произнес он. Мы быстро сели на взнузданных лошадей и стали кружить вокруг остальных, стараясь погнать их вверх по долине. Суматоха в лагере и крики мужчин около реки затихли. Отец воскликнул:
– Скорее! Иначе нас здесь схватят!
Грянули ружья сзади нас, и, отчаянно заржав от боли, моя лошадь стала падать на бок. Я успел соскочить с нее раньше, чем она рухнула на землю. Люди, которые стреляли в нас, уже подбегали ко мне, что-то крича. Один из них оказался рядом со мной. Я направил на него ружье, выстрелил, и он упал.