Сборник "Круг Земель"
Шрифт:
Глава третья
НОЧЬ
1
Герфегест сделал три шага к краю смотровой площадки на Алмазном Гвозде. Три шага вправо. Еще три шага вправо. Лагерь, разбитый варанцами по указанию Шета оке Лагина, лежал внизу, на плато Поющих Песков. Смотри сколько хочешь. И слушай песню песка.
Опустошенная и безмолвная Хармана сидела у его ног, подобрав колени и уперев руки в полупрозрачную поверхность площадки. Она не смущалась своей неподобающей позы. Она смотрела на лагерь. И то, что она видела, не сулило ничего, кроме скорой смерти.
Варанцы готовили к бою оружие, вынесенное Шетом и Ганфалой из Молочной Котловины. Они сооружали метательные машины. Чинили и наращивали осадные лестницы. Чистили оружие. Грохотали кандалами для пленных. Если, конечно, кто-нибудь собирается брать пленных в сражении, которое произойдет завтра утром. В сражении, которое неминуемо, словно само утро.
С другого края – противоположного тому, на котором топтался Герфегест – можно было видеть, что Лорчи и Гамелины тоже не теряют даром времени. Дагаат – не самое идеальное место для того, чтобы на нем обороняться. Это не город, где даже на бочку кипящей смолы можно возлагать надежды. В Дагаате не живут люди. В Дагаате не разыщешь резервов оружия или продовольствия. И все же Дагаат – это крепость, и, как всякую крепость, ее нужно готовить к обороне.
Лорчи, в отличие от Гамелинов, не были поклонниками градостроительства. Их города, как правило, имели весьма низкие стены – у Лорчей не было в обычае прятаться в крепостях. «Если война дошла до стен столицы – значит, это проигранная война», – говорили Лорчи, прозревая валы, укрепления, подъемные мосты и прочие хитрости, до которых так охочи были мудрецы, сушащие головы над трактатами по фортификации. Как будут вести себя эти воины в несвойственной для них роли – в роли защитников крепости? Для Лорча ведь быть защитником – все равно что быть побежденным?
Озабоченный этими мыслями, Герфегест присел рядом с Харманой и положил руку ей на плечо. Кожа Харманы была холодна и суха. Ее взгляд был усталым и грустным. Последний раз столь обессиленной Герфегест видел ее в тот день, когда она усмиряла Совет Сильнейших. О чем думала она? О Лорчах? О Торвен-те, который словно бы под землю провалился с самого утра? О судьбах Дома Гамелинов? Герфегест не стал доискиваться до правды чередой бестактных и бессмысленных вопросов. Он лишь поцеловал ее руку – ту самую, на которой горел алмаз Перстня Конгетларов.
И вдруг откуда-то снизу, с той стороны, где Лорчи готовились к бою, послышалась песня. Пятьсот луженых мужских глоток затянули ее, и она, неказистая и странная, понеслась над погруженным в ночь островом, словно пыльный, жесткий ветер пустыни Легередан.
Сам-один я город победил! Сам-один я город загубил! Йоги-йоу! Йрги-йоу! Сам-один всех девок полонил! Сам-один добычу разделил! Йоги-йоу! Йоги-йоу!
Герфегест и Хармана переглянулись.
– Странные слова, моя госпожа, не правда ли? Тягучий напев Лорчей становился все слышне й. Все новые воины присоединялись к своим, умножая единение голосов. Теперь Герфегест уже не сомневался в том, что пение Лорчей отлично слышно и в лагере Шета оке Лагина.
– Не страннее всего остального, – с некоторым запозданием ответила Хармана.
2
Рядом с ними бесшумно, словно бы из-под земли, возникла фигура Торвента. Альбиноса. Урода. И все-таки отражения мастера Зикры Конгетлара. И все-таки регента, сына императора Лана Красного Панциря.
– Приветствую Гамелинов, – в своей обычной манере, нараспев, сказал Торвент.
– Где вы изволили праздновать труса. Ваше Величество? – беззлобно поинтересовался Герфегест.
– Я сохранял свою шкуру в подземельях Священного Острова, – спокойно ответил Торвент, кланяясь госпоже Хармане.
– И знаете ли вы. Ваше Величество, что произошло за то время, пока вы, пестуя свое любопытство, осматривали утробы Хуммерова Логова? – не переставал язвить Герфегест, чья сдержанность была без остатка истрачена в сражении.
– Во-первых, знаю. Хозяин Гамелинов, – пропуская все нападки Герфегеста мимо ушей, отвечал Торвент. – Я знал это еще до того, как ты принял в нем участие. Во-вторых, я просил тебя забыть о вежливом жеманстве еще на корабле Педнов, и ты дал мне свое слово. То самое слово, которое сейчас нарушил. А в-третьих, я не зря провел там время. Мой меч, быть может, и отправил бы души десятка-другого варанцев в Святую Землю Грем, но это бы все равне-не решило исхода сражения, которое было заведомо проигранным.
Почувствовав неловкость, Герфегест замолчал. Что-то от Зикры Конгетлара проступило в лице регента. Что-то очень сходное с интонациями Зикры Конгетлара послышалось в голосе регента. Герфегест опустил голову в смущении. Никогда не знаешь, как себя вести с та-лан – отражениями. В особенности с та-лан – отражением своего учителя.
Но на помощь Герфегесту пришла Хармана, чей хрустальный голос рассеял неуют тревожной ночи.
– Что же интересного ты обнаружил в подземельях, Торвент? – спросила она, и на ее губах засияла бесконечно усталая улыбка любознательной девочки, чья любознательность пресыщена сверх всякой меры.
3
– Всяк может видеть – Дагаат походит на монолитную скалу, – начал Торвент. – Но это лишь видимость. Внутри он изъеден древними строителями, словно кусок старого сыра прожорливыми червями. Несметное множество комнат, подземных ходов, капищу тайных лазов, зловещих залов, переходов, тупиков, ложных коридоров. Вот что такое Дагаат на самом деле.
Герфегест и Хармана утвердительно закивали. Дескать, верим на слово. Кое-что видели и сами. Перебивать Торвента у них не было желания.
– Весь сегодняшний день я истратил на то, чтобы осмотреть это пугающее разнообразие. За свое любопытство я едва не поплатился жизнью дважды. В первый раз, когда попался в ловушку – безобидная на первый взгляд комната оказалась комнатой с падающим потолком – и я едва избег печальной участи, которую уготовил.мне древний архитектор Хуммера. А во второй раз я по неосторожности задел конский волос, протянутый поперек неосвещенного коридора, который был связан с механизмом, приводящим в действие гильотину. Она упала с потолка прямо на меня, и всей моей ловкости едва хватило на то, чтобы отдать ей заднее полотнище своего плаща, отвоевав себе все остальное. К счастью, я остался жив.