Сборник рассказов
Шрифт:
– Да кто он такой?
– в раздражении шептал Джован первый, глядя на рощу.
– Самозванец! Двойник из кристалла, но человек то я! Моя жизнь это, черт подери, моя жизнь!
И тут ему, как и второму Джовану, пришла идея создать подчиненных рабов, роботов, пусть и с его внешностью, но покоренных.
– Наверное, придется применить силу.
– бормотал он, переворачиваясь на спину.
Так он остался лежать долгое время, созерцая спокойную оранжевую высь. Постепенно ветер сдувал плотные слои газа в сторону гор и медленно-медленно проступало черное, беззвездное небо. Там, в выси этой, над головой Джована, смотрел сотканный из миллиардов звезд глаз. Он виделся Джовану печальным, и завораживающим осознанием истинных его размером. Где-то там, среди звездных пылинок был и его дом... в какой неизмеримой дали! Он смотрел на галактику и уходили из него и страх, и злоба, и напряжение. Оставалась светлая и глубокая печаль.
– Я вернусь к тебя, любимая.
– прошептал он негромко, протягивая к галактике руку.
– Да, и с крови моей взойдут новые Джованы Симероны, но не для вражды; для дружбы. Вместе мы починим этот корабль; не будем спорить - будем работать. Да и как ничтожны были бы все наши споры перед тобой, галактика.
Прошептав так, он поднялся, прошел к ближайшему кристаллу, расковырял рану. Голубиное воркование показалось ему прекрасным, предвещающим прекрасное звуком. Он распахнул объятия навстречу появившемуся из кристалла двойнику, улыбнулся; и тот, знающий и чувствующий то же, что и первый, распахнул навстречу ему свои объятья.
Одновременно один из них сказал:
– Здравствуй, друг мой!
А второй:
– Здравствуй, брат мой!
Они уселись на земле; подняли головы к светящемуся в полнеба печальному оку, помолчали некоторое время, созерцая.
Первым заговорил двойник:
– Мы никогда не должны спорить, кто из нас истинный.
– Это приведет только к вражде. Ведь и ты считаешь себя Джованом?
– Конечно, как и ты...
– Ладно... Оставим это. Сейчас, под взором галактики разойдемся по этому полю; создадим до утра сотни две, три себе подобных...
– А о еде ты подумал? Глядя на такую красу, конечно о еде и не думается, но все же - найдут ли они чем себя прокормить? Не обрекаем ли мы их на голодную смерть. Они проклянут нас.
– Нет, не проклянут. Каждый из них будет считать, что он все это придумал. Каждый, будет помнить этот вот разговор. Что же касается еды если в джунглях есть хоть один съедобный плод, мы его сможем воспроизводить сколько угодно с помощью кристаллов. Прости, конечно, что я тебя создал не проверив это...
– Нет - это ты прости мою трусость. Я, ведь побоялся пройти в заросли один. Боялся, что нападет на меня тот... Ладно, оставим...
Разговаривая о величии галактики, направились они к изумрудным зарослям, которые засветилась - стебли растений оказались полупрозрачными и в каждом медленно пульсировало длинное, от корней и до вершины, сердце. Непрестанный дневной ветер теперь утих, и в воздухе пахло чем-то незнакомым, сочным.
Лица Джованов казались изумрудными, полупрозрачными, в глазах, как у кошек, вспыхивали зеленые искры.
Вскоре они нашли плод, напоминающий огромный персик.
– Давай одновременно
– Нет, лучше уж останется один, чем вообще никого не останется... Предлагаю бросить жребий... Только вот как?
– Я кое-что придумал.
– Джован первый сорвал еще лист. Одна его сторона была стеклянной, другая - темно-зеленой, мохнатой.
– Какую выбираешь?
– Мох.
– Значит я - зеркало.
– лист закружился в воздухе и наконец упал на изумрудную, плотную травку - упал стеклянной поверхностью вверх и тут же распался темной пыльцой.
Через некоторое время они вновь вышли под озаренное звездным оком небо.
– Тебе страшно было первому пробовать.
– В общем - да. Но по вкусу, как смесь персика и дыни. Еще согревает, по жилам, как от вина, тепло бежит, но хмели нет.
– Согласен с тобой.
– Лучше бы ты не пробовал. Мало ли: может - все-таки яд; может действие только через неделю проявится.
– Ну, к тому времени все равно пришлось бы их попробовать. Лучше смерть от яда, нежели от голод.
Постояли некоторое время, подняв головы вверх.
– А ты тоже умеешь сочинять стихи?
– спросил Джован первый.
– Да, умею, так же, как, впрочем, и ты...
– Ну, ты все мои стихи знаешь.
– И ты тоже все мои стихи знаешь.
– А можешь под этим небом придумать что-нибудь новое?
– Отчего же нет; придумал, когда жребий выпал мне - помнишь, как задумался?.. Ладно, слушай.
– Мне выпала тяжкая доля,
Быть может, уйду навсегда,
И светлый двойник в нашем доме,
Обнимет, обнимет тебя...
Двойник вздохнул и в глазах его вспыхнули слезы.
– Это испытание навело тебя на столь печальный лад.
– ободряюще улыбнулся Джован первый. А я, пока смотрел на небо, сочинил совсем иные стоки:
– Только в отдалении, понимаем мы,
Как близки нам родины тучные холмы.
Только в одиночестве, понимаем мы,
Как согреют сердце, милые черты.
– Ты про Катрину вспоминал?
– спросил двойник.
– Да, в общем - да.
– молвил Джован первый.
– И я тоже вспоминал... Ладно, ладно - все, расходимся.
– Сделаем по десятку. Потом, каждый из этого десятка пусть сделает еще по десятку. Двух сотен пока хватит.
* * *
Джован Симерон второй и третий - оба усталые, голодные сидели под небесным оком, время от времени смотрели бросали на эти мириады звезд и туманностей взгляды, но тут же опускали глаза - было страшно смотреть в эту бесконечную высь и вспоминать совершенное:
Джован третий придумал использовать листья для переноски крови "раба". Они сложили листья лодочками и без труда набрали из этого четвертого, лежащего без движенья, с неузнаваемо распухшим лицом, достаточно крови. Они разносили эти капли по ближайшим кристаллам, и когда, появлялась там копия избитого раба, связывали заранее заготовленными изумрудными стеблями. Так сделали около полутора сотен...
Даже третий, чувствующий свое превосходство над этими "булыжниками"; чувствовал некоторую неприязнь к самому себе.