Счастье привалило
Шрифт:
I
Василій Ермолаичъ Куцынъ, почтамтскій служащій, молодой человкъ съ претензіей на франтовство, явился домой со службы измученный, похлебалъ поданныхъ ему квартирной хозяйкой полуостывшихъ сальныхъ щей съ разваренной въ мочало говядиной и залегъ спать на клеенчатомъ диван, замняющемъ ему кровать. Спалъ онъ довольно долго, крпко и видлъ во сн предметъ его давнишнихъ мечтаній — шинель съ бобровымъ воротникомъ и таковыми-же лацканами; видлъ, что онъ гуляетъ въ этой шинели по Невскому и по Большой Морской,
— Баринъ! А баринъ! Василій Ермолаичъ! Къ вамъ ваша тетенька пришла и васъ спрашиваетъ.
Куцынъ прочухался и лежа сталъ протирать глаза.
— Какая тетенька? Что ты врешь? — сказалъ онъ.
— Да ужъ вамъ лучше знать, какая у васъ тетенька есть.
— Дарья Максимовна, что-ли?
Василій Ермолаичъ ужъ сидлъ на диван и почесывался.
— Да не говоритъ, какъ ее звать. Скажи, молъ, что тетенька евонная…
Василій Ермолаичъ всталъ и сдлалъ по комнат нсколько шаговъ, покачиваясь отъ сна.
— Да полно теб тамъ пудриться-то! — послышалось за дверью. — Не велика важность, что тетка тебя и въ безбль увидитъ. Я войду.
И на порог показалась крупная женщина въ суконномъ пальто съ бличьимъ воротникомъ съ хвостами, съ головой, окутанной пуховой косынкой и съ подвязанной блымъ платкомъ скулой.
— Гд Богъ-то у тебя? — спросила она, стала искать въ полутемныхъ углахъ комнаты икону, нашла, перекрестилась и, поклонясь Куцыну, произнесла:- Здравствуй! Цлуй тетку! Что идоломъ-то стоишь!
— Извините, тетенька, заспавшись я… — пробормоталъ Куцынъ. — Безъ спиньжака можно съ вами? — спросилъ онъ. — Я не знаю, куда я свой спиньжакъ закинулъ.
— Хоть еще что-нибудь съ себя сними, такъ мн и то все равно, — отвчала тетка, сматывая съ головы пуховую косынку.
Племянникъ подошелъ къ ней и поцловалъ ее.
— Ну, а теперь молись и самъ Богу. Крестись, — сказала тетка, видя, что кухарка ушла изъ комнаты.
— Позвольте… Въ какихъ-же это смыслахъ? — спросилъ Куцынъ, прибавляя огонь въ ламп.
— Крестись. Богъ теб счастье посылаетъ. Счастье теб привалило.
Тетка сла къ столу. Племянникъ, звая во весь ротъ, перекрестился.
— Чайкомъ прикажете попотчивать? Сейчасъ я велю- самоваръ поставить, — сказалъ онъ.
— Что чай! Ты долженъ тетку водочкой съ солененькимъ сначала попотчивать, а ужъ потомъ чай-то.
— Въ лучшемъ вид могу. Матрена! — закричалъ племянникъ, вынулъ изъ жилетнаго кармана рубль и вышелъ изъ комнаты отдавать приказъ кухарк. Черезъ минуту онъ вернулся.
— Въ какомъ-же смысл, тетенька, счастье-то? — спросилъ онъ, свъ передъ теткой и закуривая отъ лампы папироску.
— Агничку Лукашину знаешь? — задала вопросъ тетка.
— Это городового-то дочку? Какъ-же не знать! Предметъ, о которомъ я вздыхалъ и даже стихи любовные ей писалъ, но возмечтали он о своей красот и приняли другой смыслъ посл своей гордости.
— Ну, а теперь она за тебя замужъ выйти желаетъ. Сама ко мн прізжала и говоритъ мн: «такъ и такъ, Дарья Максимовна, устройте мн это дло и предложите ему».
— Позвольте, тетенька… Да вдь она теперь съ этимъ самымъ генераломъ… съ его превосходительствомъ Анемподистомъ Валерьянычемъ… — замтилъ племянникъ.
— Ничего не обозначаетъ. Они и по сейчасъ душа въ душу живутъ. Генералъ назжаетъ къ ней два, три раза въ недлю и недавно ей серьги — вотъ съ какими брилліантами подарилъ.
— Однако, если она и по сейчасъ у генерала въ воспитанницахъ и душа въ душу, то какъ-же я-то тутъ? — удивлялся племянникъ.
— А это ужъ ты самъ обмозговывай. На то у тебя царь въ голов. Да по моему тутъ и обмозговывать нечего, а прямо надо хать къ этой Агничк и сказать ей: «Вампиръ души моей, я весь твой».
— Но какъ-же генералъ-то-съ?
— Генералъ даже самъ образомъ благословлять желаетъ, отцомъ посаженнымъ вызывается быть, три тысячи рублей теб въ руки сейчасъ посл внца дать общаетъ, — отвчала тетка.
— Ахъ, вотъ что! Вотъ въ какихъ смыслахъ!
Племянникъ сдвинулъ брови и почесалъ затылокъ. Произошла пауза. Тетка продолжала:
— А какая у нея квартирка-то! Я про Агнію Васильевну… Вдь какъ принцессу какую генералъ ее устроилъ. И будуаръ, и гостиная… Въ столовой такой буфетъ дубовый стоитъ, что на немъ на дверяхъ и рыбы, и птицы, и крокодилы висятъ, изъ дерева точеные… То-есть не крокодилы. А какъ ихъ… Ну, вотъ раки-то большіе бываютъ… Какъ они называются?
— Омары… — подсказалъ племянникъ.
— Да, да… Омары… Спальня — ума помраченье. Пещера эдакая изъ розовой шелковой матеріи сдлана, а въ пещер-то ейная кровать стоитъ. Да вдь такая кровать, милый мой, что тронъ! А будуаръ голубой и въ немъ голубой фонарь горитъ. Ужъ я ахала, ахала, умилялась, умилялась! А Агничка мн и говоритъ: «А вотъ этотъ будуаръ, коли будетъ онъ согласенъ»… То-есть ты-то это, про тебя-то это… «А вотъ этотъ голубой будуаръ ему подъ кабинетъ, если онъ будетъ согласенъ со мной перевнчаться. Голубой цвтъ даже ему, какъ мужчин, больше къ лицу будетъ». Такъ вотъ…
Племянникъ вздохнулъ. Потомъ сильно затянулся папироской и выпустилъ дымъ.
— Вы говорите, три тысячи, тетенька? — спросилъ онъ.
— Три тысячи.
— А генералъ по прежнему къ Агничк назжать будетъ?
— Да ужъ само собой. Вдь это для него утха. Я про Агничку…
— Три тысячи за такое дло мало, тетенька, — сказалъ племянникъ.
— Мало? Да вдь можешь поторговаться, коли мало. Это только съ перваго разговора три-то тысячи. И потомъ разочти, Вася, то, что вдь генералъ и за-уши тебя куда-нибудь вытянетъ, если ты будешь почтителенъ и не станешь супротивничать. Онъ вонъ ейнаго отца изъ городовыхъ въ урядники куда-то схлопоталъ и на свой счетъ переправилъ.