Счастливая жизнь для осиротевших носочков
Шрифт:
Я весело смеюсь, радуясь за Криса, Саранью и ее подопечных из дома престарелых.
– Как поживает Крис?
– О, лучше не бывает. Крис поговорил с моим начальником, и тот позволил ему прочесть в доме престарелых лекцию на тему «Борьба с посредственностью. Как преодолеть неудачи и поверить в себя». Крис даже решил написать об этом книгу… Он фонтанирует идеями и энтузиазмом, что не может не вдохновлять. Нашему миру нужно больше таких людей, как Крис.
Саранья в третий раз оглядывается, высматривая кого-то в толпе.
– Где его черти носят? – бормочет она.
– Кого? У тебя назначена другая встреча?
Не
– А вот и ты! – восклицает Саранья.
Джереми неуверенно проводит рукой по волосам и растерянно останавливает взгляд на моем выступающем животе. Я запретила друзьям рассказывать ему о своей беременности, поэтому теперь он сбит с толку. Совсем как я.
Саранья встает со стула, который стоит напротив моего, и приказывает:
– Садись.
Джереми слишком ошарашен, чтобы сопротивляться, а я молчу, не в силах ничего сказать.
– Итак, – резюмирует Саранья, – я и без анкеты вижу, что вы созданы друг для друга, а я никогда не ошибаюсь. Знаю, вы оба не любители болтать и предпочитаете молча обмениваться тоскующими взглядами и все такое, но! Порой нужно играть в гляделки, а порой – говорить! Джереми снова одинок и ужасно по тебе скучает, пусть даже не хочет в этом признаваться. Алиса беременна двойней и не может перестать думать о тебе, Джереми, но тоже не хочет в этом признаваться. Ну, теперь у вас есть тема для разговора. Говорите!
На этой прекрасной ноте Саранья водружает на нос солнцезащитные очки, резко разворачивается и решительным шагом уходит, не обращая внимания на наши остолбеневшие взгляды.
Потом мы с Джереми несколько долгих секунд растерянно смотрим друг на друга. Его глаза все такие же голубые и ясные. Он не изменился, разве что щетина теперь чуть короче и кажется тенью на лице. Он одет в простые джинсы и светло-серую футболку. Мимо проходят прохожие, две девочки за соседним столиком хохочут, декламируя фразы из какого-то фильма. Мы с Джереми одновременно открываем рот и тут же закрываем, чтобы дать возможность начать другому.
– Рад тебя видеть, – наконец говорит он.
Всего лишь три коротких слова, произнесенные этим серьезным, спокойным голосом, а я уже таю. Киваю.
– Какой у тебя срок? – осторожно спрашивает Джереми, указывая на мой живот.
Я практически вижу, как мысленно он проводит подсчеты, пытаясь понять, может ли быть отцом, а если нет, то сколько времени мне понадобилось, чтобы найти кого-то другого. Я знаю, что на этот раз не смогу убежать, не дав правдивого объяснения. Поэтому делаю глубокий вдох и начинаю говорить:
– Несколько лет назад я потеряла сестру. Ты должен знать, что с тех пор я сломлена…
Голос у меня дрожит и ломается. Девочки за соседнем столике начинают говорить о волейболе. По набережной, нежно прижавшись друг к другу, проходит пара. Следом за ними идет маленький мальчик, спрашивая: «Когда мы уже придем?» Джереми наклоняется и осторожно накрывает своими руками мои, словно величайшую драгоценность на свете. И я рассказываю ему всю правду, начиная с самого начала.
Пять лет спустя
С террасы «Пляжного кафе» мне видно, как паромы медленно плывут по глубокому синему морю. Слышны крики чаек и плеск волн о причал. Я подношу к губам кружку
После трех лет работы в крупной промышленной компании Реда добился, чтобы его перевели в Америку. Сейчас он живет в Одессе, которая в глубине штата Техас. Я пыталась объяснить, что Одесса не имеет ничего общего с Нью-Йорком, но Реда и слышать ничего не хотел. Он сменил бейсболку на ковбойскую шляпу и первым же самолетом вылетел в Хьюстон. Как ни странно, он обожает техасцев… Предполагаю, что со времен наших кофе-брейков его английский не сильно улучшился. Виктуар написала программу, которая анализирует социальное поведение и подбирает реакцию, исходя из ситуации и культурных реалий. Программа пользуется бешеной популярностью (особенно у мигрантов, стремящихся перенять местный менталитет), но сама Виктуар никогда не прибегает к ее помощи, поскольку не видит смысла говорить не то, что думает.
Крис и Саранья тоже выпустили свое приложение (у которого уже десятки тысяч скачиваний), однако не заработали на нем ни евро, поскольку решили оставить его бесплатным. «Это еще один способ воссоединить осиротевшие носочки», – объясняет Крис озадаченным журналистам во время своих интервью. Кроме того, Крис продолжает основывать провальные стартапы – теперь с еще большим пылом, потому что стал миллионером благодаря своей книге «Слава неудачам, или Как меня почти одолела посредственность», которая была переведена на девятнадцать языков и продана миллионными тиражами по всему миру. К сожалению, Крис отказывается писать следующую книгу. Надо упомянуть, что он насмерть разругался со своим издателем, который зарубил первоначальное название – «Жизнь мечты осиротевших носочков», – поскольку оно якобы не подходило к содержанию книги. А жаль. Название мне очень нравится.
Два года назад я переоформила паспорт на свое настоящее имя и официально снова стала Скарлетт – к большой радости сотрудницы администрации, следившей за историей моего воскрешения в газетах. Я оставила фамилию матери и отказалась от фамилии отца, поэтому в Америку вернулась как Скарлетт Ривьер, женщина с французским гражданством. Паспортный контроль я проходила, затаив дыхание, и была жутко горда тем, что обманула систему – совсем как тогда, когда подростком всеми мыслимыми и немыслимыми способами пыталась нарушить школьные правила.
Я поехала к маме, чтобы познакомить Фред и Джорджа с бабушкой. Знаю, Алиса бы этого хотела. Как и во времена нашего детства, входная дверь оказалась открыта. Я держала близнецов за руки. Присутствие детей придавало мне храбрости. Было очень страшно. Ничего не изменилось: вековые клены, как и раньше, были покрыты золотистыми листьями, на створчатых окнах по-прежнему висели выцветшие занавески, гамак все так же скрипел… Вот только с тех пор, как избрали Трампа, американский флаг больше не развевался над крыльцом. Я отодвинула москитную сетку и вошла на кухню. Мама работала за компьютером. Она посмотрела на меня, а потом ее взгляд упал на Фредерику, которая в два года уже была точной копией Алисы. Я вижу сестру в каждой ее улыбке. Мама сняла очки, потерла уставшие от работы на компьютере глаза и разрыдалась, когда поняла, что это не сон. Даже сейчас мы с мамой не особо близки, но с годами наши отношения потеплели. Раз в год, осенью, я привожу ей внуков. Она их обожает.