Счастливчики
Шрифт:
Он склонился над Паулой, рыдавшей в подушку. Погладил ее плечо, чуть выступающую лопатку, пальцы скользнули по узкой центральной ложбинке и остановились у поясницы. Он закрыл глаза, чтобы представить тот образ, который ему хотелось видеть.
«…Любящая тебя Нора». Она еще раз поглядела на свою подпись, быстро сложила листок, надписала адрес и заклеила конверт. Сидя на постели, Лусио пытался читать номер «Ридерс дайджеста».
— Уже поздно, — сказал Лусио. — Ты не ложишься?
Нора не ответила. Положила конверт на тумбочку и, захватив ночную рубашку, пошла в ванную. Лусио казалось, что вода в душе будет литься бесконечно, и он пытался отвлечься проблемами летчика из Милуоки, который в разгар боевой операции обратился в анабаптизм. Но в конце концов сдался и решил ложиться спать, однако прежде надо было дождаться своей очереди умыться, а, может, она… Пересилив себя, он подошел к двери ванной, нажал на ручку, но дверь не открылась.
— Не можешь открыть? — спросил он как можно более естественно.
— Не могу, — послышался голос Норы.
— Почему?
— Потому. Я сейчас выйду.
— Открой, говорю.
Нора не ответила. Лусио надел пижаму, повесил одежду в шкаф. Аккуратно поставил тапочки, ботинки. Нора вышла в полотенце, завернутом на голове тюрбаном, лицо порозовело.
Лусио заметил, что она успела в ванной надеть ночную рубашку. Сев перед зеркалом, она принялась сушить волосы, медленно расчесывать и расчесывать их щеткой.
— Откровенно говоря, хотелось бы знать, что с тобой происходит, — сказал Лусио, стараясь говорить твердо. — Ты разозлилась, что я вышел прогуляться с этой девушкой? Ты бы тоже могла выйти, если бы захотела.
Вверх-вниз, вверх-вниз. Мало-помалу волосы Норы начинали блестеть.
— Значит, ты так мало мне доверяешь? А может, думаешь, я хотел пофлиртовать с нею? Ты ведь из-за этого разозлилась, правда? Другой причины не вижу. Ну, скажи, скажи наконец. Тебе не понравилось, что я вышел с этой девушкой?
Нора положила щетку на комод. Лусио показалось, что она очень устала и у нее нет сил говорить.
— Может, ты плохо себя чувствуешь, — сказал он уже другим тоном, ища, как бы к ней подступиться. — Ты ведь не сердишься на меня, правда? Ты же видела, я сразу вернулся. Что в этом плохого?
— Видно, что-то плохое есть, — сказала Нора тихо. — Раз так оправдываешься…
— Просто хочу, чтобы ты поняла, что с этой девушкой…
— Оставь ты эту девушку в покое, она и без того, по-моему, бесстыдница.
— Тогда почему же ты на меня злишься?
— Потому что ты мне соврал, — сказала Нора резко. — И потому, что сегодня говорил такое, что мне стало противно.
Лусио отшвырнул сигарету и подошел к Норе. В зеркале отразилась почти комическая маска: оскорбленное достоинство.
— А что я такого сказал? Может, ты тоже заразилась этими благоглупостями? Хочешь, чтобы все пошло псу под хвост?
— Ничего я не хочу. Меня огорчило, что ты промолчал о том, что случилось днем.
— Да забыл я, и все тут. Глупо раздувать из мухи слона, когда все яснее ясного. Испортят они нам плавание, как пить дать. Порушат, если станут кобениться, как мальчишки.
— От выражений мог бы и воздержаться.
— Ах да, я и забыл, что сеньора у нас терпеть не может крепких выражений.
— Я терпеть не могу вульгарности и лжи.
— А я тебе солгал?
— Ты не рассказал мне, что случилось днем, а это все равно что солгать. Если, конечно, ты считаешь меня достаточно взрослой.
— Но, дорогая, это же выеденного яйца не стоит. Лопес с дружками заварили кашу и меня туда впутали, а мне это вовсе ни к чему, и я им об этом ясно сказал.
— Не думаю, что так уж ясно. Ясно говорят они, и мне делается страшно. И тебе — тоже, только я этого не скрываю.
— Я — боюсь? Если ты имеешь в виду тиф — двести с чем-то… Я как раз считаю, что надо сидеть спокойно в этой части парохода и не искать приключений на свою голову.
— Они не верят в тиф, — сказала Нора, — но все равно обеспокоены и не скрывают этого, как ты. Во всяком случае, они свои карты открыли и пытаются что-то делать.
Лусио вздохнул с облегчением. Ну, это-то рассосется, это уже не так страшно. Он притронулся рукою к Нориному плечу, наклонился и поцеловал ее в волосы.
— Какая ты глупышка, какая красивая и какая глупышка, — сказал он. — Я-то стараюсь не огорчать тебя…
— Ты не поэтому промолчал.
— Нет, поэтому. А почему бы еще?
— Потому что тебе было стыдно, — сказала Нора, поднялась и пошла к постели. — И сейчас тебе стыдно, и в баре ты не знал, куда деваться от стыда. От стыда.
Нет, пожалуй, все не так просто. Лусио пожалел, что приласкал и поцеловал ее. Нора решительно повернулась к нему спиной, ее тело под простыней легло как маленькая враждебная стена, неровная, из возвышений и впадин, утопавшая в лесу мокрых волос, разметавшихся по подушке. Стена между ним и ею. Ее тело, молчаливая и неподвижная стена.
Когда он вышел из ванной, благоухая зубной пастой, Нора уже погасила свет, но позу не переменила. Лусио подошел к ней, уперся коленом в край кровати, откинул простыню. Нора вскочила.
— Нет, иди к себе в постель. Дай мне спать.
— Ну ладно тебе, — сказал он, сжимая ее плечо.
— Я сказала, оставь меня. Я хочу спать.
— Ну и спи себе, а я — рядом.
— Нет, мне жарко. Я хочу одна, одна.
— Так рассердилась? — сказал он тоном, каким говорят с малыми детьми. — Так рассердилась, маленькая дурочка?