Счастливчики
Шрифт:
— В самом деле, у тебя замечательное тело, — сказал Рауль, становясь против зеркала. — В твоем возрасте многие мальчишки еще не знают, что они такое, а ты уже… Видал я таких ребят, как ты, в Буэнос-Айресе.
— В клубе? — сказал Фелипе, не представлявший ничего другого. Он все еще стоял лицом к нему, стесняясь повернуться спиной. Что-то глухо зудело у него в голове; наверное, это вода била по ушам и попадала в глаза, или что-то другое, внутри него, крутилось, начисто лишая воли и власти над собственным голосом. Он машинально продолжал намыливаться, стоя под душем, и вода тут же смывала пену. Если бы Беба узнала… А за всем этим где-то далеко-далеко
Потом поставил ногу на край выложенной зеленой мозаикой ванны, немного наклонился и стал намыливать щиколотки и икры. Ему казалось, что он моется уже несколько часов. Душ не доставил никакого удовольствия, и все равно ему трудно было закрыть кран и вылезти из ванны вытираться. Когда же он наконец выпрямился — с мокрых волос вода текла в глаза, — Рауль протягивал ему снятое с вешалки полотенце, издали, стараясь не наступить на забрызганный мыльной пеной пол.
— Ну, лучше стало?
— Само собой. После физических упражнений душ всегда помогает.
— И особенно — после определенных упражнений. Ты не понял меня, когда я сказал, что у тебя великолепное тело. А я хотел узнать, нравится ли тебе, когда такое говорят женщины.
— Конечно, каждому нравится, — сказал Фелипе, чуть поколебавшись перед словом «каждому».
— И со многими уже спал или только с одной?
— А вы? — сказал Фелипе, надевая носки.
— Ответь, не стесняйся.
— Я еще молодой, — сказал Фелипе. — Откуда же у меня многие.
— Вот это мне нравится. Значит, еще ни с одной.
— Ну, это тоже не так. В подпольном… Конечно, это не совсем то.
— А, значит, ты бывал в подпольном борделе. Я думал, что их уже в округе не осталось.
— Парочка осталась, — сказал Фелипе, причесываясь перед зеркалом. — У меня друг с пятого курса, он мне и рассказал. Некий Ордоньес.
— И тебя впустили?
— Конечно, впустили. Я же ходил с Ордоньесом, а у него абонемент. Два раза были.
— Тебе понравилось?
— Само собой.
Он погасил свет в ванной и прошел мимо Рауля; тот не двинулся с места. Слышал, как он открыл ящик — искал рубашку или тапочки. Рауль постоял немного во влажной полутьме, спрашивая себя, да что же это… Однако задаваться этим вопросом даже не имело смысла. Он вышел из ванной и сел в кресло. Фелипе уже облачился в белые брюки, но торс еще оставался обнаженным.
— Если тебе не хочется говорить о женщинах, то не надо, я просто так спросил, — сказал Рауль. — Подумал, что ты в таком возрасте, когда этими вещами интересуются.
— А кто сказал, что я не интересуюсь? Какой вы странный все-таки, иногда напоминаете мне одного моего знакомого…
— Он тоже разговаривает с тобой о женщинах?
— Иногда. Но он странный… Бывают такие странные люди, так ведь? Я не имею в виду вас…
— Обо мне не беспокойся, наверное, я иногда могу показаться
— Само собой, — сказал Фелипе, чувствуя себя гораздо увереннее одетым. Он надел синюю рубашку навыпуск, достал свою трубку. Сел в другое кресло и подождал, пока Рауль протянул ему табак. У него было ощущение, что он от чего-то ушел, как будто то, что происходило, могло быть совсем иным. Только сейчас он понял, что все время был напряжен, насторожен и словно ждал, что Рауль сделает что-то, но не сделал, или скажет что-то, но не сказал. Ему стало почти смешно; он неловко набил трубку и раскурил ее с двух спичек. Начал рассказывать про Алфиери, что он за жук, этот Алфиери, и как он запросто переспал с адвокатской женой. Он рассказывал не все подряд, в конце концов, Рауль ведь заговорил о женщинах, так что вовсе не обязательно было рассказывать про Виану и Фрейлиха. И без этого у него найдется что порассказать про Алфиери и Ордоньеса.
— Но для этого, конечно, надо, чтобы в кармане не было пусто. Женщины любят развлекаться и чтобы их возили на такси, да и за мебилирашки надо платить…
— В Буэнос-Айресе я бы мог тебе все это устроить. Вот вернемся, сам увидишь. Обещаю.
— У вас-то, наверное, берлога что надо.
— Да. Я буду тебе ее уступать, когда понадобится.
— Правда? — сказал Фелипе почти испуганно. — Вот было бы здорово, можно было бы женщину привести, даже если денег не навалом… — Он покраснел, прокашлялся. — Ну и я тоже мог бы заплатить какую-то часть. Нельзя, чтобы только вы…
Рауль поднялся и подошел к нему. Погладил его волосы, мокрые и почти липкие. Фелипе дернулся, отстраняясь.
— Ну, — сказал он. — Вы меня растреплете. А если старик войдет…
— По-моему, ты запер дверь.
— Да, но все равно. Не надо.
У него пылали щеки. Он хотел было подняться из кресла, но Рауль положил руку ему на плечо и удержал. И снова тихонько стал гладить его по волосам.
— Что ты обо мне думаешь? Скажи правду, я не обижусь.
Фелипе вывернулся и встал из кресла. Рауль безвольно уронил руки, словно подставляя ему себя для пощечины. «Если он меня сейчас ударит, он — мой», — сложилась мысль. Но Фелипе, отступив на шаг, помотал головой, будто испытал разочарование.
— Отстаньте от меня, — проговорил он прерывающимся голосом. — Вы… все вы одинаковые.
— Вы? — усмехнулся Рауль.
— Да, вы. И Алфиери такой же, все вы одинаковые.
Рауль улыбался. Потом пожал плечами и двинулся к двери.
— Ты слишком нервный, дружок. Что плохого в том, чтобы оказать знак внимания другу? Какая разница между тем, чтобы пожать руку и погладить друга по волосам?
— Какая разница… Сами знаете, есть разница.
— Нет, Фелипе, просто ты мне не доверяешь, потому что тебе странно, что я хочу быть тебе другом. Ты мне не доверяешь и говоришь мне неправду. Ведешь себя как женщина, уж если на то пошло.
— А теперь придираетесь ко мне, — сказал Фелипе, осторожно приближаясь к Раулю. — Я говорю вам неправду?
— Да. Мне даже немного жаль тебя, ты не умеешь лгать, этому учатся постепенно, а ты еще не научился. Я ведь тоже возвращался потом туда, вниз, и кое-что узнал от липида. Зачем ты сказал мне, что был там с тем, кто помоложе?
Фелипе махнул рукой, словно бы говоря, что это не имеет никакого значения.
— Я могу стерпеть от тебя многое, — заговорил Рауль очень тихо. — Могу понять, что я тебе не нравлюсь, или что ты даже не допускаешь мысли, чтобы стать моим другом, или что боишься, как бы другие не истолковали это дурно… Но только не лги мне, Фелипе, даже по чепухе.