Счастливый конец света
Шрифт:
– Стало быть, такая помудрушка, хлопчик. Посадил я свою тарахтелку на неведомую планиду, справил дела, какие положено, даю, значит, старт, а она, лахундра сопатая, ни с места! Силенок нс хватает, чтоб задницу от скалы оторвать. Может, я маху где дал, а может, и прибор какой забарахлил, у нас в ту пору не приборы были, одно наказание. Сколько хлопцев сгинуло из-за них почем зря. Что делать, в данной, стало быть, ситуации? Лишней поклажи! у нашего брата-эфиропроходца нету. Вырвал я к едрене-фене автоматику-кибернетику со всеми потрохами, на ручном, думаю, управлении как-нибудь дотащусь – пи хрена. Содрал противоударную обшивку, авось пронесет, мне лишь бы подняться – нет, не тянет. Вышвырнул контейнер-шмантейнер с образцами пород, за ними, собственно, меня и посылали – ни с места, стоит, как вкопанная, гадюка! Все, думаю, приехали. Ну и со зла, стало быть, высморкался к этаким манером…
– И тут, хлопчик, будто по башке меня чем-то шарахнуло: вот оно, спасение мое! Ведь сопла моей тарахтелки это те же ноздри, зажать одно – в другом двойная тяга образуется! Сварганил я заглушки из подручного материала и, что ты думаешь? – как рванет!… Пожалел, что оставил контейнер с образцами, потянула бы и с ним, это точно! Прилетаю, стало быть, на базу, у тех глаза на лоб: как это тебе удалось добраться? Рассказываю – не верят. А у меня с тех пор эта привычка осталась: надо, не надо, а палец сам к ноздре тянется, извиняюсь, конечно, знаю, что в ваших краях это не принято. У каждого свои обычаи, у нас, к примеру, никто б не позволил показывать всю эту срамоту всенародно, да еще при детях, – он ткнул пальцем в небо, виднеющееся сквозь прозрачный навес, где демонстрировалось очередное секс-шоу. – Я не говорю, хлопчик, что у нас не было охотников до блуда, я и сам, бывало, по молодости грешил, иной раз такое понавытворяешь, что потом самому стыдно!… Но так ведь тайком, в темноте, а тут, тьфу, прости господи!… Ладно, а вот еще было со мной, хлопчик, такое дело…
Из подобных «помудрушек» и состояли в основном его лекции по табуларазологию. Как я уже упоминал, аудиторы их почти не посещали и не только из-за его выходящей за все рамки приличий, шокирующей привычки публично отправлять через нос естественную потребность. Среди преподавателей, выходцев с других планет, бывали случаи и похлеще. Просто, перегруженные занятиями по профильным предметам, аудиторы считали непозволительной роскошью тратить время на выслушивание историй о том, как с помощью ржавого гвоздя Допотопо удалось пробить антигравитационное поле и вырваться из плена, в котором его держали антитерряне; как, наполнив дымом от загоревшейся «тарахтелки» дюжину давно не стиранных «носков, он совершил мягкую посадку на очередную невиданную планиду и угодил в кратер вулкана, который, проснувшись, изрыгнул его опять к горящей ракете, и как он гонялся за пей по орбите, сбивая пламя теми же нестиранными носками, пока не погасил пожар; как он во время пьяной потасовки в портовом кабаке был размазан по стене выстрелом из дезинтегратора, но сумел собрать себя по «монадам», на что, естественно, ушла уйма времени, и как ему пришлось начинать все сначала, когда он увидел, что при «автосборке» прихватил от размазанной ранее по той же стене особы другого пола дурную болезнь и т. д.
Наверное, я был единственным, кто не только слушал, во и тщательно конспектировал его «помудрушки». Не знаю, что больше привлекало меня: убежденность автора в их информативной ценности, диковинное сочетание хвастовства и здравого смысла, мифотворчества и практической смекалки, а может быть, та неистребимая дерзкая веселость, с которой он принимал удары судьбы, при первой возможности нанося ей ответные?
– Не вешай носа, хлопчик! – часто говаривал он. – Лучше, – он понижал голос до шепота, – не при моих друзьях-покровителях будет сказано, лучше вешай тех, кто мешает тебе делать доброе дело…
Как потом выяснилось, долгое время он находился в опале, его лишили права участвовать в экспедициях и перевели в резерв, как записано в протоколе «за грубое нарушение Правил, повлекшее за собой подрыв их авторитета». Думаю, было бы ошибкой считать его сознательным правилонарушителем. У меня есть серьезные основания подозревать, что, скорее всего, он наших Правил толком не знал и знать не желал. Прибыв к нам из космического далека уже матерым, как он себя называл, эфиропроходцем, Допотопо, вероятно, не был в состоянии усвоить другой образ мышления и поведения. Особенно не в ладах был он с одним из трех китов, на которых покоился институт Ордена покровителей, с Правилом Невмешательства: в конечном счете, это и привело его к отлучению от Ордена. К другому Ордену – покорителей (Допотопо говорил «потрошителей») – он не примкнул,
Скорее всего именно мятежный дух в сочетании с добротой и привлекли меня к Допотопо. По своему складу я противник пассивного покровительства, более того, полагаю, что это-то и привело наше Малое Облако к нынешнему отчаянному положению, когда наши спасатели безропотно гибнут от руки тех, кого собираются спасти, «гибнут, не нарушая Правил». И не выполнив задания, добавил бы я. Допотопо же умудрялся и дело сделать и живым остаться. Он заразил меня яростным жизнелюбием, бьющей через край энергией, с какой он вечно сражался за что-то или против чего-то, нисколько не смущаясь тем, что нередко оставался в меньшинстве, если не в полном одиночестве. От него научился я слесарному делу, вообще ручному труду, презираемому у нас на Триэсе, и так, увлекся всем этим, что почти полностью запустил остальные предметы и с треском провалился на переходных экзаменах. Триэр, наверное, по просьбе Допотопо; устроил меня мальчиком на побегушках у себя в Центре. Потом эта история с Ндой… С горя я увлекся трифаносомой. И вот теперь я еду искать Допотопо, чтобы передать ему слова Триэра и заодно поставить ультиматум: или он берет меня с собой на эту чертову Терру или…
6
– … или я размазываю себя по стене общественного туалета в виде надписи: «В моей безвременной смерти виноват наставник Дваэр по прозвищу Допотопо», – выпалил я.
Допотопо поднес к ноздре большой палец, однако передумал и ткнул им в меня:
– Не хватит тебя па такую длинную надпись, хлопчик. Ты покороче: я дурак. – Он настороженно повел носом. – И подпитчик к тому же. А я ведь не раз говорил: ежели бог или кто там у вас, Изверг, обделил тебя умом, береги тот, что есть, как воду в пустыне, держи в холе и неге каждую извилину, не превращай ее в сточную канаву…,
– От безделья это, наставник, – оправдывался я, мысленно посылая к террской богоматери услужливых ребят из «Трех шестерок». – Ну умоляю, возьми меня с собой!…
– Ладно, хватит скулить, – Допотопо стал стягивать с себя замасленный, комбинезон. – Поначалу мне надо знать, лечу ли я, а уж потом будем решать, брать тебя или не брать. А ты, раз жалуешься на безделье, займись пока вот этой кучей дерьма, – он ткнул палкой в груду металла. – Представь себе, что это наш с тобой корабль гробанулся на невиданной и необитаемей планиде и что от твоей башковитости зависит, взлетим мы или подохнем там.
Допотопо бросил мне робу, переоделся в свой старенький диковинного покроя костюм, натянул на уши изъеденную молью шляпу и, постукивая палкой но бетонным плитам космодрома, заковылял к движущейся платформе – самому медленному, но и самому дешевому виду транспорта у нас на Триэсе. К слову сказать, таких скупердяев, как Допотопо, я больше не встречал ни до, ни после: он экономил на всем, хватался за любую работу – шабашку, как он называл дополнительный заработок – и все копил, копил, а на мой вопрос, зачем ему все это, отнекивался, ворча, что таких транжиров, как триэсовцы, не сыскать во всем Облаке.
Вот и теперь он наверняка подрядился собрать грохнувшийся при посадке летательный аппарат неизвестной мне системы. Я быстро переоделся и принялся копаться в обломках, мысленно пытаясь прикинуть, как мог выглядеть этот аппарат до падения. Задача осложнялась тем, что он развалился на мелкие однородные элементы, из которых, как из набора детского конструктора, можно было составить все, что угодно. Мне же нужен был единственный вариант…
Хмель давно выветрился из моей головы, роба набухла, потяжелела от пота, вот-вот должен был возвратиться наставник, а у меня ничего не получалось. Точнее сказать, получалось некое нелепое летательное устройство, на котором с грехом пополам еще можно было сесть, но взлететь – никогда. Кроме того «лишними» оказались многие детали, они, по моему разумению, лишь утяжеляли конструкцию, ничего не прибавляя взамен. Но главное – в обломках не было и намека на двигатель, хотя в кабине оставались следы приборов, свидетельствующие о том, что двигатель был и довольно мощный.