Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Книга вторая
Шрифт:
Он стоял и смотрел, как колонна ревущего огня, наседая, крошила сучья и бревна, те разваливались под собственным весом и добавляли новую ярость и новый голос. Огонь стоял над водой, расходясь на полнеба, с хрустом ломая все, что еще держалось и составляло основу грубого недолговечного плота. Сожженной не написанной книги.
Он укладывал в монолит огня новые ветви и целые бревна, помогая уйти в воду, отдавая замысел течению и уже зная, что уже не согреется никогда. Плот без особой охоты брел по лунной тропе, тащился, качаясь и цепляясь за то, что лежало под ним, потом сильное течение взяло его в объятья, и он заскользил вдоль берегов пляшущим факелом, стреляя снопами искр и на ходу теряя части своей непрочной основы. Траурный
Что-то было не так в самой основе, то ли с ним, то ли с этой планетой. Если бы не тот переход, Улисс был бы сейчас жив. Он пережил свою смерть. Со своими дырками он пережил даже день, все, что ему было нужно, это его нож.
Он смотрел туда, где над черной изломанной линией далекого горизонта уже снова висела сине-зеленая полоса нового утра. Но он знал, что в этой темноте он теперь остался совсем один. Он смертельно устал за эту свою бестолковую жизнь. Игры чистеньких, упорно не взрослеющих детей кончились.
Если бы только можно было что-то сделать, отправиться куда-нибудь на край земли, совершить какой-нибудь подвиг, если бы нужно было поделить свою жизнь, что бы обменять на часть новой, он бы это сделал. Было холодно и очень тихо. Лунная тропа снова висела над темной водой и больше не казалась осязаемо четкой.
Лес дремал, не двигаясь и не прикасаясь, сонно ожидая прихода серого равнодушного утра. Лес больше ничего не слышал.
Было время самых крепких снов.
Глава 7. Двери
1
Все-таки долгое время практики не прошло бесследно. Он в очередной раз убедился, насколько важно не торопить события и не падать в крайности. Стоило встать в нужное время в нужном месте, как все получалось само собой. Оставалось только разводить руками в стороны.
Дверь в сортир стояла на возвышении, чуть-чуть, ровно настолько, чтобы глядеть на мир свысока. До нее была пара десятков шагов, за ней стоял лес, к ней вела тропинка и она утопала в высокой траве. Здесь все утопало в высокой траве, даже дом. Это было важно, потому что никогда не знаешь, кто спятит раньше, ты или обстоятельства. Дальше начинались сложности. Собственно, их не было, если не считать параметр времени, становилось темно, и лежавшая в траве фигура с обломком стрелы в шее выглядела почти естественно. Неестественно выглядели еще несколько фигур, лежавших на тропинке, ведущей к конечному пункту. Смотрелось так, словно все они отдали жизни, чтобы хотя бы в последний момент еще раз прикоснуться к тому, что составляло конечный замысел их существования. Он непроизвольно засмеялся, но тут же заставил себя быть серьезнее. Параллельные полосы грязи, пересекавшие его лицо, призваны были скрыть от окружающей среды любые приступы настроения и приблизить характер его намерений к естественным условиям. Он всегда хотел это сделать. Он смутно представлял, как поступит, если к заветной двери весь боеспособный состав избы решит отправиться все вместе, расталкивая друг друга локтями и не оставляя места для компромиссов. Он пришел к заключению разрешать трудности по мере их возрастания.
В глубине избы выразились в том ключе, что стало уже нехорошей традицией отправляться к удобствам снаружи и не возвращаться. Окошко держали распахнутым, и было даже слышно, как шлепает о стол карта. Часть окна закрывал кусок марли, за ней угадывалась темнота и походная жизнь. Люди в форме появлялись, сдвигали марлю, плевали, потом сдвигали снова.
В избе вновь что-то с грохотом обрушилось на пол, донесся приглушенный смех, мат и неразборчивые хриплые комментарии. Назидательный голос с сильным армейским акцентом обратился с предложением освободить место. Там снова что-то упало.
Небо меж ребрами скал тлело углем. Тихий душный вечер опять обещал завтра невыносимый зной. Ни одно движение воздуха не касалось листьев, ничего учитывать было не нужно. Только расстояние. Первоначальный план требовал некоторой корректировки. До полной темноты оставалось не так много времени, а в доме никуда не спешили. Общий замысел предприятия строился на двери в сортир как концепции: предполагалось, вечернее время пригласит к удобствам даже законченных домоседов. Так было в теории. Всё оказалось еще проще. Все они повторяли один и тот же паттерн поведения: выходили, шли, замирали. Это называлось ориентировочной реакцией. Оставалось только вовремя придержать дыхание. Он его придерживал. Потом снова с усилием оттягивал тетиву, прижимался к ней щекой и поздравлял себя с удачно выбранной диспозицией.
Он качал головой, пряча улыбку. Он даже не думал, что мог быть таким аккуратным, он сразу выбрал шею в качестве цели и попадал, куда надо. Тут все дело в четырех пальцах. Они знали то, чего не знали теоретики порядочности и падавшие сверху обломки орбитальных модулей. Он и сам не мог понять, что это. Но до сих пор это работало. Пока всё оставалось на исходных позициях. Общий замысел включал также оставаться снаружи под прикрытием сумерок и зарослей как можно дольше, вряд ли стоило совершать в одиночку набег гуннов, не сведя преимущества другой стороны к минимуму.
У дверей в дом лежал чурбан, в нем торчал топор. Инструмент, которым убивали деревья, явно не лежал без дела. Он сразу выбрал его в качестве ориентира. Он сказал себе, что, пока различает его очертания, попадет во что угодно.
Видимость становилась все менее четкой.
Он убрал ладонью мешавшую ветвь спиреи. В траве были видны подбитые железом протекторы армейских башмаков, смотревшие в небо, дальше лежали дровни, за ними какие-то ящики с надписями явно армейского содержания. Клепанные каблуки смотрели в стороны, и даже отсюда было видно, что их размер не относился к рядовым. Если так пойдет дальше, из зарослей придется выбираться. Работать голыми руками в его планы не входило. Любое противостояние неизбежно повлечет за собой шум. Тот единственный охранник, лежавший со стрелой в виске, занимался не столько делом, сколько спал, но если на охрану ящиков на ночь выставят кого-то еще, это могло стать проблемой. Это уже грозило осложнениями. Впрочем, когда отправятся проверять, он будет ждать.
Череда сложностей состояла в том, как много объектов одновременно окажутся на свежем воздухе, и вот тут уже шахматы заканчивались. Все тактические мероприятия и рекомендации по выживанию на этот счет сходились в одном, в умении приблизиться со спины и нанести несколько ударов ножом в наиболее уязвимые части тела. Ножа у него не было. Его необходимо было вернуть. Это все, что он хотел от жизни. Почему он решил, что его нож находится именно здесь, он тоже представлял смутно. Впрочем, это уже не важно. У всех когда-то бывают трудные дни.
Видит небо, он был сегодня образцом терпения, но ему надоело тут стоять, когда стемнеет, то же самое придется делать руками. Тут уже как повезет. Вес всегда имеет значение. Он подумал, что, оказывается, никогда не забывал, что его учили убивать. Движения требовали условных рефлексов. Они их получили.
Сверху, с тылу и с боков приземистое лесное убежище стискивали притихшие сумеречные джунгли. Дом угрюмо торчал на краю полянки, он был далеко не мал, с каким-то хинтерхаусом и пристройкой, стены из потемневших бревен еще стояли, крыша сохранилась хуже. Этот сарай выглядел бы мертвым, если бы не распахнутое окно. Остальные прятали доски.