Щит
Шрифт:
Щели между заслонкой смотрового окошка и дверью налились алым.
Скрипнуло кольцо на стене, в которое, наверное, вставили факел.
Зазвенели ключи, упавшие на пол.
Приглушенно выругался стражник.
Лязгнул отпираемый замок.
В камере остро запахло мочой.
— Эй, Бездушный! Марш к стене!
Здесь, в подвале, тюремщики вели себя не так, как на верхних этажах: вместо того, чтобы сначала заглянуть внутрь и удостовериться, что заключенные находятся на своих нарах, они бесстрашно открывали дверь, входили внутрь, хватали нужное тело за первую попавшуюся под руку конечность и волокли в пыточную.
С теми, кто пытался сопротивляться, особо не церемонились: скажем, одному из моих сокамерников,
Не дождавшись моей реакции, мордастое создание раза в два шире и в полтора раза ниже меня злобно сплюнуло на пол, приподняло факел и угрожающе зашипело:
— Ты что, оглох? К стене! Живо!!!
Я сглотнул подступивший к горлу комок, несколько раз сжал и разжал пальцы, а потом медленно встал:
— Иду.
Дубинка, зажатая в руке тюремщика, провернулась в воздухе и шлепнула по ноге… своего хозяина:
— Поторопись, Двуликий тебя забери. Или останешься тут!
Услышав последнюю фразу, я облегченно перевел дух: худшего места, чем этот уровень, в тюрьме не было. Значит, в моем деле наметились какие-то подвижки.
Защелкнув на моих запястьях кандалы, тюремщик снова помянул Двуликого и быстренько вытолкал меня в коридор. Потом пинком закрыл дверь, защелкнул замок и кивком показал в сторону лестницы.
Я неторопливо двинулся в указанном направлении. Неторопливо — это чтобы мой сопровождающий не почувствовал мою радость и не смог в дальнейшем воспользоваться моей слабостью. И, пройдя приблизительно треть коридора, зачем-то начал считать шаги, которые отделяли меня от оставшихся за спиной пыточных.
Камера, в которую меня переселили, была рассчитана на одного человека. Причем здорового и склонного к побегу: из стен торчали массивные железные штыри, с которых свисали толстенные цепи, заканчивающиеся кандалами. В углу рядом с веткой из пола торчал шест «Червяка» [52] . А в ногах и у изголовья узких деревянных нар, намертво прибитых к полу, крепились стальные кольца. Видимо, для того, чтобы раскладывать особо буйных заключенных в «паука» [53] и забывать об их существовании.
52
«Червяк» — пыточное приспособление, с помощью которого человека закрепляют в крайне неестественном положении, вызывающем мышечные спазмы в области живота. Аналогичное приспособление у нас называли «Аистом».
53
«Паук» — аналог нашей «ласточки».
Хотя нет, забывать о заключенных здесь, кажется, не любили — от коридора камеру отгораживала не дверь, а решетка с прутьями толщиной в руку, протиснуться между которыми не смог бы даже пятилетний ребенок. А со стены напротив нары освещал пусть тусклый, но светильник!
Приковывать меня к стене тюремщик не стал. Усаживать в «Червяка» — тоже: втолкнул в камеру, снял с рук кандалы, захлопнул решетку, навесил на засов тяжеленный замок и ушел. Даже не попрощавшись.
«Изменения в деле есть. Но какие-то странные… — дождавшись, пока затихнет звук его шагов, подумал я. Потом улегся на нары, закинул руки за голову, закрыл глаза и мысленно процитировал фразу, за которую один из первачей Роланда Кручи однажды заработал пятерик [54] на свинарнике: „Немного сна полезно
54
Пятерик — здесь аналог наших «трех нарядов вне очереди».
… — Пирожок… С земляникой… Один… — буркнул я.
— Два… — заявила Ларка. И, покачивая бедрами, двинулась к лотку. — Один — с земляникой, а второй — с яблоками!
Торговец сглотнул. Видимо, никогда не видел девушек, разгуливающих по улице в мокрых насквозь нижних рубашках, да еще и надетых задом наперед.
— Ну, что уставился? — возмущенно поинтересовалась сестричка и, не дождавшись его реакции, сгребла с лотка две пышущие жаром сдобы. — Сколько с нас?
— Ч-четыре копья…
Ларка тряхнула волосами и повернулась ко мне:
— Кром, дай ему десятинку [55] !
Я потянулся к кошелю и… застыл: родинка на подбородке, которую мне так нравилось трогать, вдруг посветлела и пропала! За ней куда-то исчез и тоненький шрам на левой брови. А еще через мгновение я вдруг понял, что смотрю не на сестру, а на баронессу д’Атерн!
— Кро-о-ом! Ты меня слышишь? — грозно сдвинув брови к переносице, воскликнула леди Мэйнария. Потом подошла ко мне вплотную, встала на цыпочки, вгляделась мне в глаза и жалобно спросила: — Кро-о-ом, с тобой все в порядке?!
55
Десятинка — медная монета номиналом в десять копий.
— Да… — сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнул я.
Баронесса НЕ УСЛЫШАЛА — сделала шаг назад, сгорбила плечи и… заплакала!
Я метнулся к ней, проснулся и мгновенно оказался на ногах: до меня доносился тихий, на грани слышимости, голос леди Мэй:
— Кро-о-ом? Скажи, с тобой все в порядке?
Метнувшись к решетке, я прижался к прутьям, выглянул в коридор и онемел: в такой же камере, как и моя, только расположенной с противоположной стороны коридора и чуть левее, стояла баронесса д’Атерн! В угольно-черном платье, с роскошной прической и бледная, как полотно!
— Вы мне снитесь, правда? — не веря своим глазам, спросил я.
Леди Мэй отрицательно помотала головой и гордо расправила плечи:
— Нет! Я была у короля, и он признал мое право разделить твою судьбу.
Глава 10
Баронесса Мэйнария д’Атерн
— Пришли, ваша светлость! — промямлил тюремщик, остановившись рядом с очередным дверным проемом, забранным массивной ржавой решеткой, и вставив ключ в огромный амбарный замок. — Это… э-э-э…
— Я понял! — перебил его граф Грасс. Потом повернулся ко мне и ослепительно улыбнулся: — Леди Мэйнария? Вот камера, в которую вы так мечтали попасть!
Издевка, прозвучавшая в его голосе, вызвала у меня почти непреодолимое желание залепить ему хорошую пощечину. Однако я сдержалась, присела в реверансе и учтиво поблагодарила:
— Спасибо, ваша светлость! Вы так любезны.
— Пожалуйста! Всегда к вашим услугам!
— Не премину воспользоваться при первой же возможности.
— Буду искренне рад.