Считай звёзды
Шрифт:
О’Брайен так и не возвращается в класс.
***
Они ругались. Весь понедельник Лиллиан и Дилан сводили меня с ума. Кажется, стенки моего черепа раскалывались и трещали от крика, которым женщина одаривала сына, а тот в свою очередь хранил молчание. На протяжении нескольких часов. Лиллиан выходила и возвращалась в комнату, раз за разом, у неё находилось всё больше и больше слов, которые необходимо было озвучить прямо в лицо парня.
Я отвлекалась на готовку и домашнюю работу, обдумывая варианты решения проблемы. Мне виделось одно — Лиллиан вернет себе гармонию тогда, когда Дилан покажет, что не плюет на учебу, но он именно этим и занимается, вот в чем проблема.
К ужину парень не спускается, да и женщина не выходит, так
В принципе, пока они не ругаются, дома властвует приятная тишина. Словно кроме меня здесь никого нет.
Так и проходит остаток вечера: ни криков, ни говора, ничего. Абсолютно. Я в тишине заканчиваю с домашним заданием, принимаю душ. И именно в момент изучения своего лица в зеркале принимаю наверное самое глупое решение — надо посоветовать Дилану взяться за ум, тогда он угодит маме, и их ссоры прекратятся. От мира между ними всем жителям дома будет гораздо проще существовать друг с другом. К тому же… Я ищу повод поговорить с ним, поняв, насколько ему досталось от Остина, и как сильно теперь его ненависть ко мне возросла, хотя, повторюсь, я не была причастна к происходящему.
Но тяжести в груди от этого факта меньше не становится. Всё так же с трудом выношу груз на плечах, пока шаркаю с опаской к двери комнаты парня. Там темно и тихо. Глубоко дышу, остановившись напротив порога, и поднимаю ладонь, нервно перебрав пальцами воздух. Стою в таком несобранном положении минуты две, прежде чем стучу костяшками по дереву, ожидая ответ.
И ответ находится для меня.
Успеваю сделать шаг назад, чтобы поддержать безопасное расстояние между мной и хорошо так подвыпившим, если судить по виду, парнем, держащем в руке бутылку вина, неизвестно какую по счету. Красные глаза. Уставший, изнемогающий от бессилия вид. Не хмур, но его безразличие давит куда сильнее, вынудив меня замямлить:
— Я-я… — а что говорить? Дилан щурит веки, без интереса смотрит на меня, как на цирковую обезьянку, и подносит бутылку к губам, делая глоток.
Все мысли путаются, творя хаос в моей голове, отчего так теряюсь, начав пальцами мять ноющий висок:
— Э-то… — тяну, прокашливаясь. — Я думаю, тебе стоит…
Ледяное касание, приносящее неоднозначную боль в щеке. Поднимаю сбитый с толку взгляд на парня, а тот прижимает горлышко бутылки к моему синяку на лице, при этом слишком внимательно, но без эмоций изучая его. Моргаю. Всё. Слова закончились. В моей глотке неприятно сдавливают стенки. Хочется скрыть свою несобранность, но вместо этого демонстрирую полную растерянность от происходящего.
Молчание затягивается. Мои пальцы нервно теребят ткань большой белой футболки. Взгляд то опускается на уровень пола, то вновь поднимается, в попытке найти зрительный ответ со стороны Дилана, который начинает легонько надавливать на больную кожу, заставив меня морщиться:
— Эй… — наконец что-то, да вырывается с губ, но шепотом. Выражение лица парня обретает то самое напряжение и даже злость. С этой его стороной мне уже повезло познакомиться, так что желаю скорее отойти назад, но О’Брайен быстро и больно сжимает пальцами мой подбородок, резко притянув обратно. Дергает высоко, вынудив подняться и качаться на носках, балансируя. Пытаюсь разжать его пальцы:
— Мне больно, — шепчу, сглатывая, а он продолжает давить на мой синяк бутылкой. — Дилан, мне больно, — не знаю, сколько раз мне придется это повторить, чтобы его опьяненное сознание обработало и приняло к сведению поступающую информацию.
— Дилан, — глотаю нервно, одной ладонью осторожно надавливая на его грудь. — Больно.
Нет, это вряд ли сработает. Нужно сменить тему, причем полностью. Отвлечь его, заставить думать в ином ключе.
— Я… — корчусь, кашляя. — Там еду сделала, — еле выговариваю, сохраняя невозмутимость. — Может
— Она не спрашивает, верно? — шепчет хрипло. Глубоко и тяжко вдыхаю, но сил для вранья нет, так что остаюсь молчаливой, виновато опустив взгляд. Грубым движением Дилан отпускает мой подбородок, шагнув спиной назад за порог, и отпивает вина, собираясь закрыть дверь, поэтому успеваю протараторить наспех:
— Я думаю, тебе стоит взяться за ум и…
— Хер клал на то, что ты думаешь, кусок дерьма, — знаете, это только звучит грубо и неприятно, но внешне ничего подобного не вижу. О’Брайен остается таким же морально истощенным, когда хлопает дверью у моего носа, оставив терпеть тишину, повисшую в коридоре.
Выдыхаю, разочарованно качнув головой. Что-то мне подсказывает, тепло в наш дом никогда не придет. С такими-то неуравновешенными жителями. Был один мой отец, мирное состояние которого приходилось поддерживать всеми психологическими силами, а теперь их трое. Плохо им — попадает и мне.
Чертова зависимость от настроения других. Гребаное выживание.
***
В таком отвратительном омуте проносится очередная неделя. Я не разговариваю с Остином, он не пытается наладить отношения со мной. Нет, мы по-прежнему ходим компанией, просто все ощущают эту неприятную перемену. Робб и Агнесс кое-как вытягивают меня посмеяться хотя бы раз за весь день, но внутренне не чувствую, что мне лучше и легче. Дилан не появляется на уроках. Это злит Лиллиан. А из подобного вытекают следующие крики женщины, от которых вянут уши. Плюс ко всему, О’Брайен пьет, не просыхая. Он не выходит из комнаты, только в ванную или за очередной бутылкой вина. Такое ощущение, что Лиллиан не понимает. Её ругань не поможет, не исправит положение. Парень будто только сильнее уходит в себя после очередной давки на мозги со стороны матери.
На протяжении недели мне не посчастливилось попасть в комнату Дилана, пока он сидит в ванной, чтобы проветрить помещение. Но этим субботним вечером я всё хорошо просчитываю, поэтому, когда все ложатся спать, а О’Брайен выходит из заперти, покидаю свою комнату, прислушиваясь к гулу воды.
Что ж, у меня есть минут десять, не больше. Отлично.
Сразу хватаю лейку, что наполнила водой заранее, дабы не тратить на это время, и двигаюсь к комнате Дилана. Уверена, возможность есть, но всё равно действую с особой осторожностью. Дело в том, что примерно со среды О’Брайен, видимо, настолько набрался, что начал отвечать Лиллиан. Я, сидя в своей комнате, подскакивала, слыша, как он бросался чем-то, заплетающимся языком посылая мать «в добрый путь». Боже, чем дальше в лес… Серьезно, им нужно притормозить. Что за дети? Разве не ясно, им не разобраться, не выйти из ситуации, если продолжат в таком режиме. Порой мне кажется, что в моем доме теперь не один «взрослый ребенок», а аж трое.
Толкаю дверь комнаты, тут же уловив стоящий непробивной стеной запах алкоголя. Морщусь, с неприятным комком в горле ступая через порог, и прикрываю за собой дверь, оказываясь один на один с темнотой. Хорошо разбираюсь во мраке, двигаясь сначала к подоконнику, открывая створки, чтобы хотя бы чуть-чуть проветрить комнату. Ужас. Будто здесь ночуют несколько алкоголиков, пропивающих свою жизнь. Кстати об алкоголе. Странно, но О’Брайен явно не ровно дышит к вину. Я переступаю огромное количество пустых бутылок, пока обхожу помещение, поливая цветы. Страшно предположить, что всё, мне видимое сейчас, — это он выпил за неделю. Невольно притормаживаю у кровати, опускаясь на колени, и отбрасываю одеяло, заглянув в темноту. И замечаю еще бутылки. Пачки сигарет и окурки. О. Мой. Бог. Дело реально дрянь, и почему Лиллиан закрывает на такое глаза? Она же видит, к чему приводит её давление. Черт, мне не понять методику воспитания этой женщины.